Мир неземной - Яа Гьяси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне было восемь, потом девять. Я отчаянно скучала. Если я засыпала, как это часто происходило, мама щипала меня за руку и шепотом требовала сосредоточиться.
Я не очень хорошо помню проповеди, зато помню призыв к алтарю, что звучал в конце них каждое воскресенье. Речь пастора Джона всегда была одинаковой. По сей день я могу процитировать ее по памяти:
– Я знаю, что некоторые из вас сидят с тяжелым сердцем. Знаю, что они устали нести крест. И я говорю им: вы можете уйти отсюда другими людьми. Аминь? У Бога есть на вас планы. Аминь? Все, что вам нужно, – это пригласить Иисуса в свое сердце. Остальное он управит сам.
Пастор Джон говорил это, а хорист подбегал к пианино и начинал играть.
– Кто-нибудь хотел бы сегодня подойти к алтарю? – спрашивал пастор Джон, пока музыка наполняла комнату. – Кто-нибудь хотел бы отдать свою жизнь Христу?
Проведя несколько месяцев в большой церкви, я заметила, что мать украдкой поглядывает на меня всякий раз, когда пастор Джон озвучивает призыв. Я знала, что означают эти взгляды, но была не готова шагать к престолу, пока все собрание смотрит на меня, молясь, чтобы Иисус забрал мои грехи.
Я все еще держалась за свои грехи, за свое детство, свободу засыпать в большой церкви без особых последствий. Я не знала, что со мной станет, когда я превращусь из грешницы в спасенную.
~
Нана никак не мог определиться с колледжем. Он часто обсуждал со мной свой список «за» и «против», пока мама была на работе. Брат мечтал остаться на Юге, но не хотел чувствовать, будто практически остался дома. Он мечтал в итоге стать профессиональным игроком, но также хотел получить нормальное образование.
– Может, тебе стоит позвонить папе и узнать, что он думает? – предложила я.
Нана впился в меня взглядом. Чин Чин недавно позвонил нам и сообщил, что снова женится, и с тех пор Нана перестал с ним разговаривать. Нам и в голову не приходило, что родители развелись. До того дня он оставался нашим отцом, ее мужем. Кем Чин Чин стал теперь?
В те дни, когда он звонил, а они становились все реже и реже, мама передавала мне трубку, и я проводила положенные мне две минуты, болтая о погоде и школе, пока Чин Чин не спрашивал, не могу ли я позвать брата.
– У него баскетбол, – ответила я однажды, а Нана посмотрел на меня, яростно мотая головой.
Повесив трубку, я ждала, что мама отчитает меня за ложь или Нана за отказ разговаривать, но она этого не сделала.
Ей пришлось работать в тот день, когда команда Нана выступала против Риджвудской старшей школы. Это была незначительная игра. Риджвуд занял предпоследнее место в штате, и все ожидали легкой победы от нашей команды.
Я быстро перекусила и пошла на игру. Трибуны были почти пустыми, поэтому я выбрала место посередине и достала свою домашнюю работу. Нана и его товарищи по команде проводили разминку, и иногда мы с ним встречались глазами и корчили друг другу глупые рожицы.
Первая половина игры прошла как и ожидалось. Риджвуд проиграл пятнадцать очков, и команда Нана относилась к игре как к тренировке. Я закончила домашнее задание по математике, помахала брату, когда они с ребятами пошли в раздевалку, а затем взяла свое домашнее задание по естествознанию.
Я училась в четвертом классе, и мне нравился наш блок естественных наук. В качестве домашнего задания мы должны были нарисовать человеческое сердце со всеми его желудочками, клапанами и легочными венами. Но пусть мне нравилась наука, художник из меня был никакой. Я взяла с собой пачку цветных карандашей и учебник. Разложила их на трибунах рядом и начала рисовать, переводя взгляд с чистого листа бумаги на образец сердца в книге. Я начала с легочных вен, затем с нижней полой. Я испортила правый желудочек и принялась его стирать, и тут началась вторая половина игры. Я легко злилась на себя всякий раз, когда мне казалось, что я чего-то не понимаю. Иногда мне хотелось уйти с игры, но мое присутствие на игре брата, картина, как он и его товарищи по команде выигрывают без особых усилий, заставляло меня чувствовать, что и я могла бы нарисовать идеальное сердце, если только постараюсь.
Вдруг раздался громкий крик. Сначала я не увидела, что произошло, но потом заметила на земле Нана. Тот подтянул колено к груди и указывал на лодыжку. Я бросилась к площадке и принялась метаться, не зная, чем помочь. Медик вышел на площадку и начал задавать Нана вопросы, но я ничего не слышала. В конце концов брата решили отвезти в больницу.
Я ехала с ним в машине скорой помощи. Мы не были семьей, которая держится за руки, но мы были семьей, которая молится. Я склонила голову и прошептала молитвы, а Нана тупо уставился в потолок.
Наша мама встретила нас в больнице. Я не осмелилась спросить, кто остался с миссис Палмер, но помню, как беспокоилась о том, сможет ли моя мать сохранить работу, не меньше, чем о том, как чувствует себя мой брат. Он все еще страдал от боли, но пытался отнестись к ней стоически. Нана казался раздраженным и, без сомнения, уже думал, сколько игр ему придется пропустить, сколько времени потерять.
– Нана, – сказал доктор, войдя в комнату. – Я твой большой поклонник. Мы с женой видели тебя в игре против Гувера, и ты просто сделал тот матч.
Он выглядел слишком юным для врача и тянул слова, как некоторые южане, будто каждое слово сначала проходило сквозь патоку, прежде чем вырваться изо рта. И моя мама, и я уставились на него с немалым недоверием.
– Спасибо, сэр, – поблагодарил брат.
– Хорошая новость – ничего не сломано. Плохая новость – ты порвал связки в лодыжке. Мы мало что можем сделать, только заморозить ее. Она должна зажить самостоятельно. Я выпишу тебе оксиконтин от боли, а затем через несколько недель проконсультируйся с лечащим врачом, чтобы узнать, как дела. Мы вернем тебя на поле в кратчайшие сроки, хорошо?
Не дожидаясь ответа,
