Мир неземной - Яа Гьяси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, – и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя. Мать читала мне отрывки из Священного Писания, которые читала миссис Палмер, и этот всегда стоял особняком. По сей день у меня на глаза наворачиваются слезы. В нем говорится, что вы не одиноки, и это утешение не для умирающих, а для тех из нас, кто боится оставаться.
Потому что на самом деле я боялась не смерти миссис Палмер; не из-за нее мать начала учить нас звуку и избавлению от боли. Я боялась за Нана. Боялась его и предсмертного хрипа, к которому все мы невольно прислушивались. В разных местах и в разные моменты моей жизни я видела людей, которые страдают от зависимости, а также членов семьи и друзей, которые их любят. Я видела, как они сидят на крыльцах и на скамейках в парке. Я была с ними в холлах реабилитационных центров. И что меня всегда поражает, что в комнате всегда находится человек, который прислушивается, ожидает появления этого скрежета, знает, что он придет. В конце концов, смерть неминуема. Священные Писания, которые читала мама, значили для нас не меньше, чем для миссис Палмер. Мы с ней хотели найти поддержку, потому что Нана не мог ее нам дать.
~
Не знаю, как ей это удалось, но однажды в воскресенье мать убедила Нана пойти с нами на службу. Он все еще выводил токсины, и ему не хватило сил поспорить. Мы втроем вошли в святилище, но не заняли свои обычные места. Мы сели сзади у прохода, чтобы Нана мог встать и отправиться в туалет, если ему понадобится. Он выглядел лучше, чем прежде. Я знала это, потому что не могла перестать смотреть на него.
– Господи, Гифти, – говорил он всякий раз, словно мой взгляд причинял ему боль, и мне бы оставить брата в покое, но я не могла. Мне казалось, что я наблюдаю какое-то крупное природное явление – недавно вылупившихся морских черепах, направляющихся к краю океана, медведей, выходящих из спячки. Я ждала, когда появится Нана, новый, возрожденный.
В церкви, при которой я выросла, люди заботились о возрождении. В течение нескольких месяцев по всему Югу, по всему миру ставятся специальные палатки. Проповедники стоят за кафедрами, обещая людям, что те могут воскреснуть из пепла своей жизни. «Нисходит огонь возрождения», – пела я вместе с хором, радостно прося Бога стереть все плохое с лица земли. Я украдкой взглянула на брата в конце нашей скамьи и подумала: «Огонь же снизошел, да?»
– Нана? – окликнул Райан Грин, входя в святилище. Он хлопнул брата по плечу, и тот съежился от удара. – Когда ты снова выйдешь на поле? Приятно видеть тебя в церкви и все такое, но не здесь ты нам нужен. – Он засмеялся.
– Скоро вернусь, – пообещал брат. – Лодыжка заживает.
Райан скептически посмотрел на него:
– Как я уже сказал, мы без тебя покойники. Молитва ребятам не большая поддержка. Я буду рад помочь, если тебе что-нибудь нужно, чтобы вернуться на площадку.
Моя мать бросила на Райана убийственный взгляд.
– Отойди от моего сына, – сказала она.
– Эй, простите, миссис…
– Отойди от нас! – велела она так громко, что люди впереди обернулись.
– Мэм, да я ж со всем уважением, – забавлялся Райан.
Когда он ушел, Нана оперся на край скамьи. Мама положила руку ему на плечо, но он ее скинул.
Глава 32
Дорогой Боже!
Сегодня в церкви Бетани сказала, что мама запретила ей ходить к нам в дом. Я передала Баззу, но ему все равно.
Я без лишних слов знала, что мама хочет держать зависимость Нана в тайне, и секрет разъедал меня, как моль ткань. Я хотела рассказать священнику на исповеди, но в конце концов остановила выбор на своей подруге Бетани. В воскресенье, после моего признания, она сказала мне, что ей больше не разрешают со мной играть, и внезапно я поняла: наркомания – нечто постыдное. Я больше не упоминала о зависимости Нана до самого колледжа, пока одна из моих коллег по лаборатории не спросила меня, откуда я так много знаю о побочных эффектах героина. Когда я рассказала ей о брате, она ахнула: «Прямо история для телевидения». Я засмеялась, а она продолжила: «Серьезно, Гифти, ты потрясающая. Ты словно переживаешь боль от потери брата и превращаешь ее в это невероятное исследование, которое однажды действительно может помочь таким людям, как он». Я посмеялась, попыталась отмахнуться от нее.
Если бы я была такой благородной. Если бы я только чувствовала себя благородной. По правде говоря, были времена, когда мы с мамой часами разъезжали по Хантсвиллу в поисках брата, когда я видела его перед прудом, заполненным карпами, в парке Биг-Спринг и думала: «Боже, лучше бы это был рак», – не ради него, а ради себя. Не потому, что природа его страданий существенно изменилась бы, а потому, что изменилась бы природа моих страданий. У меня имелась бы история получше, чем та, что есть. Я бы легче отвечала на вопросы «Где Нана?», «Что случилось с Нана?».
Нана – причина того, что я начала это исследование, но совсем не для телевизионной картинки. Напротив, наука была для меня способом бросить вызов самой себе, сделать что-то действительно трудное и тем самым преодолеть все мои недопонимания относительно его зависимости и собственного стыда. Потому что мне до сих пор ужасно стыдно. Я полна этим стыдом до краев; он переливается через край. Я могу читать свои данные снова и снова. Могу смотреть МРТ мозга наркомана, похожего на швейцарский сыр, атрофированного, неисправимого. Могу наблюдать, как синий свет мигает в мозгу мыши, отмечать изменения в поведении и знаю, сколько труда ушло на выявление этих крошечных изменений, и все же я по-прежнему думаю: почему Нана не остановился? Почему ему не стало лучше ради нас? Ради меня?
~
В тот день, когда мы нашли его растянувшимся в парке Биг-Спринг, брат был под кайфом. Валялся на траве, точно подношение. Кому и за что, я не могла сказать. Он продержался, может быть, пару недель, но однажды ночью не вернулся домой, и мы всё поняли. Одна ночь превратилась в две, затем
