Голубые дороги - Виктор Митрошенков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Летчики и штурманы, техники и мотористы любили слушать Василия Горбатенкова в редкие свободные вечера. Он прислонялся к дереву и тихо читал:
Есть люди, которых бедой не состаришь,В глазах их струится весенняя ясь.В полку нашем был один славный товарищ,О нем говорили: родился смеясь.
Бывало, парторг безобидно заметит: — Хороший ты парень, но малость чудак.А он засмеется и в шутку ответит: — Кто любит смеяться, тот в деле мастак.
А в деле он был настоящим артистом,Штыком ли, гранатой иль пулей лихойБез промаха бил ненавистных фашистовИ пел: «Без святых подлецов упокой!»
5 мая
День печати. Вышел красочный номер батальонной стенгазеты «Боевые крылья». В подразделениях отмечают активистов печатного фронта.
В 16 часов появился фашистский разведчик. Обстрел с земли.
6 мая
Висим над Боровском. Красив сверху. Дачный городок москвичей. История оставила в нем черные следы: в 1671 году русские женщины — сестры Морозовы — были заточены в «земляную тюрьму» и по указу царя-узурпатора заморены голодом; в 1812 году город взорван наполеоновским смерчем; в 1941 году забрызган кровью советских людей, растерзанных бандитами Гитлера…
Балабаново. Сожженные дачи. Спас–Загорье. Самолет коснулся земли, рейс окончен…
7 мая
Эренбург, Тихонов, Лидин, Ставский, Сурков… Спасибо им за гневное слово, разящее наших врагов. Фашисты боятся печатного слова, жгут книги русских писателей. Им ли выжечь правду народа? Гремят артиллерийские ядра, визжат бронебойные пули, пылает земля, а боец тянется к «Красной Звезде».
18 мая
Дождливо. Тоскливо. Туманно…
Черт побери, разыгрывается интермедия грусти!..
Прочь! И — да здравствует мужество сильных!
Может быть, почта принесет письма от жены, может быть, на листке, пропитанном любовью и горем, найду силуэт детской ручонки.
21 мая
«Юнкерсы» взрывают Малоярославец. Огромные воронки на окраине города и куски разорванных тел.
Женщины — с суровыми, заплаканными лицами, дети — с огнем ненависти в глазах.
На армейский склад металлолома везут «Мессершмитт». На руле поворота углем написано: «Гитлеровский убийца». Люди с презрением смотрят на разбитое тело дьявольской птицы и одобрительно отзываются о работе советского летчика.
— Чертова кукла — весь черный. И машины черные и мотоциклы. Все у них черное. И душа… — говорит седенький старикашка вихрастым парнишкам, и те принимают слова его как мудрость наставника.
На запад несутся «ИЛы».
— Удачи вам, соколы! — кричит старичок, ребром приставив ко лбу сухую ладонь. И дети машут ручонками. По улице маршируют красноармейцы. К станции подходит длинный эшелон с новыми войсками.
8 июня
С летчиком Семеновым лечу в Спас–Загорье. Ветер. Клубятся облака. Военком батальона Исаак Евкович Воронов сообщил мне отрадную весть: командование удовлетворило мою просьбу об откомандировании на передовую линию фронта. Рапорт направлен в отдел кадров 1–й воздушной армии. Правда, в решении есть оговорка: «Согласны на отпуск в случае подбора соответствующей кандидатуры на его место», — но это не будет препятствием.
— Жалко мне вас, Горбатенков, — сказал комиссар. — Недооцениваете вы свою роль. Ведь наша работа тоже боевая, мы же обслуживаем самолеты действующих полков. Без этого фронт не может существовать. И вы сделали много. Именно потому вторично вас представляем к правительственной награде…
Я опять убеждаю комиссара в необходимости быть там, под огнем, ибо долг требует истреблять негодяев, а по характеру работы мне приходится бить их далеко не прямой наводкой. Но мне было радостно, что замкнутый круг разорван, так или иначе, а на фронт попаду. И в эту минуту хотелось написать Сонюше, поделиться с ней своей радостью и дать ей понять, что иду сознательно на смерть ради миллионов советских граждан. Она умница. Не обвинит, не осудит. Погорюет, поплачет, но напишет, как прежде: «Будь смелым и храбрым, уничтожай чумных кровопийцев».
А тут радость другая: в Спас–Загорье сидят пикировщики.
Командиром полка — В. И. Жигарьков, военкомом — Г. К. Дубинин, инженером — В. И. Искорнев. Люди 46–го. Тороплюсь к Дубинину. Не могу не повидаться с этим чудесным бойцом.
У походного домика улыбающийся инженер.
— Где же Дубинин?
— А вот он… — И навстречу протянулись руки военкома. Загорелый, смеющийся. Только волос чуть–чуть серебрится.
Поздравил его со вторым орденом. По–дружески поговорили. Мы расстались, условившись: через два дня Григорий Кириллович прилетит на «У-2» в Грачевку. Тогда уж поговорим.
13 июня
Собрал личный состав, сделал доклад о положении на фронтах Отечественной войны. Люди жадно ловили каждое слово, не отрывая глаз от географической карты. Как хочется дальше, на запад, скорее вперед, чтобы ни одного немца не осталось на нашей земле… С каким‑то особым подъемом работали все товарищи. День прошел в трудовом порыве. Пойти бы с такими в атаку на гадов. Не подведут…
15 июня
Гудят бомбардировщики, родные «ПЕ-2». Эх, полететь на них и сбросить бы бомбы на гадов!..
Приехали представители 814–го БАО. Значит, завтра-послезавтра — восвояси. Увижу Григория Кирилловича. А это уже немалая радость!
18 июня
Опять на своей земле, в своей семье. В 12 часов — встреча с Дубининым. Григорий Кириллович рад. Долго ходили мы по окольным дорожкам. Комиссар говорил о перспективах полка дальних разведчиков. И подумав, сказал;
— Переходите к нам. Еот поработаем. Лекции будем читать, беседы проводить, доклады, историю полка создадим, словом, пообчешем людей. Воспитаем. У нас есть славные ребята. Герои… Как вы насчет этого?
Я ответил, что подал третий и, вероятно, последний рапорт о направлении меня в действующую армию, на передовую. Хоть пехотинцем, рядовым, но под огонь и на смоленскую землю — защищать свой народ, свой город.
— Вот и хорошо… — Он обнял меня. Мы шли тихо, как ходят в вечерний час на прогулке. — И хорошо. У нас будете штурманом. Вы же экзамен в 46–м сдали. Остается только оформить… А хотите, секретарем партбюро назначим. Организация у нас большая, работы много.
Выслушав мои соображения, он закончил:
— Будем вместе работать! Честное слово.
Мы простились по–дружески и, радостные, возбужденные, разошлись по своим местам.
Весь вечер я думал о нем, хотелось еще говорить, и передо мной неизменно стоял высокий, стройный, скромный на вид, задумчивый и милый Григорий Кириллович. На груди сияли два боевых ордена, и, кажется, ему было немного неловко, он стеснялся и был смущен своею заслуженной славой…
Жара. Протва серебрится. Ласточки над водой. В небе поют истребители.
А. И. Пальмов подал записку:
«Тов. Горбатенков. Если можете, зайдите ко мне в 16.00 сегодня.
18.4.1942 г.
Г. К. Дубинин».
Приглашение опоздало на сутки. Затерялось в страницах кем‑то отложенной книги. Оказывается, Дубинин хотел познакомить с командиром полка майором В. И. Жигарьковым.
Видимо, предстоит беседа о переходе в полк.
20 июня
По дороге со склада меня встретил посыльный:
— Тов. начальник! Вас срочно вызывают в штаб полка разведчиков.
Там говорят: «На квартиру к майору».
Являюсь. Совещание по укомплектованию штата 10–го отдельного полка дальних разведчиков. Г. К. Дубинин представляет меня начальнику отдела кадров Зап–франта. Краткие вопросы, столь же краткие ответы. Ряд вакансий. Но лучшая — воздух.
— А летать не боитесь? — спросил подполковник.
— Он не из робких, — ответил Дубинин.
— Мы вас думаем забрать к себе в полк, — сказал, испытующе глядя, майор Жигарьков.
— А работа у нас боевая, интересная по содержанию, — добавляет начштаба майор Бартош — в нем я узнал давно знакомого по Брянску.
В короткой беседе выяснилось, что он был инструктором по физподготовке в Брянской авиабригаде в 1933 году. Его работа была на виду, и мы, курсанты, глубоко уважали талантливого человека — атлета, заражавшего своим темпераментом всех окружающих.
— Будете летчиком, — заключил интендант 2–го ранга Ковалевский, рассматривая лежавшие перед ним документы.
Я вышел возбужденный и сердечно признательный этим вдумчивым людям…
Возможно, в тот момент, когда так близка была к осуществлению мечта Василия Горбатенкова — летать и бить врага на переднем крае, он вспомнил о человеке, который стал для него символом летного мужества. Это был Антон Алексеевич Губенко, кстати, тоже из Смоленска.