Менялы - Артур Хейли

Что до остальных достоинств, то его корпоративные интересы и аппетиты ежедневно обозревались в деловой прессе. А образ его жизни на борту этого самолета ценой в двенадцать миллионов долларов был поистине королевским.

Массажист и мажордом тихо исчезли. Их сменил, подобно очередному персонажу на сцене, повар – бледный, взволнованный, похожий на карандаш человек в безукоризненно белой одежде и высоком поварском колпаке, касающемся потолка каюты. «Интересно, – подумал Хейворд, – сколько же на борту обслуги?» Позже он узнал, что их было шестнадцать.

Повар застыл, как струна, подле кресла Большого Джорджа, протягивая огромную папку из черной кожи с рельефно выдавленной золотой буквой «Кью». Большой Джордж не обращал на него внимания.

– Эти беспорядки в вашем банке. – Куотермейн обращался к Роско Хейворду. – Демонстрации. Все такое прочее. Удалось все уладить? Вы прочно стоите на ногах?

– Мы всегда прочно стояли, – сказал Хейворд. – Это никогда не находилось под вопросом.

– Рынок думал иначе.

– С каких пор рынок ценных бумаг стал точным барометром чего бы то ни было?

На лице Большого Джорджа промелькнула улыбка, и он повернулся к маленькой японочке:

– Лунный Свет, принеси мне последние сводки по «ФМА».

– Хорошо, миста Кью, – ответила девушка и вышла.

Большой Джордж кивнул в направлении, куда она скрылась.

– Никак не научится произносить Куотермейн. Постоянно называет меня «миста Кью». – Он улыбнулся. – Впрочем, со всем остальным справляется отлично.

– Сообщения о ситуации в нашем банке, которые вы слышали, касались пустякового инцидента, раздутого до крайности, – быстро проговорил Роско Хейворд. – Вдобавок это случилось в момент перестановок в руководстве.

– Но вы, ребята, не выстояли, – настаивал Большой Джордж. – Вы позволили агитаторам со стороны добиться своего. Вы смягчились и отступили.

– Да, это так. И буду откровенен: мне не понравилось принятое решение. Я, собственно, выступал против.

– Сопротивляться! Постоянно бить ублюдков и справа и слева! Никогда не отступать! – Глава «Супранэшнл» допил свой мартини, и словно из-под земли появившийся мажордом взял пустой стакан и вложил ему в руку полный, с запотевшим стеклом.

Повар по-прежнему стоял в ожидании. Куотермейн продолжал не замечать его. Ударившись в воспоминания, он пробурчал:

– Около Денвера у меня было небольшое сборочное производство. Постоянные неприятности с рабочими. Требования о повышении оплаты сверх всякой меры. В начале этого года профсоюз объявил забастовку, последнюю в ряду многих. Я сказал нашим людям – дочерней компании, которой принадлежит заводик, – чтобы предупредили этих сукиных детей, что мы их закроем. Никто нам не поверил. Ну мы все изучили, подготовились. Перевезли детали и заготовки на предприятие наших других компаний. Они продолжили производственный процесс. А в Денвере мы закрыли завод. И больше ни завода, ни работы, ни жалованья. Сейчас все они – рабочие, профсоюз, городские власти Денвера, правительство штата, сами знаете, на коленях умоляют нас снова открыть предприятие. – Он попробовал мартини, затем великодушно сказал:

– Ну что ж, может быть, мы так и сделаем. Откроем другое производство и на наших условиях. Но мы не уступили.

– И правильно сделали, Джордж! – сказал достопочтенный Харольд. – Нужно, чтобы больше людей занимало такую позицию. Проблема в нашем банке, правда, была несколько другой. В некотором смысле мы до сих пор находимся в подвешенном состоянии после смерти Бена Росселли, как вам известно. Но к весне будущего года большинство членов совета директоров надеются видеть Роско прочно у руля.

– Рад слышать. Не люблю иметь дело с людьми не высшего эшелона. Те, с кем я имею дело, должны уметь принимать решения, затем твердо выполнять их.

– Могу вас заверить, Джордж, – сказал Хейворд, – что все решения, к которым мы с вами придем, будут строго выполняться банком.

Хейворд понял, что их хозяин ловким образом перевел Харольда Остина и его самого в положение просителей, изменив роль, в какой обычно выступают банкиры. Но дело в том, что любая ссуда «Супранэшнл» безопасна, как, впрочем, и престижна для «ФМА». Не менее важно и то, что за «Супранэшнл корпорэйшн» могли бы открыть счета в банке и другие промышленные компании, поскольку за первопроходцем всегда кто-то следует.

Большой Джордж внезапно гаркнул на повара:

– Ну, в чем дело?

Фигура в белом ожила. Повар протянул черную кожаную папку, которую держал с момента своего появления:

– Меню небольшого ленча, месье. На ваше одобрение.

Большой Джордж даже не шелохнулся, чтобы взять папку, лишь пробежал глазами список блюд.

– Поменяйте салат «Уолдорф» на «Цезаря».

– Да, месье.

– И десерт. Не мороженое «Мартиник», а суфле «Гран-Марнье».

– Конечно, месье.

Джи. Джи. кивком отпустил повара. И когда повар уже повернулся, свирепо посмотрел в его сторону.

– Если я заказываю мясо, то как оно должно быть приготовлено?

– Месье, – повар сделал умоляющий жест свободной рукой, – я уже дважды извинялся за оплошность, совершенную вчера вечером.

– Забудьте об этом. Вопрос был: как я люблю, чтобы оно было приготовлено?

Передернув характерным для французов жестом плечами, повар проговорил, как заученный урок:

– Прожаренным чуть больше среднего.

– Помните это.

– Как же я могу забыть, месье? – спросил в отчаянии повар. И понуро вышел.

– Еще одно важно, – заметил Большой Джордж, обращаясь к своим гостям, – нельзя спускать людям ошибки. Я плачу этой жабе бешеные деньги, чтобы он в точности знал, как я люблю, чтобы мне готовили. Вчера вечером он поскользнулся – не сильно, но достаточно, и я прочистил ему мозги, чтобы в следующий раз помнил. Какие цифры? – спросил он Лунный Свет, вернувшуюся с листком бумаги.

Она прочла с акцентом по-английски:

– Акции «ФМА» идут сейчас по сорок пять и три четверти.

– Ну вот, – произнес Хейворд, – мы поднялись ещё на один пункт.

– Но все же не так высоко, как было до того, как Росселли щелкнул ластами, – сказал Большой Джордж. Он ухмыльнулся. – Правда, лишь только станет известно, что вы помогаете финансировать «Супранэшнл», акции ваши подскочат вверх.

«Это возможно, – подумал Хейворд. – В запутанном мире финансов и цен на акции могли происходить самые необъяснимые вещи. Когда кто-то одалживает деньги другому, это может показаться не таким уж и важным, а все же рынок реагирует».

Правда, куда более важным было замечание Большого Джорджа о том, что между «Ферст меркантайл Америкен» и «СуНатКо» намечается какая-то деловая активность. Без сомнения, они собирались обсудить все детали в течение двух следующих дней. Хейворд почувствовал радостное возбуждение.

Над их головами мягко звякнуло. Снаружи рев двигателей зазвучал глуше.

– Вот и Вашингтон! – объявила Эйврил. Она и остальные девушки своими проворными пальцами стали пристегивать мужчин толстыми ремнями.

В Вашингтоне они провели ещё меньше времени, чем на предыдущей остановке. Создавалось впечатление, что, когда на борту находится пассажир особой важности, самолету дают предпочтительное право посадки и взлета.

Таким образом, через двадцать минут они уже снова летели на нужной высоте на Багамы.

Вице-президент занял свое место, о чем позаботилась брюнетка Криста, которую он явно одобрил.

Люди из секретных служб, охранявшие вице-президента, были размещены где-то в хвосте.

Вскоре после этого Большой Джордж, переодевшись в потрясающий шелковый кремового оттенка костюм, весело предложил пройти из гостиной в столовую, пышно отделанную, с преобладанием серебряных и синих тонов. И там четверо мужчин за резным дубовым столом под хрустальной люстрой с помощью прелестных четырех девушек – Лунного Света, Эйврил, Репы и Кристы, – стоявших за их стульями, пообедали столь изысканно, словно в одном из лучших ресторанов мира.

Роско Хейворд, наслаждаясь едой, не пил ни вин, ни тридцатилетнего коньяка. Но он заметил, что на тяжелых, с золотой каймой коньячных рюмках традиционное декоративное «Н», обозначающее «Наполеон», заменено на «Кью».

Глава 7

Теплое солнце светило с лазурного неба на пышную зелень длинной пятилуночной площадки для гольфа в клубе «Фордли-Кэй» на Багамах. Площадка и примыкавший к ней роскошный клуб были среди пяти самых изысканных в мире.

За зеленью начинался белый песчаный пляж, окаймленный пальмами, пустынный, уходивший вдаль этакой полоской рая. Прозрачное бирюзовое море мягко накатывало на него мелкую волну. В полумиле от берега на коралловых рифах белели волнорезы.

А поблизости, рядом с площадкой, экзотические цветы – гибискус, бугенвиллеи, поинсеттии, франжи-паны – старались перещеголять друг друга в невероятности красок. Легкий бриз приятно обдувал, неся в свежем, чистом воздухе аромат жасмина.