Прощение славянки - Фридрих Незнанский

При виде Турецкого Пушкин слегка поднял брови, но ничего не сказал – отреагировал на смену имиджа сдержанно. Значит, так надо. А Турецкий в который уже раз подумал, что Иннокентий Михайлович похож на хладнокровного индейского охотника на службе у тупоголовых бледнолицых. Тупоголовый бледнолицый – это, разумеется, он сам, помощник генпрокурора и… бизнесмен.

Пока они пили кофе в аэропортовской кафешке, Турецкий объяснил, что требуется. Пушкин покивал. Подумал.

– А если меня опознают, Сан Борисыч? В принципе у меня тут есть знакомые менты. Это может как-то на вас отразиться? Будем ли мы и дальше входить в контакт очно? И еще: тут все время такая жара?!

– Во-первых, называй меня Петр Петрович. Во-вторых, будем надеяться, что этого не случится. Насчет контакта – по обстоятельствам. Но в гостиницу мне, конечно, не звони. На сотовый – да. Жару – отключу, как только справишься с первым заданием. Вот тебе первое задание…

Из аэропорта Пушкин поехал на улицу Коненкова в дом № 6. Там он поднялся на третий этаж и позвонил в 11-ю квартиру, которую снимал Димон Головня, так, по крайней мере, сказала Турецкому Елка. На звонок, однако, никто не реагировал. Возник извечный русский вопрос: что делать?

Он позвонил соседям. Через некоторое время за дверью послышалось шевеление. Пушкин понял, что его рассматривают в глазок, но замок так и не открыли. Он надавил на звонок снова и сказал:

– Можно с вами поговорить? Я слышу, что вы дома. Извините, пожалуйста.

– Все равно я Вадичку никуда не пущу! – раздался истеричный женский голос. – У него близорукость! У него очки! У него скрипка! У него талант!

– Какого Вадичку? – удивился Пушкин. – Куда не пустите? Какая еще скрипка?

– А… Вы не из военкомата?

– Нет.

За дверью помолчали. Наконец она приоткрылась, и через цепочку на Пушкина уставились подозрительные материнские глаза.

– Наверно, я ошиблась? Тогда ладно. Но в дом я вас все равно не пущу. Что вы хотели? У меня через час заседание комитета солдатских матерей.

– Все-таки вы заранее к армии готовитесь, – не удержавшись, заметил Пушкин.

– А вам какое дело?! – Тетка немного брызгала слюной.

Пушкин инстинктивно сделал шаг назад: кто знает, вдруг она у нее ядовитая?

– Я хотел спросить о ваших соседях из одиннадцатой. Ну вы же знаете, молодой человек, фотограф, на речке работает…

– А! – сказала тетка. – Я вас раскусила! Вы во флот его хотите забрать! В подводный?! Не выйдет! Не выйдет! Не выйдет!!!

Она захлопнула дверь, изрыгая проклятия.

Что же дальше-то? Пушкин подумал, что может быть за сын у этой сумасшедший и будет ли от него действительно какой-нибудь прок многострадальной российской армии… А впрочем, у него своих проблем хватает.

Он поднял голову и обследовал потолок. Ага! Возле 11-й квартиры потеки. Сверху явно заливают, причем не первый день: потеки были разных цветов – от зеленоватого с плесенью до коричневого. Пушкин поднялся на следующий этаж и позвонил в 15-ю квартиру.

– Ща, подожди, – раздался женский голос. Даже скорее девичий.

На этот раз дверь распахнулась настежь. На Пушкина снизу вверх взирало очаровательное существо с папироской в руке. Оно было в шортах и линялой футболке, с копной черных волос и огромными глазами.

– Ой, – немного смутилось существо. – Я думала, друзья вернулись. Вам кого? Родители уехали. Они на раскопках под Астраханью.

– Жаль, – сказал Пушкин, оценивая ситуацию. – А я… гм… видишь ли, с ними уже говорил об этом. Я под вами живу. Ну и, – он развел руками, как бы испытывая неловкость, – ну и заливаете вы нас.

– Черт, я так и знала, – расстроилось существо и аккуратно затушило папироску – послюнявило пальчиком. – Мне мама говорила, ванну больше часа не принимать, трубы старые. Что, сильно залили?

Из внутренностей квартиры неслись табачные облака и непонятная энергичная музыка, что-то уж очень современное.

– Да, в общем, терпимо, не плаваем пока, – засмеялся Пушкин.

Из ближайшей комнаты закричали:

– Стасик голландских шишек срубил?

– Это не Стасик, – бросило через плечо существо. Потом Пушкину: – Значит, это вам Надька квартиру теперь сдала?

Пушкин кивнул:

– Да. А вы с ней подруги? Девчонка хихикнула:

– Скажете тоже!

– Я так подумал, раз вы в курсе того, что она сдает…

– Просто, когда последний раз скандалили из-за потопа, который мы устроили, – объяснила девчонка, – я видела, как предыдущий жилец въезжал. Серьезный такой дядечка, неулыбчивый.

– Дядечка? – засомневался Пушкин.

– Ну да. Лет двадцати пяти, наверно.

– Это Димон-то серьезный? – по возможности легкомысленно переспросил Пушкин, чтобы исключить путаницу, хотя уже понял возрастную «линейку».

– Не знаю я ничего ни про какого Димона. А этого дядечку я ни разу и не видела больше! Один раз только у него спички стрельнула прикольные, и все. А нас тут последнее время, – она откровенно улыбнулась, – дым коромыслом до утра, отрываемся по полной, пока родителей нет. Жаль, недолго осталось: осень на носу… – Тут она спохватилась. – Так что если мешать будем, вы скажите сразу, ладно? Не надо разборки устраивать, мама расстроится…

– Ладно, ладно. А что за прикольные спички?

– Ща, покажу. – Она ушла в недра квартиры и минуту спустя вернулась с коробком фирменных спичек. Собственно, спичек в нем уже не было. Зато на коробке было написано: «Кафе „Террариум“. Бизнес-ланчи и дискотеки».

Когда Пушкин выходил из подъезда, навстречу ему шел здоровенный, под два метра, детина с маленьким черным футляром под мышкой. Страшное подозрение охватило Пушкина:

– Это ты – Вадичка из десятой квартиры?

– Да, – удивился детина. – А откуда вы…

– Хочешь иметь стильную прическу и бесплатно питаться? – мстительно сказал Пушкин. – Приходи в наш военкомат!

Детина попятился в подъезд. А Пушкин, пребывая уже в неплохом, в общем, настроении, позвонил напарнику:

– Петр Петрович, чем занимаетесь?

– Спорю тут с одной продвинутой журналисткой о смысле жизни. Она говорит, что его нет, а я доказываю, что его слишком много. А что, я нужен?

– Я только вот что хотел… Вы случайно не знаете, что такое голландские шишки?

После некоторой паузы Турецкий сказал:

– Издеваемся?

– Да какое там. Вполне серьезно спрашиваю. Что-то знакомое, вертится вот в башке, вроде слышал…

– Иннокентий Михайлович, голландские шишки – это «травка», вроде гашиша, только поинтереснее, понял? У молодняка популярна. А что случилось?

– Потом расскажу. Привет продвинутой журналистке.

Пушкин подумал, что можно, конечно, позвонить куда следует, в волжской милиции у него были знакомые. Но… не станет он этого делать, просто не станет, и все. Да, он неправ. Травка – это, конечно, наркотик, но ведь и сигарета, которая сейчас у него в зубах торчит, тоже наркотик. А девчонка… побалуется, встретит нормального мужика, потом ненормального, потом снова нормального, замуж выйдет, детей родит, карьеру будет делать или не будет, в общем, жизнь так закрутит… Может, и стоит сейчас впрок расслабиться?

И он поехал в «Террариум».

Турецкий спустился по крутым ступенькам и заглянул в полутемный сводчатый зал. Это была пивная, куда его вызвал Пушкин. Посетителей было немного, и Пушкина Турецкий среди них не разглядел. Зато увидел, что помещение этим не ограничивается – арочный проход – и он уже в следующем зале. Пушкин сидел здесь. На столике перед ним были две кружки пива и соленые сушки. С другой стороны стола жались двое молодых людей, лет двадцати, едва ли старше. Вид у них был слегка испуганный. Пушкин знал свою работу. И наверняка не вызвал бы, если б ему нечего было сообщить. Пушкин подмигнул Турецкому:

– Вот, Петр Петрович, поговорите с этим шибз-диком. – Он протянул свою длинную руку и встряхнул парня так, что тот едва не слетел со стула. По мимике и тону Пушкина Турецкий сообразил, что его дело теперь – играть «хорошего полицейского».

– Как тебя зовут?

– Алекс…

– А я Майкл, – подал голос второй.

– Это неважно, потому что ты будешь сидеть и помалкивать, – внушительно сказал Пушкин.

Турецкий укоризненно покачал головой: к чему, дескать, такие грубости?

– Вот что, Алекс, я хочу, чтобы вы мне быстренько рассказали про Димона Головню, и мы полюбовно разойдемся.

Алекс вопросительно посмотрел на Пушкина.

– Про «Террариум» повтори.

– Ну да, – подтвердил Алекс, – мы зависали там в четверг, и ничего хорошего там не было. Вообще убогое место.

– Чем же убогое?

– Сначала нас обломали с кальяном – сказали, нет угля. Пришлось пиво пить.

– Тяжело вам, – посочувствовал Турецкий.

– Да… Потом Майклу принесли совершенно остывший кофе. Он попросил его заменить или подогреть хотя бы, но официант к просьбе отнесся холодно, а его коллега довольно громко так сказал: «Да подогрей ты ему в микроволновке так, чтоб он губы обжег себе, сука!» Это как, по-вашему?