Искатель. 1961-1991. Выпуск 4 - Георгий Вирен

Взобравшись на ближайший холм, он осмотрел рощу треску-чек сверху и вдруг с удивлением заметил, что в сплошном океане зелени, затопившем планету, знакомая ему реановская роща сохранила свои прежние границы. Впечатление было такое, будто кто-то специально укоротил растения, подстриг их вершины гигантскими ножницами с одной-единственной целью — обозначить границы зеленого острова, сохранившегося в песках Реаны через полтора миллиона лет. Кто и зачем мог это сделать? Спустившись в рощу, Ротанов, к величайшему своему удивлению, установил, что стебли растений вовсе не были срезаны. На определенной высоте они постепенно становились невидимыми. Ротанов вспомнил один из отчетов, в котором говорилось, что трескучки на Реане не имеют корней… Здесь корни были в наличии, зато не имелось цветов и плодов… Впрочем, нет… Это не совсем так, потому что цветы в виде огромных трескучих погремушек здесь тоже были, но только за той границей, где кончалась роща, сохранившаяся на Реане в далеком будущем… Во всем этом была какая-то неясная ему закономерность. Ротанову казалось, что вот сейчас, в эту самую секунду, он поймет нечто очень важное. Известные факты уже сами собой выстраивались в некую еще не совсем ясную систему: «Нет корней в будущем, но зато они есть здесь, в прошлом. Никто никогда не находил настоящих плодов трескучки. Споры — это не плоды, все слышали о легендарном семени трескучки, но никто его не видел…»

И в эту самую секунду, когда, казалось, он уже ухватил убегающую мысль, прямо над головой с оглушительным грохотом лопнул зрелый споронос. Лавина спор хлынула на землю и по¬крыла ее толстым темным ковром. Буквально в двух шагах от него лежал этот толстый шевелящийся ковер. Казалось, упав на землю, он все никак не мог успокоиться. Заинтересованный Ротанов подошел ближе. У него на глазах происходило образование живого спороносителя. Все споры теперь стянулись в тугую плотную массу, напоминающую разлитую по земле ртуть. Она была так же подвижна и, очевидно, так же тяжела. Постепенно из нее наверх начал медленно расти какой-то предмет. Но это не был знакомый и безобидный треножник: что-то другое, достаточно странное в своей неожиданности, обретало жизнь, становилось выше, массивнее. И вдруг он понял, что это такое… Это была голова, состоящая из одних огромных челюстей! Он видел, как пасть распахнулась и из челюстных дуг полезли наружу два ровных ряда острых как кинжал зубов…

Вскоре голова сформировалась полностью. Она была огромна и походила на голову ископаемого ящера. Приподнявшись на толстой и мощной шее, голова уставилась на Ротанова пустыми глазницами, словно оценивая противника. Их разделяло не больше трех метров, достаточно было одного броска мощной и гибкой шеи, чтобы челюсти сомкнулись в смертельной хватке. Он представил, какой жалкой щепочкой окажется для этого монстра его самодельный нож. Медленно, осторожно, как это делает охотник с незаряженным ружьем, повстречавший разъяренного медведя, он сделал шаг назад. Голова осталась неподвижной, только чуть повернулась в его сторону и медленно сомкнула челюсти, словно пробуя их подвижность. В этот момент порыв ветра налетел на Ротанова сзади. Очевидно, его запах ударил в ноздри чудовищу. Голова сморщилась, словно собиралась чихнуть, и вдруг опала, растворилась в темном озере спор, только что родившем ее. Почти сразу же из него один за другим стали вылупляться, как цыплята из яйца, уже знакомые Ротанову треножники живых спороносителей. Они тут же разбегались в разные стороны и исчезали в зарослях.

Через несколько минут ничто уже не напоминало о происшедшем. Потрясенный Ротанов достал флягу с водой и смочил пересохшее от волнения горло. Потом тяжело опустился на песок рядом с тем местом, где только что раскачивалась, грозя ему гибелью, голова чудовища. Песок в этом месте казался нагретым. Ротанов набрал его полную пригоршню и медленно пропустил между пальцев.

Так что же произошло? Вначале чудовище явно собиралось атаковать. «Стоп, — тут же остановил он себя, — никакое это не чудовище, это часть растения, у него нет ни своей энергии, ни органов для ее выработки. Значит, энергию и соответствующие команды масса спор получала от своего родителя…» Ротанов задумчиво смотрел на толстый ствол растения с разорванным спороносом. Свесившись набок, он сейчас еще больше походил на белый колокол… «Что же ты такое? — тихо спросил Ротанов. — Твои корни уходят в глубокое прошлое. Они растут здесь за миллион лет до того времени, когда распускаются колокола цветущих спороносов… Только в неведомом будущем образуются плоды — оттого никто и не находил легендарного семени трескучек… Растение, подчинившее себе время или приспособившееся к его течению настолько, что время стало не властно над ним? Его сок, проникая в живые клетки человеческого тела, способен перенести их хозяина в далекое прошлое, к самым истокам… Так растение ли это, или нечто значительно более сложное и, может быть, даже более важное, чем найденные им в прошлом остатки рэнитской цивилизации?»

И вдруг Ротанов понял: ничто ему не грозит в этой роще. Трескучки прекрасно могут отличать врагов от друзей, а он пока что не сделал ничего такого, чтобы стать врагом этих существ. Здесь у трескучки наверняка есть враги. За одного из них его и приняли вначале. Ротанову вдруг стала понятна толщина и высота стен замка…

На этот раз дром был огромен. В два раза больше предыдущего. Четыре гибкие лапы мелькали так быстро, что отдельных движений не было видно. Над ними возвышались массивные челюсти, утыканные острыми как кинжал зубами. Вельда знала, что ей не уйти, Джар, везущий ее повозку, устал, к тому же он не боялся дрома и не очень спешил. Всего несколько метров отделяло ее от дрома, она видела, как аспидным блеском отливают его широкие черные клыки. В распахнутой пасти не было ни языка, ни глотки, их и не должно было быть. Дром охотился не ради пищи. Вельда изо всех сил хлестнула Джара, но было уже поздно. Дром вытянулся и в последнем броске дотянулся до повозки. Его тяжелые челюсти сомкнулись на ободе колеса. Оно хрустнуло, и во все стороны полетели обломки, повозка накренилась на один бок и остановилась. От резкого толчка Вельда вылетела из нее, откатилась к обочине. Дром, занятый повозкой, не обращал на нее внимания. Она видела, как он в ярости крошит дерево, рвет сыромятные ремни креплений, словно повозка была живым существом. Освободившись от упряжки, Джар мирно пасся в двух шагах, не обращая на дрома ни малейшего внимания. Вельда знала, что теперь у нее оставалось всего несколько секунд. Покончив с повозкой, дром в любом случае настигнет ее. У него не было глаз, но он хорошо улавливал запахи. Повозка пахла ее телом и именно поэтому вызвала в дроме такую ярость. Вельда вскочила на ноги и бросилась к зарослям ары, Отчаяние придало ей силы. Но дром уже приподнял свою тяжелую, словно выкованную из стали голову и устремился за ней. Она не заметила, как из зарослей вышел человек. Увидела его уже рядом, когда он оттолкнул ее и встал перед дромом. Дром почувствовал запах человека, продолжал бежать, но что-то в его движениях изменилось. Угловатые формы начали вдруг округляться. Он словно стал ниже. Тяжелая голова опустилась и как будто смазалась. В какую-то долю мгновения хорошо приспособленное к разрушению тело превратилось в простое облако пыли. Инерция ее массы все еще была велика, и Ротанов почувствовал хлесткий удар в грудь. Потоки сухого темного песка стекали по его плечам и образовали под ногами широкое темное пятно. Рискованная проверка, но у него не было другого выхода… Главное — он не ошибся. Дромы не его враги… Только теперь Ротанов позволил себе взглянуть на девушку. Волосы, заплетенные в несколько мелких косичек, отсутствие всяких украшений, простая запыленная одежда. Ничто не напоминало надменную хозяйку замка, разве только глаза… Ротанов нагнулся, протянул ей руку и помог встать на ноги. Она оказалась одного с ним роста, и он с удовольствием почувствовал, какой сильной и гибкой оказалась ее рука. Несколько секунд она ее не отнимала, и они стояла рядом, разглядывая друг друга. Наконец она отняла руку, неловким жестом отряхнула с одежды пыль и вдруг лукаво, совсем как земная девчонка, улыбнулась. Улыбка была такой мимолетной, что Ротанов засомневался, не почудилась ли ему она. Потом рэнитка произнесла несколько слов на певучем непонятном языке, прижала к груди левую руку и чуть наклонила голову. Прежде чем уйти, девушка показала на себя рукой и сказала: