Сказание о Сибирякове - Л Новиков

Видимо, этим исчерпывался весь его запас немецких слов. Гитлеровцы обычно молчали. Но радист был настойчив, и один солдат клюнул. Услышав такой нелепый вопрос Шаршавина, он презрительно улыбнулся и, как бы давая понять, "кому вы нужны такие в Берлине", отрывисто бросил:

- Киль!

Теперь стал известен конечный пункт плавания. За обедом Воробьев рассказал об этом Сараеву и Качараве. Тот в первый раз за эти месяцы от души рассмеялся, услышав, как удалось радисту обвести немцев.

Капитан представил себе карту и путь, каким должно идти судно. Он был только один: по Норвежскому морю вокруг Скандинавии, а дальше проливы Скагеррак, Бельт.

- Через день-другой мы окажемся в Северном море. А там действует флот союзников, Британия под боком, - сказал Качарава. - Как ты на это смотришь?

- Да никак, - ответил Сараев. - На встречу с союзниками надежды мало. Караваны английские ходят севернее, а значит, и военные корабли там. Только если случай поможет.

В двери заглянул круглолицый человек с мохнатыми бакенбардами и трубкой в зубах.

- Здравствуй, - с кривой деланной улыбкой сказал он. - Как поживайт?

- Здравствуйте, - ответил Сараев. - Вы говорите по-русски?

- Найн, - по-немецки сказал норвежец и, снова повторив "как поживайт?", вынул большой кожаный кисет. Закурили. Человек присел на корточки и, ткнув пальцем себе в грудь, буркнул: "Механикер", - потом показал на Качараву и спросил:

- Капитан?

- Нет, - ответил Сараев. - Это профессор, понимаете? Ученый.

- О-о, - поднял палец норвежец и еще раз повторил: - О-о-о, карашо.

Гость посидел еще минуту рядом с каморкой, потом качнул головой и удалился.

- Как ты считаешь, друг это или враг? - спросил Качарава.

- Разобраться сразу трудно. Но скажу откровенно, он мне не понравился, этот механикер.

И снова вскоре открылась дверь, к морякам заглянул перепачканный углем паренек. Он состроил на лице кислую мину, махнул рукой в сторону ушедшего земляка и приложил палец к губам.

- Предупреждает о чем-то, - тихо сказал Качарава.

Паренек полез рукой в большой карман робы, достал беленький узелок и, положив его на пол, поспешно зашагал в другую сторону. В узелке оказались ломоть хлеба и сало.

- Вот и угадай, что они за люди! - вздохнул Сараев. - Ну, ничего, разберемся.

В обед в машинное отделение пришли Шаршавин и Тарбаев. Они сообщили важную новость. Только что к ним в твиндек явился полупьяный Тумке, произнес речь о непобедимости германского оружия, долго ругал большевиков, а в заключение снял пост у дверей. Фельдфебель разглагольствовал о своей гуманности, утверждая, что каждому человеку, даже русскому, он разрешает дышать. Воспользовавшись таким "великодушием" хмельного фашиста, Шаршавин с помощью перочинного ножа отодвинул щеколду и вместе с Тарбаевым пробрался сюда.

- Не знаешь, сколько солдат на судне? - тихо спросил Качарава. - Да штук двадцать. А экипаж - норвежцы. Между прочим, когда я в обед за баландой ходил на камбуз, разглядел, где фрицы живут - в кубрике на носу. Там у них сразу и казарма и караульное помещение. Тумке все время с норвежским капитаном шнапс пьет. Эх, Анатолий Алексеевич, ворваться бы в их кубрик, взять оружие, а там...

- Тихо ты, горячая голова, - остановил его Сараев, - надо все как следует разузнать. А вообще-то сейчас самое время.

- Возвращайся, Толя, к своим да передай Павловскому и Золотову, чтобы сюда пробирались, - сказал Качарава. - И язык покороче. Понял?

- Понял, - обрадовался радист и исчез в темноте. Тарбаев пошел следом.

Вечером состоялось короткое совещание. План захвата судна обрастал деталями, становился ощутимым, реальным. Действительно, на судне норвежская невооруженная команда человек тридцать. Гитлеровцы спокойны - в море пленным бежать некуда. Оставили всего два поста - на корме и на капитанском мостике. Исключалось всякое подозрение, что горсточка измученных людей может решиться на дерзкий шаг.

- Многое зависит от того, как поведут себя норвежцы, - сказал Золотов. Если будут пассивными наблюдателями - одно, а если испугаются и станут выручать немцев, получится сложнее. Жаль, что никто из нас не знает их языка.

- Но зато у нас есть другое, - сказал Павловский и, сгибая в кулак толстые пальцы, начал перечислять: - Капитан свой, боцман, радисты, матросы, Иван Калянов - тот машину хорошо знает, за механика бы сошел.

- Тсс... - приложил палец к губам Сараев.

Он лежал перед открытой дверью кладовки и ясно видел, как к ней по коридору кралась чья-то фигура. Парторг узнал давешнего механика. Уверенный, что его не видят, он на цыпочках прошел вдоль стены почти к самой дверце и замер. "Вот-те на! - подумал Сараев. - Никак подслушивает? А притворялся, что по-русски всего два слова знает".

* Ну, что там? - спросил Качарава.,

Сараев громко раскашлялся и сказал:

- Ходит кто-то.

Норвежца как ветром сдуло.

- Эх, братцы, а ведь за нами шпионят. Сейчас норвежский "механикер", словно кошка, крался, и язык наш ему, видать, знаком.

- Тогда медлить нельзя, - решительно сказал Золотов. - Андрей Тихонович, выкладывайте свой план.

- Нас сегодня наверх выводили, на палубу, воздухом подышать. Так мы с Анатолием все прикинули. Двое наших должны снимать часового на мостике, а двое пойдут на корму и уберут второго. Это Шаршавин на себя взял. Я пойду к ихнему кубрику и дверь бревном припру. Бревно я уже на палубе приглядел. Ну, а потом, поскольку у нас будут два автомата, попробуем договориться с экипажем. Надо думать, народ у них разный, и хороший и плохой. Так что с оружием будет легче разговаривать. Ну, а дальше, как Анатолий Алексеевич скажет, так и будет.

- Если все удастся, судно поведем в Англию. Она близко. И, главное, нужно немедленно захватить радиорубку, чтобы в эфир ни одного сигнала.

- А если не удастся? - тихо спросил Золотов.

- Тогда погибнем в бою, как наши товарищи на "Сибирякове". Будем считать, что экипаж ледокола жив, что борьба с врагом продолжается, - сказал Сараев.

- Спасибо, комиссар, - тихо промолвил Качарава и, сделав над собой усилие, поднялся на ноги. - Тогда по местам! Захват корабля производим в эту ночь. О готовности доложить!

* * *

Мерно работают машины. Час, другой. Каждый думает свою думу, мечтает о свободе. Как назло, стихло море. Сейчас бы шторм, чтобы гремело и стонало все вокруг. А оно вдруг успокоилось. Не свое море, Норвежское. Наше не подвело бы в такую минуту, разгулялось бы вовсю.

- Что-то долго не идут, - сказал Качарава. - Как там у них? Прежнюю бы силу нам с тобой, Михаил. Задали бы сейчас перцу!

- Жди, жди, придут, Алексеич, - ответил Сараев и умолк, вслушиваясь в неровное дыхание корабля.

Еще час, а может, больше. По-прежнему все тихо. Истомилась душа в ожидании. Наконец по коридору тихие, но поспешные шаги. Проклятый этот "механикер", что ему здесь нужно? Прошел мимо. А вот снова шаги. Иван Тарбаев! Он заглянул в дверь и, едва сдерживая волнение, сказал: