Сказание о Сибирякове - Л Новиков

Хозяином пивоварни был немец. Пока охранник разговаривал со своим соотечественником, сибиряковцы успели украдкой перекинуться несколькими словами с польскими рабочими. Один из них понимал по-русски и сказал, что фашистские армии на фронтах терпят одно поражение за другим, видно, час освобождения не за горами. Сказано это было скороговоркой, а морякам хотелось узнать побольше.

Вскоре случилось то, о чем можно было только мечтать. Предприимчивый хозяин завода, соблазнившись возможностью располагать бесплатной рабочей силой, уговорил начальство лагеря ежедневно присылать нескольких пленных. По счастливому стечению обстоятельств, выбор пал на сибиряковцев. К заводу прикрепили Сараева, Шаршавина и Воробьева, иногда добавляли еще кого-нибудь из команды.

Охранник, сопровождавший моряков, почти не наблюдал за ними. Работали они в разных помещениях, и он лишь иногда заглядывал в цехи, чтобы убедиться, все ли на месте, остальное время сидел в конторе и наливался пивом. Теперь сибиряковцы ежедневно получали подробную информацию о делах на фронте. У них появились верные друзья - польские рабочие Сверчинский, Стахевич и Обрушкевич. Беседуя с ними каждый день, Сараев понял: эти люди регулярно слушали советские радиопередачи и, по-видимому, состояли членами тайных организаций Сопротивления.

Дружба крепла. Поляки помогали русским, чем могли, приносили хлеб, сало, вареную картошку. Спрятав продукты под одеждой, моряки проносили их в камеру и поровну делили между товарищами.

В начале ноября "пивовары", как в шутку называли сибиряковцы работающих на заводе, вернулись радостно возбужденные. Польские друзья сообщили им, что освобожден Киев. "Эх, нет с нами капитана! - горевали моряки. - Порадовались бы вместе! Жив ли он?"

О том, что Качарава жив, узнали лишь в январе сорок четвертого года. Его увидели среди заключенных так называемого офицерского отделения. Капитан еще больше осунулся и шел сутулясь. Заметив во встречной колонне своих, он встрепенулся, начал махать рукой, глаза его загорелись. Замедлив шаг, Качарава задержал тех, кто шел сзади. К нему подбежал автоматчик, толкнул в спину прикладом. Больше экипаж не видел своего капитана: всех пленных офицеров перевели в другой лагерь, в Штутгов.

В марте Стефан Сверчинский сообщил Сараеву, что удалось установить связь с подпольщиками Гдыни. Они обещали помочь в подготовке побега и для начала достать сибиряковцам подложные документы восточных рабочих. Главная сложность заключалась в том, чтобы в нужный момент оказаться всем вместе, ведь моряков гоняли на работу в разные места.

Наконец наступил день, когда Стефан сообщил, что документы готовы. Принять их, тайно пронести в камеру и вручить товарищам Сараев поручил Анатолию. В полдень Шаршавин просигналил: "Все в порядке".

Возвратились, как обычно, под вечер, прикатив тележку с бочками пива. Вошли в камеру и... тут же в дверях появился офицер, сопровождаемый двумя солдатами.

- Механик? - по-русски спросил он Шаршавина.

- Ну, механик, - ответил Анатолий, ничего не подозревая.

- Собирайся, нам нужен механик!

Еще в первые дни лагерной жизни, когда сибиряковцев чуть ли не каждый день таскали на допрос, Шаршавин решил не называть своей настоящей профессии. Радист назвался механиком, так он и значился в списках. Теперь это обернулось трагически.

- А что у вас за машина? - спросил Анатолий. Он желал сейчас только одного - получить хоть небольшую отсрочку, чтобы успеть передать товарищам документы.

- Паровая машина. Поедешь на электростанцию в Штутгов, - ответил офицер.

Шаршавин изобразил на лице разочарование и с печалью в голосе ответил:

-Так я вам не подойду. Я механик по мясорубкам. - И он сделал движение, что крутит ручку. - В артели я работал, ремонт, понимаешь?

Гитлеровец побагровел и приказал солдатам вывести пленного. Анатолий упирался, отпихивал охранников локтями, пытался взобраться на нары. Но его поволокли к дверям. Он успел крикнуть:

- Эх, братцы, невезучий я! Прощайте! И будьте спокойны...

Через час в камеру ворвались разъяренные гестаповцы. Сибиряковцев построили, долго обыскивали, потом переворошили все на нарах.

- Документы? - кричал офицер. - Где еще спрятаны документы? - Он бил людей кулаками, пинал нотами, но никто не проронил ни слова.

Прошло несколько дней. Все были мрачными, подавленными: ведь так все удачно складывалось, и вдруг провал. Анатолий не возвращался. С тревогой ждали моряки: может, еще приведут, может быть, жив. На завод их уже не водили. Снова оборвались связи с миром по ту сторону колючей проволоки. Однажды Котлов решил спросить охранника, некогда сопровождавшего сибиряковцев за пивом, где их товарищ. Лицо немца расплылось в тупой улыбке.

- Тюк, - сказал он, вскинул брови и, поправив автомат, пошел вдоль рядов пленных.

В экипаже осталось двенадцать человек. Была надежда, что жив Алексеев, что он подаст о себе весть. Но о нем ничего так и не удалось узнать.

Василек

МНОГО передумал Иван Алексеев этой бессонной ночью в холодном карцере, куда упрятали его гитлеровцы. Вспомнил все, что было с ним с той поры, как фашисты разлучили его с экипажем.

...Случилось это летом сорок третьего. Потребовались люди для работы у богатого хозяина. Отобрали гестаповцы пятнадцать человек. Из экипажа "Сибирякова" среди них оказался один Иван Алексеев. До войны он работал портным, и кличка у него была в лагере Портной. Помещику понадобился человек, умеющий шить, чинить одежду. Иван даже проститься с товарищами не успел, взяли его прямо с работы. Думал, на допрос повели, а вышло иначе. Группу пленных отвезли в живописное местечко на берегу Вислы, и начались новые мытарства. Ивана то гоняли в поле, то заставляли шить в хозяйском доме.

На хуторе, кроме пленных, жили и русские девушки. Угнанных на чужбину советских граждан здесь называли восточными рабочими. Они хоть и считались "вольными", но надзор над ними осуществлялся строжайший. Большинство девушек были из Ленинградской области. Жили они отдельно, а в поле нередко встречались с парнями.

Однажды Ивана заставили копать на хозяйском дворе погреб. Жара стояла, как в пекле. Кидал, кидал землю - заморился, воткнул лопату в глину, вылез из ямы, свернул цигарку, прилег. Глотнул едкого дыма, слеза выкатилась, прищурился, а открыл глаза: девушка идет. По всему видать, русская - одета плохо, на ногах деревянные башмаки. Согнулась в три погибели под тяжестью двух бадей с водой, ноги в коленках подламываются.

Вскочил Иван, подбежал:

- Давайте подмогну! Сорветесь ведь, сестренка.

Девушка подняла ресницы. На Алексеева смотрели огромные голубые, как васильки, глаза. Прочел в них Иван тихую печаль, страданье.