Пампа блюз - Рольф Лапперт

— Добрый вечер, — здороваюсь я, стараясь говорить радостным и приветливым тоном, и останавливаюсь в двух шагах от стойки, чтобы не напугать даму. За ее спиной на невысоком комоде во всю длину стены стоят папки с делами, принтер, кофеварка и телевизор, по которому с выключенным звуком идут новости.

— Как вы сюда вошли?

Женщине около сорока лет, у нее короткие темные волосы и явное пристрастие к серьгам гигантского размера. К ее белой блузе с рюшами приколота табличка, но я не могу разобрать имя с такого расстояния.

— Я тоже удивлен, что стеклянная дверь вот так открылась. Я делаю шаг вперед, продолжая улыбаться.

Женщина ни на секунду не сводит с меня глаз.

— Я имела в виду ворота. Их же закрывают на ночь.

Ее сережки — два больших диска в желто-голубую полоску размером с блюдце. Нужно немало мужества, чтобы повесить себе такое на уши.

— A-а, вы об этом…

Я вплотную подхожу к стойке и вижу, что одна рука женщины лежит на ножницах, а вторая — на трубке телефона. Теперь я могу прочитать фамилию: Герке.

— Так вот, госпожа Герке, я пришел, чтобы забрать кое-кого. Моего дедушку.

Я кладу руки на гранитную столешницу, чтобы показать госпоже Герке, что у меня нет оружия.

— Произошло недоразумение. Сегодня после обеда…

— Как вас зовут? — перебивает меня госпожа Герке. Ее голос звучит строго, но, по крайней мере, она уже убедилась, что я не вор или кто-нибудь похуже.

— Шиллинг. Бен Шиллинг. Беньямин. Моего дедушку зовут Карл. Карл Шиллинг.

Госпожа Герке убирает руки с ножниц и телефона и достает из ящика записку.

— Вы говорите, Шиллинг?

— Да.

— Вы тот самый молодой человек, который сегодня… подбросил нам своего деда?

Я киваю.

— И письмо написали тоже вы?

Госпожа Герке подносит к моему лицу копию моего письма.

— Да. Послушайте, все это…

— Да как вам не стыдно! — кричит госпожа Герке. — Моя коллега, работавшая в дневную смену, уже хотела звонить в полицию!

— Мне очень жаль. Я хотел бы…

— Что? Чего вы хотите? Чего, Шиллинг?

— Забрать его, — робко отвечаю я.

— Вашего деда? Так его уже забрали.

— Что? Но это невозможно! — кричу я. — Кто его забрал? Когда?

— Сегодня вечером. Его племянница. Некая…

Госпожа Герке читает по бумажке.

— Лена Крамер.

Я уставился на нее. У меня вдруг обмякли ноги, и захотелось сесть. А еще лучше — лечь. Потом мой взгляд упал на телевизор, и я почувствовал, как у меня отваливается челюсть.

Я вижу на экране большую, окруженную стеной, освещенную множеством прожекторов площадку, в центре которой лежат НЛО и сдувшаяся оболочка шара. Я бросаюсь к телевизору за стойкой, но мои ноги не слушаются, и я врезаюсь прямо в госпожу Герке. Она испускает крик и обхватывает руками голову, словно я собираюсь ударить ее.

— Простите! — кричу я, спотыкаюсь и растягиваюсь на полу. С пола я протягиваю руку и делаю телевизор громче.

— …Мужчина построил летательный аппарат, чтобы пробраться на территорию женской тюрьмы. Согласно заявлениям полиции, задержанный планировал освободить одну из заключенных.

— Черт, — бормочу я.

— Свидетели сообщают, что летательный аппарат потерял управление и упал во дворе тюрьмы. Идет ли речь об аварии, случайном совпадении или сумасшедшей бандитской выходке, пока неясно. Сейчас понятно только одно: этот необычный способ проникновения на территорию тюрьмы войдет в историю борьбы с преступностью в Германии.

— Вот черт.

Я поднимаюсь на ноги и, качаясь, бреду к двери. Госпожа Герке стоит в остолбенении. Стеклянная дверь с легким шорохом открывается, и я выхожу на улицу. В воздухе веет прохладой, и я жадно вдыхаю ее. Я постепенно снова начинаю чувствовать ноги. Стена вдруг оказывается безумно высокой, но мне все же удается перебраться на другую сторону.

К счастью, я припарковал тук-тук совсем рядом.

Вингроден кажется мне таким безлюдным, как никогда раньше, и дело не только в том, что на часах половина четвертого утра. Фонарь перед «Белой лошадью» окончательно испустил дух, и теперь здание выглядит мрачно и неуютно, будто сюда уже много лет никто не заходил. На заборе перед домом Анны до сих пор висит кусок оградительной ленты, развешанной полицией. Увидев пожелтевший газон, засохшие цветы и закрытые ставни, можно подумать, что несчастье случилось давно. Я замечаю желтые фонарики на крыше мастерской и вдруг слышу в голове польскую песню, от которой Петр всегда грустнел.

Почти перед самым садом мотор глохнет, и я, борясь с усталостью и ругаясь, достаю из кабины запасную канистру и наполняю бак, чтобы преодолеть оставшиеся несколько метров. Я уже издали вижу «Пежо» Лены. Хотя меня до сих пор еще немного мутит, я бы сейчас с удовольствием выпил бутылку пива. Я загоняю тук-тук в сарай, где ненадолго сажусь, чтобы набраться смелости и войти в темный дом.

Когда я захожу в дом, мне становится совсем худо, дрожащими руками я открываю дверь в комнату Карла. Карл спит в своей постели, Лена — рядом с ним, на полу. Какое-то время я смотрю на них. Из коридора в комнату падает свет, и я почти хочу, чтобы Лена проснулась и можно было с ней поговорить. Не терпится задать ей несколько вопросов. Например, о том, как она нашла Карла. И в каком он был состоянии, когда она забирала его домой. Возможно, он решил, что это было всего лишь небольшое путешествие, и давно забыл о нем. И вообще я хотел бы знать, почему она до сих пор здесь и зачем тогда писала письмо, если и не собиралась уезжать. А еще мне интересно, что произошло той ночью, когда она легла ко мне в кровать.

Но она не просыпается, и Карл тоже. А я устал как собака. Я закрываю дверь, иду в мою комнату, раздеваюсь и ложусь в постель. На подушке я обнаруживаю записку, на которой Лениной рукой написаны три слова: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ!»

Кто-то трогает меня за плечо и легонько трясет. Пробуждение напоминает медленное всплытие на поверхность со дна глубокого теплого озера. Мой мозг — как лавка старьевщика в заброшенной деревне с табличкой «ЗАКРЫТО» на двери. Мне как раз снилось, будто я бегаю по огромному дому в поисках Карла, но все комнаты пусты.

— Бен?

Я не хочу открывать глаза. Но и бегать по дому из сна тоже не хочу.

— Бен. Просыпайся.

Рука трясет меня сильнее. Я узнаю голос. Лена. Лена, которая написала мне письмо. Пожалуйста, приезжай ко мне. Память возвращается. Карл на скамейке. Женщина с гигантскими сережками. НЛО по телевизору.

Боже мой.

Я натягиваю одеяло на голову.

— А ну-ка. Вставай.

Одним движением с меня срывают одеяло, еще одним — распахивают занавески. Я тону в лучах света. Я глотаю воздух, приоткрываю глаза и вижу Лену, сидящую рядом со мной на стуле, как медсестра у постели больного.

— Наконец-то. Идем.

Лена берет меня за руку.

Я не хочу вставать. Я еще не вполне проснулся, чтобы общаться с Леной, извиняться перед Карлом или узнать, как Йо-Йо оказался на территории женской тюрьмы и где сейчас Масловецки.

— Идем.

Лена встает со стула и тянет меня за собой.

Я топаю за ней, как дрессированный медведь в цирке. Легкий ветерок гуляет по дому, видимо, все окна и двери открыты. На кухне пахнет тостами и кофе. Рука у Лены теплая, и мне кажется, что по руке в меня перетекает ее энергия.

Когда я оказываюсь на веранде, я уже достаточно бодр, чтобы заметить, что перила больше не лежат на газоне. Что их починили, ну, или, по крайней мере, они снова стоят на своем месте. Не отпуская моей руки, Лена показывает на поле.

Я щурюсь от света и не верю своим глазам.

Карл с разведенными в стороны руками стоит на солнце. На нем его соломенная шляпа, широкие серые штаны, рубашка в болотно-зеленую и черную клетку и солнечные очки, которые он выиграл в «Бинго». С такого расстояния он похож на пугало. Но сегодня Карл никого не пугает. Скорее наоборот. Три маленькие птички прыгают по его рукам и клюют зерна из его повернутых кверху ладоней.

Свободной рукой я тру глаза. Даже без бинокля я вижу, что Карл сияет ярче солнца.

— Они прилетели десять минут назад, — шепчет Лена. Она кладет мне голову на плечо, и ее рука сильнее сжимает мою.

Мне требуется какое-то время, чтобы удостовериться в том, что происходящее не сон. Они действительно вернулись, почти через двадцать лет. Больше всего мне хочется подбежать к Карлу, обнять его и попросить прощения за то, что я сделал, сказать, что теперь проклятье снято и все будет хорошо. Но тогда птицы улетят, а я этого не хочу.

В гостиной звонит телефон.

— Наверное, Масловецки, — говорю я тихо.

— Иди, — говорит Лена, выпуская мою руку.

По пути в гостиную я хватаю с кухонного стола упаковку апельсинового сока и отпиваю глоток, прежде чем снять трубку.

— Шиллинг.

— Бен, это Хорст!