Проза жизни - Иоанна Хмелевская

   — Я не собираюсь быть абсолютно самостоятельной, — твердо заявила Шпулька. - В ограниченных пределах, пожалуйста, а полностью ни в коем случае. И тебе тоже не советую.

   — Я во всяком случае попробую. Посмотрим, как мне это удастся и в каких пределах...

   Встреча с Басей оказалась для Терески поворотным пунктом. Замечание насчет амбиций прозвучало вовремя. Впереди забрезжил слабенький свет надежды. Ложные амбиции... Точно, от них одни неприятности. Неуверенность в чувствах Богуся стала невыносимой. Тереска решила хоть что-нибудь о нем разузнать, раздобыть его адрес, начать действовать, иначе она умрет от удушья, разорвется на куски или сойдет с ума. У Терески были его снимки и в любом случае она обязана была их отослать. Вот именно, что обязана! Посему она имела святое право разузнать его адрес, в этом не было ничего унизительного.

   «Обманываю себя, — безжалостно уличала собственное лукавство Тереска. — Конечно, снимки только предлог. Я обманываю себя так нагло, что не имею права руки себе подать».

   Однако принятое решение и возможность действовать, принесли ей такое облегчение, что она решила пока что к себе не придираться. Она еще не знала, как поступит, но сама обретенная свобода выбора подействовала на нее живительно. Любое известие о Богусе было лучше полной неизвестности, в которой она пребывала. Будь что будет! — думала Тереска, отправляясь с визитом к другу Богуся.

   Збышека она выбрала по нескольким причинам. Во-первых, она считала его очень симпатичным, во-вторых, на турбазе он принадлежал к числу самых близких друзей Богуся, а в-третьих, он тоже собирался поступать в медицинский институт. К ней он относился благожелательно, не обижаясь на то, что она вырвала Богуся из компании. Жил он неподалеку, в сентябре она встретила его на улице и узнала, что его приняли в институт. Тереска имела полное право навестить его и даже приготовила несколько фотографий, сделанных на турбазе.

   Вечер был холодный, хмурый и мокрый, словно погода припомнила наконец, что уже ноябрь, и перестала притворяться летом. Шел дождь.

   Збышек, худенький голубоглазый блондин с подвижным, всегда готовым к смеху лицом принял Тереску так, словно ее внезапный визит был для него огромной радостью. Тереска с благодарностью подумала о плодах хорошего воспитания. Терескин зонтик, с которого стекала вода, они с веселым смехом устроили в ванной, а потом он угостил ее апельсиновым соком, рассказал о первых студенческих впечатлениях, поинтересовался, как ее дела. Ее рассказ об обвинении в детоубийстве жизнерадостный Збышек сопровождал взрывами смеха и очень любезно поблагодарил за снимки.

   — Для Богуся у меня тоже есть, — оживленно проговорила Тереска, стараясь унять биение сердца. — Он ведь сейчас во Вроцлаве?

   — Ну что ты! — ответил Збышек и рассмеялся. — С Богусем такая история приключилась, каких на земле уже не бывает!.. Он перевелся в Варшаву.

   — Не может быть! — перебила его Тереска, не сумев сдержать изумления. — Все-таки удалось? И давно?

   — Да почти в начале учебного года, в первых числах октября он устроил себе перевод в Варшаву. Четырнадцатого уже явился первый раз на лекции. Он ушел, снял однокомнатную квартирку и пытается примкнуть к золотой молодежи.

   — Зачем? — спросила Тереска, с трудом переведя дыхание.

   — Затем, что он влюбился. Такая потеха, помереть можно! Встретил в «Орбисе» девушку, а потом гонялся за ней по всей Польше. В «Орбисе» он купил ей билет до Кракова на тот самый поезд, которым собирался ехать сам, надеялся, что они поедут вместе, а оказался в одном купе с ее бабушкой. Он наладил со старушкой дипломатические контакты, узнал, что внучка собирается в Познань, и прямо из Кракова махнул туда. А девушка, как оказалось, уже успела вернуться из Познани в Варшаву. Дальше идут сцены как в романе — он с цветами и конфетами таскался к бабушке, чтобы узнать у нее варшавский адрес внучки, врал как по нотам, даже асом контрразведки притворялся, но адрес девушки в конце концов достал. Достал и пропал. В могучем порыве чувства или несказанной глупости — точно пока не установлено — устроил себе перевод в Варшаву неведомо каким чудом. На лекциях бывает, но видно, что телом он тут, а душой — в местах иных... Тебе не холодно?

   Необходимость справляться с удушьем и тяжестью в области желудка, при этом сохраняя прежнее выражение на лице, довела Тереску до дрожи. Она с силой стискивала зубы, чтобы не допустить их стука. Смысл рассказанной Збышеком потешной истории пока что полностью до нее не доходил, она осознала только, что случилось нечто ужасное, какой-то катаклизм, землетрясение, затмение солнца, катастрофа, взрыв галактики. Сейчас надо было все выслушать и все вытерпеть, думать можно потом.

   — Нет, - ответила она с усилием. - То есть да, я чуть-чуть озябла, на улице такая мокрень. Интересно, как она выглядит.

   — Может, напоить тебя горячим чаем?

   — Нет, благодарю, не стоит, мне скоро уходить. Интересно, как она...

   — Худая, черная, должен признать, весьма эффектна, только слишком уж малюется. Мне это не нравится, зато Богусю очень по вкусу. Я их как-то видел вместе, Богусь с нее не сводит бараньих глаз. Здорово его забрало!

   Збышек беспечно рассмеялся. Тереска выдавила из себя какой-то звук, имитирующий смех. До сей минуты ее не покидала надежда, что, может, это какая-то другая, не та из «Орбиса»... Она почувствовала, что больше не в силах притворяться.

   — Мне пора, — нервно сказала она, срываясь со стула. — Я забежала на минутку, у меня еще полно дел. Позвони как-нибудь.

   — Обязательно, ты тоже звони. Подожди, ты зонтик забыла!

   Дождь падал равномерно и монотонно. Мокрые шоссе и тротуары блестели в свете фонарей. Молодой человек, появившийся из-за утла улицы, увидел ее на противоположной стороне — она шла медленно, ссутулясь, понурив голову. Зонтик ее закинулся на спину, вода стекала с мокрых волос на лицо. Девушка казалась воплощением отчаяния. Молодой человек вспомнил, что уже видел ее однажды, только тогда ярко светило солнце... Нет, ничего подобного, тогда тоже лил дождь, светило не солнце, а ее глаза. Видимо, с ней случилась беда, а может кто-то обидел. Молодой человек с досадой подумал о неотложном деле, не позволявшем ему подойти и предложить помощь...

   Тереска только тогда поняла, что зонтик закинулся назад, когда вода стала стекать с мокрых волос за воротник. Она подняла зонт над головой, но затем забросила его назад.

   «Пускай течет, — подумала она злорадно, — по крайней мере не будет видно, что лицо заплакано...» Слезы текли у нее из глаз столь же обильно и непрерывно, как дождь. Ноги ступали по лужам, но она шла, не обходя их, тяжелым и медленным шагом. Погода была под стать ее чувствам.

   Все кончилось резко и необратимо. Угасли всякие надежды, к чертям пошли глупые мечты. В день именин Богусь был в Варшаве... Все время он был в Варшаве... Девушка из «Орбиса»... Нет, это уж слишком!

   Плакал весь мир, плакало разбитое сердце Терески.

   Невозможность уединиться в какой-нибудь каморке или подвале, спрятаться, как прячутся больные звери, переполнила чашу горечи. Даже погоревать спокойно было негде и некогда.

   Тереске казалось, что после —такого удара она не оправится до конца жизни. О самоубийстве она почему-то не помышляла, зато была твердо убеждена, что остаток своих дней проведет в воспоминаниях о погубленной любви.

   Вернувшись в тот дождливый вечер домой, она пыталась биться головой о стенку, но быстро свои попытки прекратила, потому что шершавая штукатурка обдирала кожу на лбу, к тому же стук вызывал гул и сотрясения всего дома и только украсил ее лоб не замедлившей вскочить шишкой.

   Ни школы, ни репетиторства бросить было нельзя. Окаменеть в отчаянии, укрыться под черной вуалью — о таком даже мечтать не приходилось. Неблагоприятствовавшие горю обстоятельства в скором времени привели к тому, что Тереску охватила ярость.

   Ярость эта имела всяческие последствия, но удивительнее всего отозвалась в даваемых ею уроках. Содержание задач, ставших, пожалуй, слишком оригинальным, привело к тому, что тайны математической науки прочно оседали в мозгах ее питомцев. Внезапное улучшение отметок у Мариолки и Тадзика было столь поразительным, что через неделю новые ученики сами пошли ей в руки. Теперь она имела возможность привередничать.

   К счастью, все это происходило в школе, а на территории школы состояние духа Терески странным образом улучшалось. Она не противилась дополнительным нагрузкам, а потом уж обязана была держать данное слово. В школе, среди людей и среди дел, отчаяние почему-то теряло свою силу, опускалось на дно души и вылезало на поверхность только в одиночестве, быстро заполнявшимся тоскливыми думами. Сидя за столом в тишине своей комнаты и глядя в окно на голые деревья и холодный заплаканный мир, Тереска чувствовала себя смертельно, безнадежно, безгранично несчастной.