Мир неземной - Яа Гьяси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама попросила меня помочь ей затащить его в машину. Она подняла Нана за подмышки, а я схватила его за ноги, но я все время их роняла, и тогда я начинала плакать, а она на меня кричала.
Я никогда не забуду, как люди на нас смотрели. Была середина рабочего дня, все в парке пили кофе, курили, и никто и пальцем не пошевелил, чтобы нам помочь. Они просто с любопытством наблюдали за нами. Мы были тремя чернокожими людьми в беде. Ничего особенного.
К тому времени, как мы усадили Нана в машину, я давилась рыданиями ребенка, которому велели не плакать. Я не могла остановиться. Я сидела сзади, положив голову Нана себе на колени, думала, что он мертв, и слишком боялась сказать об этом своей матери, потому что знала: мне влетит даже за один только намек, и поэтому я просто сидела там, сопя, с мертвым мужчиной на коленях.
Нана не умер. Мы привезли его в дом, и он проснулся, но находился в том полусне, в котором просыпаются перебравшие люди. Он не знал, где был. Моя мать толкнула его, и брат попятился.
– Почему ты продолжаешь это делать? – закричала она. Затем начала бить его, а он даже не прикрылся. К тому моменту Нана был вдвое больше ее. Все, что ему требовалось сделать, это схватить маму за руку и оттолкнуть. Он не пошевелился.
– Это надо прекратить, – повторяла мама. – Это надо прекратить. Это нужно прекратить. Но она не могла перестать бить его, а он не мог прикрыться. Не мог ничего остановить.
Боже, боже, как мне до сих пор стыдно.
Глава 33
Чаще всего в своей работе я начинаю с ответов, с представления о результатах. Я подозреваю, что какое-то утверждение – правда, и затем работаю над этой гипотезой, экспериментирую, переделываю, пока не найду то, что ищу. Конец, ответ – это просто. Сложнее всего понять, в чем заключается вопрос, попытаться спросить что-то достаточно интересное, отличное от того, что уже спрашивали, попытаться сделать все это важным.
Но как узнать, что приближаешься к выводу, а не к тупику? Как закончить эксперимент? Что вы делаете, когда спустя годы своей жизни понимаете, что дорога из желтого кирпича, по которой вы шагали, ведет прямо в центр торнадо?
~
Моя мать била брата, а тот не шевелился. Наконец я встала между ними, и, когда очередная пощечина досталась мне, мама отдернула руки, прижала их к бокам и в безумной панике оглядела комнату.
Она не имела привычки извиняться перед детьми, но вот эта ее поза и страх говорили сами за себя.
– Все закончится здесь и сейчас, – заявила мама.
Она постояла там еще некоторое время, наблюдая за двумя своими детьми. Мое лицо болело от пощечины, но я не решалась поднять руку и потереть кожу. Позади меня Нана все еще был под кайфом. Он ничего не сказал.
Мама вышла из комнаты, и я подтолкнула брата к дивану. Он упал, свернувшись клубком у подлокотника, и прижался головой к тому месту, где когда-то была коварная деревянная деталь. Я сняла с него туфли и посмотрела на ступню, зажившую, без шрамов, без следов гвоздя или масла. Я накинула на брата одеяло и села. Всю оставшуюся ночь я смотрела, как он приходит в себя, отключается, хнычет. Вот и все, подумала я, потому что, разумеется, никто из нас не выдержит еще одного такого дня.
К утру мама нашла решение. Она не спала всю ночь и звонила, звонила, хотя я не знаю, с кем она разговаривала, кому доверила весть о пагубной привычке, которую мы изо всех сил старались держать в секрете. Нана, теперь уже трезвый, извинился, повторяя старую мантру: «Прости. Это никогда больше не случится. Обещаю, это больше никогда не повторится».
Наша мама терпеливо выслушала, а затем сказала что-то новое:
– В Нэшвилле есть место, куда тебя отвезут. Они придут за тобой через пять минут. Я уже собрала тебе сумку.
– Что за место, мам? – спросил Нана, отступая.
– Хорошее христианское место. Там знают, что делать. Они помогут тебе, и ты поправишься.
– Я не хочу в рехаб, мама. Я завяжу, обещаю. Правда.
Снаружи подъехала машина. Мама пошла на кухню и начала расфасовывать еду по контейнерам. Мы слышали, как она гремит, перебирает крышки, которые держала в идеальном порядке, сложив их по размеру и пометив.
– Гифти, прошу, скажи ей… Я не могу… – впервые обратился ко мне брат.
Его голос затих, а глаза наполнились слезами. Звук моего имени, нежность, с которой он его произнес, – меня будто окунули в холодную воду.
Мама упаковала контейнеры в то, что до сих пор называла «полиэтиленками», – пакеты для продуктов, которые она собирала и использовала повторно, как будто те однажды закончатся. Мать принесла еду и чемодан в гостиную и встала перед нами.
– Нельзя заставлять их ждать.
Нана посмотрел на меня умоляющими глазами. Он посмотрел на меня, а я отвернулась, и снаружи раздался автомобильный сигнал.
~
Перед тем как приступить к дипломной работе, я немного запуталась, пытаясь понять, что же мне делать. У меня имелись идеи и впечатления, но я никак не могла их объединить, не могла задать правильный вопрос. Я бы убила месяцы на эксперимент, обнаружила, что он ни к чему не привел, а затем отступила бы лишь затем, чтобы вернуться в исходную точку. Настоящая проблема заключалась в том, что я не хотела обращаться к теме, которая маячила прямо перед глазами: желание и сдержанность. Хотя я никогда не была наркоманкой, зависимость и ее избегание управляли моей жизнью, и я не хотела уделять ей ни единой лишней секунды. Но, конечно, это и был мой вопрос. То, что я действительно хотела знать. Может ли животное удержаться от погони за наградой, особенно когда есть риск? Как только я сформулировала этот вопрос, все остальное стало становиться на свои места.
~
Программа реабилитации в Нэшвилле длилась тридцать дней. В учреждение не допускались посетители, но после того, как период детоксикации Нана закончился, каждую пятницу нам разрешалось позвонить ему и поговорить с
