Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин

Они еще сидели за столом, когда прискакал верховой, скрылся на казацкой половине дома. Через минуту Павлуша вбежал к ним в комнату:

— Господа! Боковой отряд правой колонны корпуса вступает в Раненбург! Бой за железнодорожную станцию завершается! Нам предлагается прибыть туда.

По Козлову в этот день усиленно патрулировали стражники — все, как один, из местных, в гражданской одежде, но только с белой повязкой на рукаве. По двое дежурили на углах улиц. Злыми глазами всматривались в прохожих, командовали:

— А ну стой! Стой! Я тебя знаю. Комиссар. Пошли в комендатуру!..

В городе они были теперь единственной властью.

Едва возникнув, громыханье мостов уже оставалось позади. Так быстро мчались экипажи, а сопровождавшие их верховые все прибавляли и прибавляли хода, настойчиво увлекали за собой. Пыль слепила, секла по лицу. Кусты, деревья мелькали мимо, словно вытянутые в линию. Ухватившись за поручни, вжавшись в сиденье, Шорохов едва удерживался, чтобы при особенно резких рывках не вскрикивать от боли в боку.

Наконец по обеим сторонам дороги потянулись квадраты огородов и одноэтажные беленькие домики.

— Раненбург! — торжествующе прокричал Мануков и попытался встать во весь рост, подобно тому как он это сделал при въезде в Козлов.

Экипаж качнулся. Манукова отбросило на сиденье, он навалился на Шорохова, повторяя:

— Победа! Победа!

Пронеслись возле каменной церкви, миновали мост. Теперь впереди был некрутой подъем и сразу за ним — широкая развилка улиц. Винтовочные залпы, раздававшиеся в той стороне, куда мчалась их кавалькада, и какой-то все нарастающий треск ворвались в грохот экипажных колес, стук копыт. Стреляли слаженно, с короткими промежутками, как это делает обычно лишь хорошо обученная пехота, а треск исходил с неба. Там летел аэроплан.

Сопровождавшие экипажи верховые тотчас рассеялись по улице, развернулись, поскакали назад.

Грянул взрыв. Шорохов так и не понял, что это было: бомба с аэроплана, пушечный снаряд? Кони шарахнулись в сторону, кучера-казака с его сиденья будто смело, экипаж начал крениться.

Еще через мгновение перевернулся. Они оба вывалились из него.

Мануков тут же вскочил на ноги. В одной руке его был фибровый чемодан, в другой пистолет.

— Стой! — кричал он. — Стой!

Но экипаж был уже саженях в пятидесяти. Лишенный передних колес, по-лягушачьи подпрыгивая, он уносился навстречу показавшейся в дальнем конце улицы цепочке людей и скачущим оттуда же лошадям без всадников.

Шорохов тоже поднялся с земли. Ушибся, нет ли? Болит ли бок? Сейчас было не до того.

Не сговариваясь, они свернули в ближайший переулок и побежали.

Переулок оканчивался у реки. Вдоль ее берега, огородами они наконец достигли моста, перешли на другой берег. Домов там уже не было. Через поле тянулась дорога.

Коротко о бое под Раненбургом можно рассказать так. Еще 26 августа мамонтовцы подкрались к этому городу несколькими разъездами. На конях, а где спешившись, покружили по окрестностям, высматривая. Неожиданно для себя обнаружили линии окопов, у мостов охрану, и вела она себя так настороженно, что было ясно: на внезапность рассчитывать нечего. Казаков, по пути к Раненбургу разграбивших Филатовский винокуренный завод и потому хмельных, это все же весьма озадачило.

Постепенно подтянулись другие части общей численностью всего четыреста сабель и с ними одна артиллерийская батарея. На следующий день, после полудня, начался штурм. Расчет был на то, что у защитников города ни кавалерии, ни орудий нет.

Конница всегда идет в атаку с улюлюканьем, визгом, свистами, слепит блеском выхваченных из ножен клинков. Жутко стоять на ее пути. Стремителен бег лошади, дрожит земля. Так и кажется: ничто уже не спасет, не отвратит удара.

В семь часов вечера белоказаки ворвались на улицы Раненбурга.

Маневр кавалериста зависит от быстроты лошадиных ног. Сбитый с позиции пехотинец пред ним беспомощен. Чтобы контратаковать, ему надо прежде оторваться от противника. А как это сделать, если у нападающего преимущество в скорости?

Среди частей, оборонявших город, был бронепоезд «Непобедимый». По условиям местности он не мог активно включиться в сражение. Но когда, не выдержав лобового удара конной лавины и орудийных залпов, красноармейцы начали отходить, бронепоезд подобрал их и перебросил на железнодорожную станцию. Расстояние было всего две версты. Эти версты, эти сбереженные переездом минуты, решили дело. Когда конники подскакали к вокзалу, пехота уже изготовилась к бою и открыла залповый огонь.

Отступление превратилось в удачный маневр.

В это время пришло подкрепление: красногвардейцы и коммунары из Ряжска, два бронепоезда, кавалерийская бригада, пять батальонов пехоты, отряды под командой товарищей Ораевского, Василенко, Фабрициуса. В небо взлетела авиаэскадрилья. Слишком большой кровью уже было оплачено первоначальное непонимание того, что Мамонтов всякий раз бросает в атаку весь корпус и всякий раз умело маскирует свой удар наступлением якобы лишь нескольких сотен. Что, если он и в этом случае поступил так? Потому-то и собрали тут такие силы.

Около девяти часов вечера того же дня белоказаки были из города выбиты. Попытки повторить штурм они не предприняли, потекли влево, на запад, вдоль железной дороги Раненбург — Лебедянь, в бессмысленной злобе взрывая мосты, громя полустанки, захватывая поезда. В том же общем направлении на запад, на Лебедянь, верстами пятьюдесятью южнее, двигались тем временем и все прочие мамонтовские полки.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Долгий рассвет

Второй экипаж, с компаньонами, Шорохов и Мануков обнаружили верстах в пяти от окраины Раненбурга. Уже стемнело, но все же еще издали они разглядели: кучера нет.

Мануков поставил в экипаж чемодан, неторопливо достал из кармана носовой платок, прижал к губам, откашлялся. Он вел себя так, будто не было никакой этой недавней гонки, стрельбы.

— Сбежал? — кивнул он на кучерское сиденье.

— Як з гарматы полюваты сталы, — сдавленным голосом ответил Нечипоренко.

Мануков обернулся к Шорохову:

— У вас что-нибудь из вещей пропало?

— Мелочи. Мыло, смена белья. — Документы, деньги?

— Это при мне.

— А вот я прихотлив, — он погладил рукой чемодан. — Обидно, если бы красные захватили.

«Значит, и ты считаешь, что бой проигран казаками, — подумал Шорохов. — Вот тебе и Раненбург!»

Мануков поднялся на ступеньку экипажа:

— Поехали.

— Куды? — надрывно спросил Нечипоренко.

— Прямо. Наша единственная задача сейчас: подальше убраться от этого места.

— Но куды? — повторил Нечипоренко.

— Не все ли равно? Или знаете иное решение? Ах нет? Тогда садитесь за кучера. Да не чинитесь. Будем сменяться по очереди. Сейчас не до жиру.

Отдохнувшие лошади бежали бодро. Шорохову стало казаться, что, кроме их экипажа, больше ничего и никого в мире нет, и едут они отчаянно долго, неизвестно откуда, неизвестно куда, и единственный смысл этого путешествия в том, чтобы ехать и ехать. Наверно, такое же ощущение владело и остальными компаньонами. Молчали, хотя никто из них и не спал.

— Стойте, — сказал Мануков. — Мы уже почти в каком-то поселке. Не видите, что ли? Огороды. Там вон сарай.

Нечипоренко остановил лошадей.

Мануков сошел на землю, подхватил чемодан.

— Ждите здесь, — проговорил он. — И никакой отсебятины. Жить, надеюсь, хотите.

Он пропал в темноте. Это произошло так стремительно, что никто из них троих не только ничего не успел разглядеть вокруг, увидеть огороды, сарай, о которых сказал Мануков, но и хоть что-нибудь у него спросить.

«И никакой отсебятины», — повторил про себя Шорохов.

Значило ли это, что он возвратится? Пожалуй, да. Тайные ревизоры из господ, даже когда едут по разоренному краю, не мыслят своей жизни без перин, скатертей, коньяка. Купеческая компания служила тут хорошим прикрытием. А походили бы, как тот связной, в веревочных лаптях, с пустой котомкой!

Вполне могло быть, впрочем, что Мануков посчитал свою задачу уже выполненной. В захваченных мамонтовцами городах белая власть способна к самоорганизации — один его вывод; в красном тылу есть ей сочувствующие — вывод второй; найдено политическое решение: грабь государственные магазины, склады, раздавай кулачью — вывод третий; в общем, несмотря на неудачу под Раненбургом, генерала Мамонтова поддерживать стоит — вывод четвертый. Ну и, значит, пришла пора отправляться с докладом к западным господам… Прощайте Нечипоренко, Варенцов и, конечно, он, Шорохов. И что переменишь?

Шорохов задремал. Проснулся он от громкого возгласа:

— Станция Троекурово! — Мануков стоял у экипажа, опираясь плечом о его крутой бок. — От Раненбурга отмахали двадцать пять верст. Знаете поговорку: страх — лучший погонщик.