Эстер Уотерс - Джордж Мур

— Значит, они теперь разлучат нас, — прошептала она, склоняясь над спящим младенцем. — Ничего не поделаешь, бедный мой малыш, ничего не поделаешь… ничего не поделаешь!

На следующий день Эстер разрешили встать с постели, и после обеда она несколько часов просидела в кресле. Потом ее пришла навестить миссис Джонс, и Эстер показалось, что она знает эту маленькую старушку уже целую вечность, и она поведала ей все: и о смерти матери, и о том, что вся их семья уезжает в Австралию. Теперь через какую-нибудь неделю ей предстояло совсем одной вступить в борьбу за существование, которой она так страшилась. Ей говорили, что в больнице редко держат рожениц больше двух недель.

Миновало три дня после визита миссис Джонс, и в палату Эстер вошла экономка. Она явно спешила.

— Мне очень жаль, — сказала экономка, — но к нам поступает много новых пациенток, и нам придется вас обеих выписать. Я вижу, что вы еще не совсем оправились, но ничего не поделаешь.

— Как, вы и меня выписываете? — спросила другая женщина. — Но я едва держусь на ногах. Я сейчас еле прошла по комнате.

— Мне очень жаль, но прибывают новые пациентки. А потом нам предстоит ежегодный весенний ремонт. У тебя есть куда пойти?

— Нет, только снять где-нибудь комнату, — сказала Эстер. — Но у меня осталось всего два фунта пять шиллингов.

— Зачем же вы нас приняли сюда? Чтобы потом выбросить на улицу, когда мы еще на ногах не стоим? — сказала соседка по палате. — Лучше бы уж я пошла и утопилась, как хотела поначалу. По крайней мере, теперь бы все было кончено и для меня, и для этого бедняжки.

— Меня неблагодарностью не удивишь, — сказала экономка. — Ты благополучно разрешилась от бремени, и ребенок твой вполне здоров. Надеюсь, ты будешь его беречь. Есть у тебя деньги?

— Всего четыре шиллинга шесть пенсов.

— Может, у тебя есть какие-нибудь друзья, у которых ты могла бы пожить?

— Нет, никого.

— Тогда тебе придется попросить, чтобы тебя приняли в работный дом.

Женщина молчала; вошли две сиделки и принялись одевать ее, хотя она и противилась. Временами она почти лишалась чувств, повисая у них на руках.

— Господи, ну и работка! — сказала одна из сиделок. — Подержи-ка такую — все руки оттянет. А ведь каждая норовит проторчать здесь целый месяц, а то и больше.

Эстер была крепче и одевалась без помощи сиделок, и вторая сиделка сказала:

— Ты погляди, какая сильная, тебя бы надо выписать еще два дня назад.

— Грубые вы животные, вот вы кто, — пробормотала Эстер. Потом, повернувшись к экономке, она сказала — Вы же обещали подыскать мне место кормилицы.

— Верно, обещала, но сегодня утром я получила от этой дамы, которой хотела тебя рекомендовать, письмо: она пишет, что уже взяла себе кормилицу.

— А меня вы не можете пристроить в кормилицы? — спросила соседка Эстер. — Это избавило бы меня от работного дома.

— Ну, что мне с вами со всеми делать! Все вы так бы и лежали в больнице по месяцу, чтобы вас тут кормили-поили, а потом подавай вам место кормилицы и жалованье фунт в неделю.

— Так ведь я бы нипочем не отдала сестре два фунта, если бы вы не пообещали устроить меня на место, — возмущенно сказала Эстер.

— Мне, право, жаль, что я должна тебя выписать, — сказала экономка. — Я бы с удовольствием подержала тебя еще, но только никак невозможно. А насчет места я постараюсь, похлопочу. То место, что я для тебя намечала, как видишь, уже занято, но скоро подвернется что-нибудь другое, и я сразу же тебя устрою. Дай мне твой адрес. Можешь на меня положиться, долго ждать не придется. Я вижу, что ты еще очень слаба. Может, послать сиделку проводить тебя? Да, лучше пускай проводит, а то ты, не ровен час, еще упадешь и ушибешь ребенка. А мальчишка у тебя чудесный, право слово.

— Да, он правда очень хороший. Мне кажется, я умру, если придется с ним расстаться.

Сиделка подхватила Эстер под руку, и они спустились по каменной лестнице. Около десятка несчастных женщин с младенцами на руках уже стояли за дверью лечебницы. Одни прислонились к колоннам, другие цеплялись за ограду. Резкий ветер норовил сорвать с них шляпки. В своих темных, обтрепанных платьях они походили на полумертвых мух, выползших погреться на послеполуденном октябрьском солнце.

— С непривычки, после теплой комнаты, этот ветер прямо с ног валит, — сказала какая-то женщина, стоявшая рядом с Эстер. — Я до того ослабела, ребенка руки не держат. Не знаю, как доберусь в такую даль, до Эджуэйр-роуд. Там проходит мой омнибус. А тебе не по дороге со мной?

— Нет, мне здесь рядом, за угол.

XVIII

Волосы у нее висели космами, лицо осунулось, под глазами залегли синяки, кожа на руках потрескалась, и во всем теле была такая слабость, что оно стало словно кисель. Ребенок высасывал из нее последние силы, и с каждым днем мужество оставляло ее; нездоровье и слабость сломили ее дух, и она уже не решалась заглядывать в будущее. В этом болезненном состоянии она пробыла целую неделю, не находя в себе силы думать ни о чем. Миссис Джонс была очень добра к ней и брала с нее всего десять шиллингов в неделю за жилье и стол, но для Эстер и это была огромная сумма, — ведь у нее оставалось всего два фунта и пять шиллингов, после чего ей грозил работный дом, и она остро осознала это в ту минуту, когда миссис Джонс спросила у нее деньги за первую неделю. Десять шиллингов ушли; оставался один фунт пятнадцать шиллингов, а она была еще так слаба, что едва могла подняться по лестнице. Но будь она даже слабее вдвое, будь она даже так слаба, что ей пришлось бы ползти по улице на четвереньках, все равно она должна была добраться до больницы и вымолить у экономки место кормилицы. Дождь лил как из ведра, и миссис Джонс твердила, что это чистое безумие — выходить в такую погоду, однако Эстер понимала одно — надо идти. До больницы было всего несколько сотен ярдов, но Эстер минутами хотелось лечь на тротуар и умереть. А в больнице ее не ожидало ничего, кроме разочарования. Как жаль, что она не пришла раньше. Две знатные дамы приехали вчера и забрали двух женщин. Такой случай может теперь не скоро представиться. «Не скоро! — подумала Эстер, — Зато скоро мне придется проситься в работный дом». Она напомнила экономке ее обещание и полумертвая вернулась домой. Миссис Джонс помогла ей переодеться и всячески старалась подбодрить. Эстер обратила на нее исполненный безнадежности взгляд и, присев на край постели, приложила ребенка к груди.

Еще одна неделя осталась позади. Эстер ходила теперь в больницу каждый день, но запросов на кормилицу больше не поступало. У Эстер оставалось уже всего несколько шиллингов, и она старалась примириться с мыслью, что ей придется воспользоваться жестоким гостеприимством работного дома. Она говорила себе, что могло бы быть и хуже, но при мысли о работном доме вся душа у нее переворачивалась. Однако она понимала, что должна поступить так, как лучше для ребенка. Не раз задавала она себе вопрос: чем все это может кончиться? И чем больше она об этом думала, тем безнадежней представлялось ей будущее. Однажды ее тяжкие думы были прерваны шумом шагов на лестнице: мисс Джонс спешила сообщить ей, что из больницы пришла какая-то дама, которой нужна кормилица. На даме было элегантное коричневое шелковое платье; она с ужасом обвела глазами убогую комнатку с грязным окном, отставшими от сырости обоями, грубой домотканой дорожкой на полу… Эстер поднялась с кровати и с изумлением уставилась на нарядную даму. Дама была среднего роста, худощава, у нее было длинное лицо, нос с горбинкой, колючие глаза и неприятный голос.

— Вы та самая молодая особа, которая ищет место кормилицы?

— Да, мэм.

— Вы замужем?

— Нет, мэм.

— Это ваш первый ребенок?

— Да, мэм.

— Жаль! Впрочем, это не так важно, если вы и ребенок здоровы. Покажите мне вашего ребенка.

— Он сейчас спит, мэм, — сказала Эстер, откидывая простынку. — Это самый здоровый ребенок на свете.

— Да, с виду он действительно вполне здоров. У вас много молока?

— Да, мэм.

— Пятнадцать шиллингов на всем готовом. Устраивает это вас?

— Я рассчитывала получить фунт в неделю.

— Но это же у вас первый ребенок? Следовательно, пятнадцать шиллингов вполне достаточно. Разумеется, я могу взять вас лишь в том случае, если доктор поручится, что вы здоровы. Я попрошу его освидетельствовать вас.

— Хорошо, мэм. Я буду рада поступить к вам.

— Значит, вопрос решен. Вы можете сразу пойти со мной?

— Я должна сначала пристроить моего ребенка, мэм.

— Я понимаю, но мой ребенок не может ждать.

— Мне очень жаль, мэм, но я не могу бросить моего ребенка на улице.

Дама нахмурилась. Потом, как видно, что-то обдумав, сказала:

— Ну конечно, вы должны позаботиться о своем ребенке; надеюсь, вы все устроите как должно. Скажите женщине, которая будет за ним ходить, что я хочу, чтобы мне его показывали раз в три недели. Так будет лучше, — пробормотала она про себя, — ведь двое уже умерли.