Выбор оружия - Андрей Левицкий

– Можем на крышу цеха сесть, – предложил Никита. – Вон, где электрокар перевернутый. Как он туда попал, интересно…

– Нет, не будем садиться, – сказал я. – Аномалия на крыше, не видишь, что ли?

Слева от кара воздух чуть искрил и будто пенился: там притаилась жарка.

– И потом, здесь же военные живут, – добавил я, и будто в подтверждение моих слов из окна цеха слева выстрелила струя дыма.

– Улетай, Никита, в сторону! – заорал я.

Напарник выругался; вертолет накренился, задрав посадочные лыжи чуть не к небу, и граната пролетела мимо лобового колпака, перечертив мир за ним, так что мне даже показалось, что я на мгновение увидел ее хищные очертания с заостренным носом.

Сквозь рокот винта мы не услышали звуков выстрела, тем более что на головах у обоих были наушники. Но я заметил, как из дверей другого цеха высыпали несколько человек и принялись палить вверх.

– Давай, давай отсюда! – повторил я.

Когда и водопад, и завод остались позади, Никита повел вертолет вдоль склона, но вскоре, приглядевшись к датчику на панели, сказал:

– Не хватит, наверное, всю Долину облететь. Хотя черт его знает, может и хватить. Все равно, давай сейчас вверх попробуем подняться, чтобы потом жаба не давила, если топливо закончится.

– Давай, – согласился я. – Только ты контролируй ситуацию, чтоб не получилось, что оно закончится, как раз когда мы под облаками будем.

– Я контролирую, контролирую, – ответил он. – А вон там что такое, видишь?

Впереди по курсу вплотную к склону высилась скала, на вершине которой росла одинокая пихта. Вскоре стало ясно, что дальше стоит еще одна скала. Между ними поблескивала вода: защищенное камнем с трех сторон мелководное озерцо. То, что оно неглубокое, стало ясно после того, как мы увидели прямо посреди озера домики на сваях и деревья вокруг них.

– Есть там кто? – спросил я, приглядываясь, но не замечая никакого движения.

Пригоршня покачал головой.

– Пусто вроде.

Мы пролетели мимо скал, и тогда напарник сказал:

– Ладно, теперь точно вверх пора.

Он повернул что-то на приборной доске, взялся за рычаги, и вертолет стал подниматься.

Земля была расчерчена бледно-зелеными и светло-коричневыми квадратами, колхозные домики и коровники давно пропали из виду, лишь слева виднелись серые спичечные коробки заводских цехов и серебристая ленточка водопада, будто приклеенная к склону. Горы, казавшиеся размытыми из-за расстояния, обступили изогнутый овал Долины. Вертолет, рокоча винтом, медленно всплывал сквозь бледно-желтое безмолвие.

В ящике за креслом я нашел несколько спецпайков, мы вскрыли один и стали завтракать.

– Помнишь Стукача? – спросил я, зубами отрывая кусок вяленого мяса от плоского брикета. – Того, которого чуть бойцы из «Долга» не завалили, когда он от Темной долины шел? Знаешь, как он погиб?

– Угу, – промямлил Пригоршня, разгрызая сухарь. – То есть да, помню, но не знаю, как погиб.

– Из-за выброса. Он не успел спрятаться, на берегу был, когда началось, так он с перепугу в речку нырнул. Не в Припять, в какой-то приток. Доплыл до дна, вцепился там в корягу и висел, сколько воздуха хватало. Потом вынырнул – а выброс, конечно, как раз вовсю свирепствовал. На берег кое-как выбрался, упал и отрубился. Потом его случайно сталкеры нашли, которые к Курильщику шли. Притащили туда, Стукач в себя пришел, но как встал – чуть сразу обратно не упал. Ноги не слушаются, говорит. Ничего, разомнусь, расхожусь… Ну и пошел, да только колени у него не сгибались. А потом свалился-таки, его подняли, в кресло посадили. Он испугался, встать пробует – никак. Онемение дальше поднялось, до бедер, а через несколько минут – и до поясницы. Потом еще выше… Он совсем перетрусил тогда, кричать начал, ему Долдон амфетамин вколол, но без толку. В общем, через несколько минут Стукач только губами мог шевелить, а потом умер: сердце остановилось.

– Так ты думаешь, с пилотом то же самое произошло?

Я втянул в себя желе из пакетика и вытер губы ладонью.

– Наверное. Попал в вертолете под выброс, ну и тот на него вот так вот экзотично подействовал, как на Стукача тогда.

– Может быть. – Пригоршня выбросил в пролом на месте дверцы справа от меня обертку рыбного брикета и добавил: – Это турист-охотник был.

– Кто-кто?

Он улыбнулся с чувством превосходства.

– А ты не слышал про них, а? Ты как этот… моллюск в раковине, Химик. Улитка. Забился туда и сидишь, артефакты только свои перебираешь, когда добудем, копаешься в них, света белого не видишь. Про потерянный взвод не знал, про Картографа тоже и про туристов, оказывается.

– Ну так что, я просто внимание не распыляю на всякую фигню. Зато по артефактам я специалист.

– Да не фигня это, раз они нам помогают, сведения эти. Короче, в последнее время стали у нас появляться такие вроде как туристы. Видно, на Кордоне где-то дырка возникла основательная, с военными из какого-то лагеря удалось столковаться. Теперь вот впускают в Зону охотников на мутантов. То есть не таких, как мы, которые тут живут, ну и денежку потихоньку зарабатывают, а именно туристов: прилетели, псов с кабанами постреляли и назад с трофеями. А то и на контролеров иногда охотятся или на кровососов, представляешь? И я слышал, что недавно эти люди, которые такой вот туристический бизнес здесь открыли, стали новую услугу предоставлять: охота с вертолетов. Так вот это, может, такой вертолет, а? То ли с охотником, то ли с инструктором, испытательный еще.

– Может быть, – согласился я. – Главное, что вертолет этот нам достался. Как там топливо?

– Пока хватает.

Мы замолчали, переваривая содержимое пайка. Под приборной доской между креслами висел обрамленный пластиковой рамочкой портретик мужчины в хорошем костюме. Имиджмейкеры заставили его сделать лицо человека, который собрал волю в кулак, приготовившись одной силой мысли решить все проблемы государства; мне, впрочем, оно больше напоминало лицо того, кто только что ограбил киоск, увидел выруливающий из-за угла ментовский патруль и теперь напряженно размышляет, сдаваться или все же попробовать убежать.

– Экий он у вас кривоватенький, – жалостливо сказал Никита, тыча в портрет носком ботинка. – Наш красавец… того… представительнее будет.

– Так после вашего прошлого гоблина любой Василисой Прекрасной покажется.

– Не, ну все же…

– Пригоршня, они оба – одинаковые восторженные обезьяны, – сказал я. – Ради своих интересов нас друг с другом стравили и конопатят нам мозги через телек, газеты и прочее радио.

– Да мы ж сами их таких и выбрали.

– Выбрали, потому что нам таких подсунули. Все равно не из кого выбирать, там все моральные уроды.

Он возразил:

– Ну, это ты преувеличиваешь.

– Не-а. Там все так выстроено, что приличный, хороший человек на самую вершину залезть не может. То есть система такая образовалась со временем сама собой: чтобы сделать в политике карьеру и стать по-настоящему крутым, надо иногда совершать неблагоприятные поступки, а иначе не продвинешься. Политика – это среда такая, которая нормальных людей из себя выталкивает, как вода пенопласт. Так что порядочный человек просто не попадет в то, что называется «высшим эшелоном». Это теоретически невозможно, понимаешь, ну все равно как ты под водой дышать без акваланга не сможешь.

Мы, нахмурившись, глубокомысленно размышляли о судьбах государств и всего мира. Я сказал:

– Вообще настоящим мужчинам после сытной еды положено, конечно, о политике поговорить, но давай не будем о грустном. Смотри, как здесь тихо, покойно, так расслабься и получай удовольствие.

Крепко держась за край проема на месте выломанной дверцы, я высунулся и поглядел вниз.

– Ну что? – спросил Никита.

– Слушай, теперь вообще ни черта не видно. Где это мы находимся?

Теплый ветер бил в лицо, трепал волосы. Под вертолетом была только желтая муть, песочная дымка – больше ничего. Приоткрыв дверцу со своей стороны, Пригоршня тоже посмотрел вниз, затем по сторонам.

– Вроде раньше склон был виден, – произнес он растерянно. – Еще ж недавно совсем, когда мы только жратву нашли и поесть собрались. Куда оно все подевалось?

Мы крутили головами, высовывались и приникали лбами к колпаку: нет, вертолет купался в сплошной желтизне, и, кроме нее, вокруг больше не было ничего.

– Но мы все еще поднимаемся, точно! – заверил меня напарник. – Вот же я по приборам вижу…

Я возразил:

– Так, может, не надо дальше? А то будем так лететь и лететь сквозь эту мочу, пока топливо не кончится.

– Да не может туман этот вечно длиться! Как так? Не верю я в это, чепуха какая-то, не верю! Должен он скоро закончиться, что-нибудь увидим и тогда решим…

– Ты не Станиславский, чтоб верить или не верить, – перебил я. – Пусть не вечно, но ты ж видишь: со всех сторон одно и то же, и если это еще какое-то время будет продолжаться…