Марш обреченных - Владимир Свержин

Следом за Анютиным отцом на веранде появляется Натали. Господи, неужели эта красавица уготована мне в жены?! Быть того не может! Бред болезненный. Что-то тут Птаха наговорила из области фантастики. Но как хороша, черт возьми!

Первый тур обещанного чая длится где-то около часа.

— Милые дамы, — произносил, наконец, радушный хозяин. — Если вы не будете сильно возражать, мы с Сашей пойдем покурим, а вы пока займитесь столом.

Подмосковный вечер тем временем перерос в подмосковную ночь, но от этого не стал нам менее дорог. Сад полон мирных, до нелепого мирных звуков. Цикады, лягушки, какие-то болтливые пичуги — в общем, все то, что составляет тишину нашей ночи.

— Куришь? — полковник достает пачку «Салема».

— Практически нет.

— Понятно, перекуриваешь. Для улучшения контакта. Дыхалку бережешь?

— Именно, — киваю я.

— Это правильно. Ладно. Все ерунда. Аня сказала, что тебе нужна моя помощь, — затягивается сигаретой Николай Сергеевич.

— Нужна. Очень нужна. Если разрешите, я буду говорить без обиняков, как офицер с офицером, — начинаю я, прикидывая в уме, какую часть информации я имею право выложить.

— Саша, во-первых, на ты, а во-вторых, только без обиняков и никак иначе.

Мой скорбный монолог затягивается надолго. И хотя я имею право разгласить далеко не все, что знаю, увы, мне есть, что рассказать. Во время беседы Птаха пару раз выглядывает на веранду, проверяя, не заснули ли мы. Нет, не заснули. От таких речей особо не поспишь.

— Мужики! — наконец, взрывается она. — Сколько можно языками чесать! Чай уже льдом покрылся!

— Анечка, не шуми, — успокаивает её отец. — Ничего с чаем не сделается. Через пару минут мы придем.

— Саша! — Птаха угрожающе хмурит брови. — Помни, о чем мы говорили.

— Солнце мое — пять минут.

— Неисправим! — обреченно констатирует она. — Где вас таких делают?!

Анна удаляется и вся её фигура является воплощением высочайшего неудовольствия. Я печально гляжу ей в след, невольно ловя себя на мысли, что куда охотнее сейчас сидел бы с ней и Натали за чашкой круто заваренного чая, а то и чего покрепче, чем копаться в этих залежах дерьма. Однако выбор не велик.

— Понятно, — задумчиво произносит Николай Сергеевич, дождавшись окончания моего рассказа. — Что я могу тебе сообщить вполне официально: вы вляпались в крайне скверную историю. Огромные деньги, практически неограниченные возможности, непробиваемая крыша. М-да. Скверная история, — повторяет он. — Хорошо, а я-то чем могу быть полезен?

— Нам нужна как можно больше полезной информации о работе фирмы «Приватир-инвест». Ее структура, связи, клиенты, смежники, банковские счета, имена и характеристики работников, движимое и недвижимое имущество, партнеры — в общем все, что может иметь хоть какое-то отношение к деятельности фирмы. Отдельно нас интересует Тенешевский завод. Сколько эшелонов с техникой приходит и откуда. Сколько уходит и куда. Маршруты и документальная поддержка.

— Понятно. Дальше можешь не продолжать. — Полковник Потапов достает из пачки новую сигарету и чиркает зажигалкой. — Саша, не обижайся, но вряд ли я смогу тебе помочь. Пойми меня правильно. Безусловно, то, о чем ты говоришь — чистейшей воды экономическая преступность. Более того, каким-то концом она даже касается моей префектуры, так что пресечь эти преступные деяния — вроде бы моя прямая обязанность. Однако здесь есть масса «но», которые все мои полномочия практически сводят к нулю. Как ты сам отлично понимаешь, законы вещь искусственная, к жизни отношение не имеющая, а в нашей несчастной стране так и подавно. Одни их пишут и принимают, ни на секунду не думая их выполнять, так как сами они стоят над законом. Другие эти самые законы не выполняют, поскольку как мы уже говорили, жить по ним невозможно, лучше сразу помереть, третьи, и таких немало, клали на все законы с высокой колокольни, поскольку никогда и никакие законы соблюдать не собирались. В этом, можно сказать, их жизненное кредо. Есть конечно, ещё одна категория людей — те, которые с законом никак не сталкиваются. Но ты же понимаешь, переход на летнее время в неположенном месте пришить можно любому. Как ни крути, действия милиции в основном сконцентрированы на деятельности второй группы законопослушных граждан. Она, как правило, наиболее уязвима и все её попытки обороняться редко выходят за попытку побега с деньгами за границу, подкуп мелких должностных лиц или ведение двойной бухгалтерии с целью укрытия от драконовских налогов своих, порою довольно честно заработанных денег. В этом случае, мы встаем горой и с гиканьем и свистом крутим руки нарушителям закона. С третьей категорией сложнее, поскольку в деле непримиримой борьбы с уголовным кодексом они профессионалы и, надо признаться, достигли в этом ремесле очень впечатляющих успехов. Когда нам удается хотя бы на время нейтрализовать, я подчеркиваю, нейтрализовать, а не уничтожить, кого-либо из этой плеяды — такой день можно считать праздником, хотя и ненадолго и не без последствий. Обычно в таком случае нити-то наших «жертв» идут высоко наверх, а туда нам вход строго настрого-заказан. Так что дело чаще всего прикрывается, и мы все равно в конечном итоге остаемся в дураках… Вот так-то! — он замолчал и вновь затянулся сигаретой. Несмотря на плавность речи, по всему видно, что говорит он о наболевшем, и оттого монолог его кажется особенно искренним. — Такие вот дела, Саша. А ты говоришь, Горелов. О чем ты? Такие звери нам не по зубам. Стоит только дернуться в его сторону, как в лучшем случае окажешься где-нибудь в Нижневартовске старшим участковым…

— Но я не прошу заводить дело, — пытаюсь вклиниться я в его страстную речь.

— Без дела ещё хуже. Так я хоть людей послать могу, запросы официальные, наблюдение установить, а частным порядком — что? Ходить по управлению, спрашивать, не знает ли кто чего? Или, может, прикажешь ехать на станцию и самому считать вагоны.

— Не прикажу, — честно отвечаю я. Что толку приказывать невозможное.

— То-то! Бесполезно это. Если только сверху нам Горелова на растерзание не отдадут, считай — не считай вагоны, все это нужно, как рыбе зонтик.

— А часто отдают?

— Что? — не понял Николай Сергеевич.

— На растерзание отдают, — пояснил я.

— Да нет. Бывает иногда, но крайне редко. Там свои разборки — это факт. Но сор из избы все равно предпочитают не выметать. Так что, не обессудь, дружище, сомневаюсь, что смогу тебе помочь, — он разводит руками, и сигарета, зажатая между его пальцами горит как красный сигнал отдаленного светофора.

— Жаль, очень жаль.

— Эх Саша, Саша! Ты думаешь, я не понимаю? — напоследок усмехается полковник. — Понимаю отлично. Я тебя о возможностях своих говорю, а не о желании. Конечно, все что смогу — подкину. Распихаю задания по разным делам — может, что и всплывет. Сам понимаешь, такие времена настали, поди разбери, где бандюга, где свой, но продавшийся, а где честный сотрудник. Не с кем работать. Я тебе это затем говорю, чтобы ты четко знал, что польза от меня вряд ли будет высокая и не тешил себя пустыми надеждами. Усек?

— Усек, — киваю я.

Похоже, полковник Потапов говорит чистую правду. Во всяком случае, на дежурные отмазки это не похоже. Что ж, подождем, может быть, что-то всплывет и здесь. Требовать большего — значит, подвергать его неоправданному риску. Интересно, что в таком случае оправданный риск? Наверняка, он не знает, какое условие поставила мне его дочь перед нашим с ним знакомством. Иначе, думаю, разговор был бы совсем не таков. Ладно. Может оно и к лучшему.

Глава 15

Ну вот, на сегодняшний день официальная часть закончена. Впрочем, сколько там того дня осталось. Час-полтора на светские развлечения, оказание внимания, умные беседы, стихи и тому подобное приятное времяпрепровождение. Потом, да простит меня честная компания, — спать. Завтра в полдень — встреча с генералом Банниковым. И не где-нибудь, а на стрельбище. По имеющимся данным, Тимофей Прокофьевич — заядлый любитель стрелкового искусства, так что ударить в грязь лицом здесь было бы непростительно. Спецназ — есть спецназ. А для этого желательно, чтобы руки с недосыпа не тряслись и лондонские туманы в голове не гуляли. Так что увы, Птаха, всенощная и ужин со свечами откладывается на неопределенный срок.

Словно подслушав мои мысли, Аня деланно зевает.

— Время позднее, пора баиньки. Па, я думаю, гости могут расположиться во флигеле, — она смотрит на меня, как верховный заговорщик на исполнителя главной роли в предстоящем покушении на коронованную особу.

— Хорошо, — соглашается полковник, — пойду, запру Барбоса. Думаю, офицеров милиции и спецназа для охраны нашего поместья хватит?

— В спящем виде? Несомненно, — хмыкает Аня.

Дождавшись, когда боевая собака римских легионов оккупирует «пиршественную залу», мы с Натальей выходим во двор.