Созвездие Козерога, или Красная метка - Диана Кирсанова

Завязав в узелок найденные на пожарище три оплавившиеся ложки и закоптелый чайник, женщины брели по дороге, куда глаза глядят. И тут судьба командировала Серегу, который шел по дороге в прекрасном настроении и даже во весь голос распевал матросские песни. Две женщины в порванных грязных платьях, с узелком и отпечатком отчаянной безысходности на лицах поразили мужика настолько, что он затормозил аккурат возле того пригорка, с которого спускались погорелицы.

– Спросил, кто мы такие и откуда идем. Я сказала. А он говорит – пошли ко мне. Мы и пошли. Какая разница… А он сюда привел, к себе. Он добрый у меня, Сережа, очень.

– Просто я в тебя втюрился сразу, – подал голос Серега. Он слушал Галкин рассказ с интересом, но и приготовлений своих тоже не прерывал. Стол из неструганых досок был уже накрыт газетой, и на нем стояла бутылка с самогоном, стаканчики, плошка с остро пахнущей капустой и три огурца. – Одному куковать – тоже не сахар. Я давно себе невесту присматривал.

– Мы до самой зимы у него прожили, – продолжила Галя. – Сережа даже одежду нам какую-никакую справил, я же говорю – добрый он, очень… А в декабре мама умерла. До этого она два месяца без движения лежала, давление, ноги отнялись… А потом умерла. Все расходы на похороны Сережа на себя взял, он же все устроил. Траур прошел, и он мне предложение сделал…

Свадьбу играли шумно. Барак трещал по швам, от громового: «Горько» едва не лопались стекла, длинный стол, сооруженный из поставленных на козлы досок, прогибался от тяжелых мисок с винегретом, вареной картошки и полуторалитровых бутылей с самогонкой.

В самый разгар веселья, когда сидевшая рядом с Галкой пьяненькая соседка Фрося, у которой весь барак отоваривался свежайшим первачом, дрожащим сопрано затянула: «Вот кто-то с горочки спустился», дверь распахнулась. И с такой силой, что едва не слетела с петель. В проеме возникла красная растрепанная женщина с лицом, которое в другое время можно было бы назвать не лишенным приятности. Но сейчас его искажала, а вернее даже сказать, – перекашивала неприкрытая злоба.

– Я могу попросить вас не орать?! – спросила она высоким, звенящим от ненависти голосом. – Вам не составит труда, милые товарищи, голосить хотя бы на два тона потише?! Не затруднит, дорогие соседи, во весь голос не материться?! Попробуйте, родные вы мои, такой эксперимент провести – один раз вести себя прилично! Один раз! Будьте добры, по-жа-луй-ста, очень вас прошу!! У меня ребенок занимается!

Просьбы были обличены в предельно вежливую форму, но в сочетании с тоном, каким произносились, звучали издевательски. Женщина и не думала скрывать свое неуважение к присутствующим: раздувая ноздри, она стояла на пороге в позе надменного презрения. На ее шее выступили багровые пятна.

– Па-ашла отсюда, королева занюханная, – спокойно, не повышая голоса, сказал другой Галкин сосед – спившийся слесарь-водопроводчик Ванюхин, коренастый мужчина с сизым носом и красными прожилками на щеках.

– Что?!

Ванюхин поднял тяжелую от количества выпитого голову и очень коротко ответил, что.

Она скрылась, треснув дверью с такой силой, что от нее откололась и со стуком упала на пол длинная неровная щепка.

– Вот падла, – с чувством сказала Фрося. – Чуть было такой праздник не испохабила! Принес же ее черт!

– Кто это? – спросила Галка, не скрывая удивления. За несколько месяцев жизни в бараке эту странную женщину она видела только мельком, а так близко и вообще впервые.

– Изотова, Нонка. Дура. Командовать сильно любит. Мы ее Унтершей зовем, – пояснила Фрося, выуживая из миски дряблый соленый помидор.

– Унтерша и есть, – подтвердил слесарь Ванюхин. – Ишь ты, приказ она пришла отдать. Чтобы на свадьбе – да не шумели! Курва. Ничего, у меня не забалуешь…

– Она тоже, что ли, здесь живет? – спросила Галя.

– Ну. Живет. И парнишка тоже живет, ейный сын. – Фрося с чавканьем надкусила мокрый помидор, обрызгав невесту каплями рассола, и скривилась в гримасе. – Замордовала она мальчонку. Совсем он затюканный ходит. Я сначала думала, может, он у ей ненормальный?

– А что ж мы ее не пригласили, Сережа? – нерешительно обратилась Галка к мужу. – Всех соседей позвали, а ее нет. Нехорошо как-то…

– Ну да, ты попробуй ее пригласи! – усмехнулся Ванюхин. – Она тебя кипяточком-то и ошпарит. Или милицию вызовет.

– Да за что милицию-то?!

– А просто так. Чтобы в двери не стучались. Ненормальная она, слышь? Бешеная. Жила когда-то в городе, хата у ней вроде была добротная, имущество… А потом украли, что ли, все подчистую…

– Да не украли, а продала она, – вмешалась Фрося, оттесняя Ванюхина, который с пьяной настойчивостью пытался встрять в разговор. – Не слушай его, Галка, я одна все знаю! У этой Нонки свой бизнес был, магазин она держала. Торговала там шмутьем турецким, тряпьем всяким да обувью, дубленки еще были, да. Богатая дама была, да к тому ж образованная, на фортепьянах играла, книжки толстые покупала – не нам чета.

– А что же случилось? – обмирала Галка от предчувствия душещипательной и красивой в своей трагичности истории.

– А накрылся бизнес, – разочаровала ее коротким ответом Фрося. – Она в долг влезла, в агромадный. У каких-то крутых большую сумму взяла под проценты. Товару закупила – гору! Развернуться хотела по-настоящему… Спекулянтка. А тут… Слышь, Серега! – обратилась она к подвыпившему жениху. – Как оно называется? Слово такое мудреное, все время из памяти выскакивает…

– Дефолт, – ответил Серега, обнимая невесту и норовя попасть своими мокрыми губами ей в шею. – Ты кончай про это, Фрося, ну ее к аллаху. У нас свадьба!

– Да щас! Надо ж человеку знать. Вот, Галочка, случился этот дефолт, и все у нее пошло прахом, магазин, товар, квартира – все! До последней ниточки, до дна все пришлось продать, чтобы с долгом расплатиться. Эти ребята, у которых в долг она брала, они шутить не любят, чуть что – прирезали бы, и ребятеночка б не пожалели. Я знаю, мне племянник сказывал, у него тож какие-то дела с ими… Ну во-от. Все Нонка спустила, только и осталось у нее денег, чтобы в бараке поселиться. С тех пор и живет. И как ведь живет? Ненавидит нас всех жутко, как будто это мы виноваты, что она из князей да в грязь! На дерьмо прям исходит. Из комнаты своей специально носу не кажет, чтобы с нами не встречаться. Образованная! Тьфу, – сплюнула Фрося, так крепко чокнувшись с Ванюхиным, что самогон частично выплеснулся на скатерть. – Не люблю я ее, прости, господи.

– А кто любит? Я, что ль, обожаю фрю эту прокисшую? – Слесарь одним махом опрокинул мутную жидкость. На глазах у Ванюхина моментально выступили слезы, он икнул и захрустел огурцом. – Ядреный ж ты самогон делаешь, Фрося, аж шибает… А про Унтершу я те так скажу: я, хоть и мирный мужик, а рожу ее холеную рано или поздно начищу. Еще раз откроет она на меня хайло – убью паскуду. В стенку головой вобью.

– Ну, ну. Не больно-то. Мальчонку хотя б пожалей.

– А большой сын у нее? – спросила Галка с сочувствием.

– Погоди… лет двенадцать.

– Какое там, – возмутился Серега. – Он в восьмой класс в сентябре пошел! Не меньше четырнадцати, выходит. Это он выглядит заморышем, а по годам-то парень почти взрослый. Я пару раз его до школы подвозил, осенью. Жалко было глядеть, как он грязь месит. Школа-то на другом конце города.

– Гляди! – пьяно удивилась Фрося. – Пятнадцатый год! Это ж жених почти что.

– А отец? Отец мальчика? – не успокаивалась Галя. – Что ж он их кинул в такой-то беде?

– Пес его знает, где отец. Здесь его никогда не было. Да и там… Сбежал он от такой лярвы, как пить дать. Или она сама его замордовала.

– А может, и не было его никогда, – предположила Фрося. – Может, от проезжего молодца родила она пацаненка.

– Та не! От какого проезжего? От профессора, как минимум. Очки у него какие, видала? Точно, от профессора…

– Да не от профессора, а от бандита!

Гости пьяно заспорили, зашумели, и Серега, которому в этот день хотелось быть в центре внимания, «прекратил базар», одной рукой прижимая к себе Галку, а другой проворно наполняя стаканы. Вскоре об Унтерше и ее сыне никто и не вспоминал. За столом – «Шумел камыш, деревья гнулись», из-за острова на стрежень выплывали расписные челны, вдоль по Питерской поскакала удалая тройка…

В последующие дни, ввинчиваясь в барачную жизнь уже на полноценных правах молодой жены, Галя на собственном опыте убедилась, какой непростой характер у Нонны Изотовой.

Женщина жила в самой дальней комнате и почти совсем из нее не выходила, даже в магазин за продуктами бегал Виталик. Но если и случалось Изотовой появиться на людях, без скандала никогда не обходилось. Стоило только кому-то из соседей не посторониться, пропуская ее вперед, или, возвращаясь с колонки, случайно зацепиться ручкой ведра за унтерский подол – скандал загорался сразу. Женщина вспыхивала как порох, срывалась на крик, шея покрывалась багровыми пятнами.