Предвестники Мельтиара - Влада Медведникова

Но всадники нашли решение. Всех, кто не желает сдаваться и возвращаться в ярмо рабства, они призвали штурмовать гавани. И, отбив десятки сотен кораблей, вместе со своими сторонниками, вышли в море.

Когда земля скрылась из виду, глава ордена всадников провозгласил королем предводителя ополченцев, и поклялся поддерживать его всегда. Так наши предки отправились на поиски нового дома.

Бури и несчастья подстерегали их в пути, но, в конце концов, показался берег. В новом мире не было ни городов, ни дорог, а существа, обитавшие там, лишь с виду походили на людей. Они не желали ни с кем делить землю и, окружив себя колдовством, попытались сокрушить наших предков, но были уничтожены сами.

С тех пор этот мир стал нашим домом, а прежняя родина забыта.

Часть третья

41

Я смотрел в небо и не мог понять, во сне я или наяву, у знакомых берегов или в чужом краю. Прозрачная высота, тонкие рваные облака, штормовой плеск волн, — говорили мне: ты возле берега, ты дома. Но крики чаек, осенний ветер, запахи, которые он нес, казались неуловимо чужими.

Королевский остров, последний осколок родного мира.

Я закрыл глаза. Я лежал на дне лодки, песня полета текла сквозь нее, была громче волн, отзывалась на каждое мое прикосновение. И неслась прочь, перекликалась с другими кораблями, они пели вместе, завораживали меня. Почти сотня кораблей качалась на прибое, и в каждом из них теперь звучала песня полета.

Она поможет нам, проведет сквозь бурю, когда мы отправимся на поиски новой земли.

Море пело вместе с кораблями, шептало мне: «Уплыть — найти дом, вернуться — погибнуть…» Я столько раз повторял и слышал эти слова, что перестал понимать их смысл.

Море звало меня, но я так хотел вернуться.

Три дня здесь, на Королевском острове, уже казались вечностью. Я не знал, что замышляют враги, и не знал, что собирается делать король. Первый день на острове прошел в тумане усталости, — я запомнил бесконечный подъем по белой лестнице на вершину холма, дворец — уменьшенное отражение дворца в Атанге — королевский совет в длинном зале. Я пытался потом вспомнить слова короля, но не смог. Другие голоса, — радостные, удивленные, враждебные, — заслонили остаток дня, а следующим утром я уже сидел в палатке старшего офицера, писал рапорт, слушал свою задачу и принимал новые полномочия.

«В кратчайшие сроки сделать флот сильнее». Никто не мог объяснить, что именно хотят от меня, и я сделал то, что считал нужным.

Корабль, столько лет дожидавшийся меня в песке возле старого порта, за один день был разобран на планки. Доски, оторванные друг от друга, еще полнились песней полета, жили моим волшебством. Пока их приколачивали к другим кораблям, я пел, — и магия пропитывала их как масло, как кровь, звала в небо и в открытое море. Даже уйдя с пристани, поднявшись на сотню ступеней, я слышал песню полета. Никогда прежде она не звучала так звонко, так ясно.

Лишь нескольких десятков кораблей не коснулась моя песня. Высокие, с серебристыми парусами, они стояли в восточной части гавани, и их борта шелестели едва слышно, касались сердца горьким дымом, — как и крылья тех, кто приплыл на этих кораблях.

«На наших кораблях не будет магии», — сказал мне верховный всадник. Его крылья ниспадали к земле словно плащ, капюшон затенял лицо. Ему было все равно, что приказал мне король, и корабли всадников не вдохнули песню полета.

Но все остальные звенели, были полны сил, — ведь я пел вчера и сегодня, наполняя их ветром и небом, и теперь без сил лежал на дне своей лодки, слушал как море шепчет мне: уплыть… погибнуть… вернуться…

— Эй, ты там живой? — Голос, встревоженный и знакомый, окликнул меня, заставил вынырнуть из полузабытья.

Я ухватился за борт, поднялся, — лодка качнулась подо мной, готовая отплыть или взлететь, — и выпрыгнул на пристань.

Джерри поймал меня за плечо, и я привычно отмахнулся, хотел сказать, что все в порядке. Но каменная набережная качнулась словно палуба корабля, и Джерри не отпустил меня.

Я не видел его всего неделю или чуть дольше, но он изменился, стал словно бы старше или злее. Но за спиной у него по-прежнему было длинноствольное ружье, и одет он был в свою черную офицерскую форму, — только правый рукав был отрезан и перебинтовано плечо. «Это еще с Атанга, — объяснил он. — Я тогда даже не заметил».

Только теперь, на острове, я понял, — все эти дни я не задумывался, жив ли Джерри, добрался ли он до цели. Не задумывался, потому что у меня не было сомнений. Должно быть, в те долгие два дня, пока я был без сознания, ветер донес до меня песню лодки, вплел в мои сны, сказал, что Джерри цел.

Ведь мне снилось что-то важное тогда.

— Ты себя угробишь когда-нибудь, — сказал Джерри.

— Это точно, — согласился я. — Даже не знаю, как сюда без тебя доплыл. Ты нашел сигареты?

Джерри усмехнулся и на миг стал совсем прежним.

— Ну я так подумал, — сказал он, — что раз волшебников у нас почти не осталось, то надо же беречь тебя, следить, чтобы ты соблюдал ваши правила. А курить-то волшебникам нельзя!

Я попытался пнуть его, но он увернулся, смеясь.

Словно мы все еще были в Атанге. Словно война не вышвырнула нас прочь.

Вчера я рассказал Джерри обо всем, что со мной было. Мы сидели у костра, передавали друг другу медную фляжку. Можжевеловая водка обжигала горло, мысли искрами уносились в темноту, и я рассказывал, не мог остановиться. Кроме Нимы только Джерри мог меня понять. Он столько раз был в Роще, он знал Кимри, Ору и многих других. Он знал моего учителя и тех, кто убил его.

«Суки, — сказал Джерри, когда фляжка опустела. — Повсюду таились».

Повсюду. Даже Рилэн был одним из них.

— Там еда осталась? — спросил я.

— Я поэтому за тобой и пришел, — ответил Джерри. — Скоро не останется!

Лестница поднималась от пристани, рассекала склон холма, — широкие мраморные ступени, резные балюстрады, площадки с мозаичным узором. Наверное раньше здесь никогда не было так людно, — изредка сюда приезжал король, придворные гуляли по белым галереям, а на склонах холмов шли представления и состязания.

Теперь весь остров превратился в лагерь беженцев. По обе стороны от лестницы пестрели армейские палатки, серые и цвета прибрежного песка, навесы из разноцветной ткани, самодельные шатры. Воздух полнился дымом костров и людским гулом, — разговорами, окриками, детским плачем.

Но сквозь все это я слышал песню полета, — она неслась словно ветер, словно прилив. Я слушал ее, шел по лестнице — ступень за ступенью, — и путь снова казался мне бесконечным.

Палатка, в которой я ночевал, стояла высоко, почти у самого дворца. «Новые казармы королевской гвардии!» — сказал мне Джерри в первый вечер. Всего несколько больших шатров — нас осталось так мало.

— Ну кажется мы не опоздали! — Джерри хлопнул меня по плечу и направился к котлу.

Я хотел пойти следом, но не успел сделать ни шага.

Дымная, горькая сила налетела словно шквал, обожгла глаза, наполнила горло пеплом. Сердце замерло на миг, потом забилось быстрее. Я обернулся и увидел Тина.

Он промчался по лестнице, перепрыгнул через баллюстраду и подбежал ко мне. Он сиял, казалось едва сдерживался, чтобы не рассмеяться от счастья, а за спиной у него были крылья. Серебристо-серые, ниспадающие к земле, полные силы, — шепчущий раскаленный пепел, боль.

— Меня простили! — воскликнул Тин и правда рассмеялся, отрывисто и звонко. — Вернули мне крылья! Я снова всадник!

— Еще бы не простили, — сказал я. Радость Тина захлестнула и меня, я засмеялся тоже. — Ты же герой. Должны были забыть, в чем ты там провинился.

— Ну они не забыли и я теперь опять как новообращенный, — возразил Тин. Я не понимал, о чем он говорит. Орден всадников всегда был окутан тайной. — Но испытания будут короче… И я пока не могу жить с всадниками, буду с ополченцами. И еще я не должен далеко от тебя отходить, ты же за меня поручился.

Он улыбался, а его крылья шелестели все громче, пытались заглушить эхо песен, скрыть магию дымной завесой. Должно быть, врагов пугает это не-волшебство и поэтому никто в Роще не хотел говорить о всадниках.

Но я знал — я могу подчинить себе эту силу, мне нечего бояться.

— Отлично, — сказал я. — Будем летать вместе.

42

Свет, прозрачный невесомый, сиял передо мной.

Огромный колодец был полон им, и мерцающая река текла вверх, не останавливалась ни на миг. Белое мерцание, отблески алого и синевы переплетались, двигались, — и я смотрела на них, как зачарованная. Если долго не отводить глаза, — мир вокруг растворяется, остается лишь сияние, глубокое и чистое. Все звезды живут в нем, все души мерцают, меняются, движутся без конца.

Это было мое тайное убежище. Я не рассказывала о нем никому, даже Мельтиару, — ведь я приходила сюда, когда тускнели мысли, холодело сердце, и город казался тесным.