Ган Исландец - Виктор Гюго

— Тебѣ дѣйствительно не везетъ, — замѣтилъ молодой человѣкъ.

— И добавьте къ тому, — съ живостью продолжалъ Спіагудри: — что смѣщеніе этой глыбы доказываетъ присутствіе какого то сверхъестественнаго существа. Если только это не дѣло дьявола, во всей Норвегіи рука только одного человѣка въ состояніи…

— Мой бѣдный проводникъ. Тебя снова обуялъ паническій ужасъ. Кто знаетъ, быть можетъ этотъ камень лежитъ такъ уже болѣе столѣтія.

— Правду сказать, — замѣтилъ Спіагудри болѣе спокойнымъ тономъ: — прошло сто пятьдесятъ лѣтъ съ тѣхъ поръ какъ изучалъ его послѣдній изслѣдователь. Однако мнѣ сдается, что онъ сдвинутъ недавно; мѣсто, которое онъ занималъ еще сыро. Посмотрите, сударь…

Орденеръ, нетерпѣливо желавшій добраться поскорѣе до развалинъ, оттащилъ своего проводника отъ чудесной пирамиды и успѣлъ разумными доводами разсѣять новый страхъ внушенный старому ученому страннымъ перемѣщеніемъ глыбы.

— Послушай, старина, тебѣ лучше всего поселиться на берегу этого озера и въ свое удовольствіе заняться важными изслѣдованіями, когда ты получишь десять тысячъ королевскихъ экю за голову Гана.

— Вы правы, благородный господинъ мой, но не говорите такъ легкомысленно о побѣдѣ, весьма сомнительной. Мнѣ необходимо подать вамъ совѣтъ, чтобы вы легче могли захватить чудовище…

Орденеръ съ живостью приблизился къ Спіагудри.

— Совѣтъ! Какой совѣтъ?

— Разбойникъ, — отвѣчалъ тотъ тихимъ голосомъ, бросая вокругъ себя безпокойные взгляды, — разбойникъ носитъ за поясомъ черепъ, изъ котораго обыкновенно пьетъ. Это черепъ его сына, за оскверненіе трупа котораго меня преслѣдуютъ теперь…

— Говори погромче, не бойся ничего, я съ трудомъ могу разслышать твой голосъ. Ну! Этотъ черепъ…

— Этотъ черепъ, — продолжалъ Спіагудри, наклоняясь къ уху молодого человѣка: — вамъ надо постараться захватить въ свои руки. Чудовище питаетъ къ нему не знаю какія-то суевѣрныя чувства. Когда вы завладѣете черепомъ его сына, разбойникъ очутится въ вашей власти.

— Прекрасно, мой храбрый спутникъ; но какимъ-же образомъ я завладѣю этимъ черепомъ?

— Хитростью, милостивый государь; можетъ быть во время сна чудовища…

Орденеръ перебилъ его:

— Довольно. Твой добрый совѣтъ мнѣ не подходитъ. Мнѣ некчему знать спитъ ли врагъ. Въ борьбѣ я полагаюсь лишь на мою саблю.

— Эхъ, сударь! Развѣ не хитростью архангелъ Михаилъ побѣдилъ дьявола…

Спіагудри вдругъ остановился, протянулъ впередъ руки и простоналъ слабымъ голосомъ:

— Святые угодники! Что это я вижу тамъ? Посмотрите, милостивый господинъ, развѣ не малорослый идетъ по одной тропинкѣ впереди насъ?..

— Клянусь честью, — сказалъ Орденеръ, поднимая глаза: — я не вижу никого.

— Никого, сударь? Дѣйствительно, тропинка заворачиваетъ и онъ исчезъ за скалой… Заклинаю васъ, сударь, не ходите далѣе ни шагу.

— Полно! Если этотъ субъектъ такъ поспѣшно исчезъ, это вовсе не доказываетъ, что онъ намѣренъ ждать насъ; если-же онъ убѣжалъ, развѣ будетъ разумно съ нашей стороны слѣдовать его примѣру.

— Да защититъ насъ святой Госпицій! — прошепталъ Спіагудри, который въ критическую минуту всегда призывалъ своего патрона.

— Ты принялъ за человѣка движущуюся тѣнь спугнутой совы, — замѣтилъ Орденеръ.

— Однако, я убѣжденъ, что видѣлъ малорослаго, хотя лунный свѣтъ часто производитъ странныя иллюзіи. Подъ вліяніемъ этого свѣта Балданъ Мернейскій принялъ бѣлый пологъ постели за тѣнь своей матери, что и побудило его на слѣдующій день объявить себя ея убійцей передъ судьями Христіаніи, которые хотѣли было обвинить въ этомъ невиннаго пажа покойной. Такимъ образомъ можно сказать, что лунный свѣтъ спасъ жизнь этого пажа.

Никто не могъ лучше Спіагудри забывать настоящаго въ минувшемъ. Одного воспоминанія его обширной памяти достаточно было для того, чтобы изгладить впечатлѣнія минуты. Теперь исторія Балдана разсѣяла его страхъ и онъ замѣтилъ спокойнымъ тономъ:

— Весьма возможно, что меня тоже ввелъ въ заблужденіе лунный свѣтъ.

Между тѣмъ они достигли вершины Ястребиной Шеи и принялись осматривать развалины, которыя до сихъ поръ были скрыты отъ нихъ кривизной утеса.

Пусть читатель не удивляется, что мы такъ часто встрѣчаемъ развалины на вершинахъ норвежскихъ горъ. Всякій, кто посѣщалъ европейскія горы, конечно часто примѣчалъ развалины крѣпостей и замковъ, какъ бы висящихъ на хребтѣ самыхъ высокихъ горъ, подобно брошенымъ гнѣздамъ ястребовъ или орловъ.

Въ эпоху, нами описываемую, въ Норвегіи этотъ родъ воздушныхъ построекъ въ особенности поражалъ какъ своею численностью, такъ и разнообразіемъ. Тамъ попадались то длинныя полуразрушенныя стѣны, опоясывавшія утесъ; то остроконечныя тонкія башенки, вѣнчавшія вершину горъ, подобно царской коронѣ; то массивныя башни, сгруппированныя вокругъ замка и казавшіяся издали древней тіарой на сѣдой головѣ высокаго утеса. Рядомъ съ тонкими стрѣльчатыми аркадами готическаго монастыря виднѣлись тяжелыя египетскія колонны саксонской церкви; рядомъ съ цитаделью изъ четырехугольныхъ башенъ языческаго вождя — зубчатая крѣпость христіанскаго владѣтеля; рядомъ съ замкомъ, разрушившимся отъ времени — монастырь, раззоренный войной.

Отъ этихъ зданій, представлявшихъ смѣсь странныхъ и почти невѣдомыхъ теперь архитектуръ, отъ этихъ зданій, смѣло сооруженныхъ на мѣстахъ, повидимому, неприступныхъ, остались одни лишь обломки, какъ бы свидѣтельствующіе о могуществѣ и ничтожествѣ человѣка. Быть можетъ въ этихъ зданіяхъ совершались дѣла гораздо болѣе достойныя описанія, чѣмъ все, о чемъ повѣствуютъ на землѣ; но событія эти свершились, смежились очи, видѣвшія ихъ, преданія о нихъ утратились съ теченіемъ времени, подобно угасающему огню — и кто въ состояніи теперь проникнуть в тайну вѣковъ?

Жилище Вермунда Изгнанника, до котораго добрались наконецъ оба путешественника, было именно одно изъ тѣхъ зданій, съ которыми суевѣріе связываетъ наиболѣе удивительныя приключенія, наиболѣе чудесныя исторіи.

По каменнымъ стѣнамъ его, скрѣпленнымъ цементомъ, ставшимъ тверже камня, легко было судить, что сооруженіе это относится къ пятому или шестому столѣтію. Изъ пяти башенъ его только одна сохранила свою прежнюю высоту; остальныя четыре, болѣе или менѣе разрушенныя, обломками которыхъ усѣяна была вершина утеса, соединялись другъ съ другомъ рядами развалинъ, указывавшими древнія границы внутреннихъ дворовъ замка. Весьма трудно было проникнуть во внутренность замка, загроможденную камнями, обломками скалъ и густымъ кустарникомъ, который, разстилаясь съ одной развалины на другую, скрывалъ подъ своей листвой обрушившіяся стѣны, или длинными гибкими вѣтвями свѣшивался въ пропасть.

Ходила молва, что на этой чащѣ вѣтвей качались при лунномъ свѣтѣ синеватые призраки, преступныя души утопившихся въ озерѣ Спарбо, что на ней оставлялъ домовой озера облако, на которомъ улеталъ при восходѣ солнца. Свидѣтелями этихъ страшныхъ тайнъ были отважные рыбаки которые, пользуясь сномъ морскихъ собакъ [20], осмѣливались направлять свои лодки подъ самый Оельмскій утесъ, рисовавшійся въ тѣни надъ ихъ головами, подобно разломанной аркѣ гигантскаго моста.

Наши искатели приключеній не безъ труда проникли за стѣну жилища черезъ разщелину, такъ древнія ворота засыпаны были развалинами. Единственная башня, которая, какъ мы уже сказали, устояла противъ разрушительнаго дѣйствія времени, расположена была на краю утеса.

Съ ея то вершины, по словамъ Спіагудри, Орденеръ могъ увидѣть маякъ Мункгольмской крѣпости. Они направились къ ней, не взирая на царившую вокругъ густую темноту. Тяжелая черная туча совсѣмъ закрыла луну. Они хотѣли уже войти въ брешь другой стѣны, чтобы пробраться во второй дворъ замка, какъ вдругъ Спіагудри замеръ на мѣстѣ и поспѣшно ухватился за Орденера рукою, дрожавшей такъ сильно, что молодой человѣкъ даже зашатался.

— Что еще?.. — съ удивленіемъ спросилъ Орденеръ.

Не отвѣчая ни слова, Бенигнусъ съ живостью схватилъ его за руку, какъ бы для того, чтобы принудить замолчать.

— Но… — заикнулся молодой человѣкъ.

Новое пожатіе руки, сопровождаемое глубокимъ полуподавленнымъ вздохомъ, заставило его рѣшиться терпѣливо обождать, пока утихнетъ новый приливъ страха.

Наконецъ Спіагудри промолвилъ задыхающимся голосомъ:

— Ну, милостивый господинъ, что вы на это скажете?

— На что? — спросилъ Орденеръ.

— А, сударь, — продолжалъ Бенигнусъ тѣмъ же тономъ: — вы теперь раскаиваетесь, что забрались сюда!

— Ничуть, мой храбрый проводникъ: напротивъ я разсчитываю забраться еще выше. Почему это хочешь ты, чтобы я раскаивался?

— Какъ, сударь, такъ вы не видѣли ничего?

— Видѣлъ! Что видѣлъ?

— Такъ вы не видѣли ничего… — повторилъ достойный смотритель Спладгеста съ возрастающимъ ужасомъ.