Пункт третий - Татьяна Евгеньевна Плетнева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С трудом сдерживаясь, Игорь Львович дослушал про рапорт и сказал:
– Наказать надо, Магомет, пора, а?
– Накажэм, – беззаботно пообещал Магомет. – Время будет.
Оба понимали, что наказание придется отложить по крайней мере до завтрашнего утра из-за обилия более важных и неотложных дел.
3
На выходе Александру Юрьевну ошмонали еще занудней и гаже, чем при входе; в связи с отсутствием продуктов все уменье и старание фиксатой шмоналки достались ей лично. Однако она ничем не вознаградила ментовку за потраченное впустую время: не плакала, не сопротивлялась, совершенно автоматически выполняла все, о чем просили, и тем окончательно вывела мастерицу из терпения.
– Знаю, что несешь, – закричала та, – пока не отдашь, не выпущу.
Александра Юрьевна молча улыбнулась ей и развела руками.
– Мужу своему улыбаться будешь, когда к чужим наездишься, – кричала тетка, понимая, что сама, по собственной дури, затягивает дело, и зверея от этого еще сильней.
Учить эту напористую и крикливую особь основам права Александра Юрьевна была не в состоянии.
– Не выйду, значит, – согласилась она, садясь за стол. – Не выйду так не выйду.
Последние несколько суток ей как-то совсем не везло со сном. Первую ночь в поезде она не спала от волнения, духоты и прочего; вторую – из-за боязни проехать станцию; третья, надвигающаяся, тоже ничего хорошего ей не сулила.
Александра Юрьевна закрыла глаза и сразу оказалась на заснеженной просеке; необыкновенно тонкие и прозрачные сосульки качались на ветру и вызванивали нежно и трогательно: не выйдешь, не выйдешь. Выходить Александра Юрьевна никуда не собиралась: она подпрыгнула, чтоб отломить себе сосульку подлинней, и неожиданно повисла в воздухе над тропой. Мелко-мелко перебирая ногами, она полетела вперед; выше чем на полроста подняться не удалось, зато почти сразу она научилась, меняя направление, легко и быстро облетать стволы.
День склонялся к оттепели, солнца не было, деревья пропадали в тумане.
«Не выйдешь, не выйдешь», – пели ей печально сырые сосульки; начиналась капель. Огромный пласт отсыревшего снега сполз с дерева и с тяжким хлопком упал прямо перед ней. Эхо разнесло хлопок, лес ожил, наполнился звуками и голосами. «Немедленно, немедленно», – прокричал кто-то над ее головой хрипло и грозно, и тонкий голос огрызнулся в ответ.
«Не выйдешь», – всхлипнули напоследок сосульки. Александра Юрьевна пошла на посадку. Приземлилась она неудачно – больно стукнулась локтем о край стола и открыла глаза. Давешний мент, ее осел, крыл фиксатую тетку на все лады.
– Если у вас есть какие-нибудь претензии, – вежливо обратился он к Александре Юрьевне, – то…
– Нет, никаких, – перебила Сашка, – мне бы паспорт.
– Разрешите идти, – прошипела шмоналка.
Капитан отпустил ее и снова, с глазу на глаз, предложил Александре Юрьевне наябедничать.
– Виновные будут немедленно наказаны, – обещал он. – Немедленно, поверьте мне.
– Да не буду я жаловаться, – сказала Александра Юрьевна, – паспорт бы мне, а?
Начальник отдал ей паспорт и заявил, что почитает своим долгом проводить ее в дом для приезжих.
– Я обязан проследить, чтобы вы дожидались поезда в тепле, в нормальных условиях, – важно говорил он.
Было уже совсем темно; тропинку занесло косыми пологими наплывами. Начальник шел впереди и, часто оборачиваясь, убеждал Александру Юрьевну не оступаться.
В доме для приезжих он наскоро перешепнулся с дежурной, оценил качество выданных Александре Юрьевне благ, уверил ее, что утренний перебой с отоплением не более чем досадный случай, и наконец удалился, пожелав доброго пути и так, вообще – всего доброго. В домике было не то чтобы тепло, но сносно. За окном шуршала метель; из комнаты было слышно, как где-то рядом трещит и стреляет угольками печь.
– Отдыхай, не волнуйся, – сказала ей дежурная. – К поезду разбужу; погода, сама видишь – никого и нет сегодня.
Не раздеваясь, Александра Юрьевна навалила на себя три казенных одеяла, но заснуть не успела: в коридоре хлопнула дверь и под ногами вошедших заскрипели доски.
– Ах вон ты где, – звонко сказал кто-то. – А я-то обсчитался, думал, завтра дежуришь.
Послышались возня, топот, визг, и второй голос, низкий и сочный, произнес значительно:
– Ладно, пайду, мэшать не буду.
Потом кто-то подошел к ее комнате, потоптался, кашлянул и без стука толкнул дверь.
Александра Юрьевна встрепенулась и села на кровати; в дверях стоял высокий и очень неприятный тип с узким хищным лицом.
– Сахрани маи слава, – сказал он, пристально глядя на нее. – Тэбя ведь Саша завут, да? Сахрани маи слава, Саша.
– Что вам здесь нужно? – напряженно спросила Александра Юрьевна.
– Сахрани слава, – приближаясь к ней, повторил посетитель.
– Сохрани мою речь? – догадалась вдруг Александра Юрьевна и, удержав смех, ответила: – За привкус несчастья и дыма. Добрый вечер.
– Да, рэчь, точно, – смутился пришелец. – Точно, точно, за вкус дыма, – закивал он. – Давай быстро все, что еще имеешь. Нэ бойся, я к дэжурной солдата привел, он ее нэ скоро атпустит.
Александра Юрьевна поднялась и стала вытряхивать рюкзак. Чечен быстро набил сумки продуктами, сунул коньячную бутылку в недра тулупа и сказал:
– Маладэц, Саша, харошая жена, сразу видно.
– А вы не знаете, почему так вышло? Почему прервали?
– Точно нэ знаю. Дагадаться магу. Нэ агарчайся, мы ему плохо сдэлаем.
– Кому – плохо?
– Каму нада. Нэ агарчайся, гаварю. Так муж велел. Каго нада – накажэм.
– А как Игорь? Злится? – спросила Сашка, не надеясь, понятно, на вразумительный ответ.
– Злится, как звэрь злится, – с удовольствием сказал прапорщик. – Любой разазлится: жену паказали да выгнали. Я б зарэзал.
Говорил он так азартно и убедительно, что Александра Юрьевна всему поверила: и что Игорь как зверь, и что сам бы он зарезал.
– Спасибо вам за все, – сказала она.
– Спасиба у нас нэ гаварят[44], благадарю – так гаварить нада, – поправил ее собеседник. – Еще что скажу, слушай. Тут народ такой – никаму нэ вэрь: если что пэредать предложат или еще что, скажи – нэ нада. Поняла? Ну, пайду, тараплюсь. До свидания. А если что – нэ нада, и всё.
– До свидания, – сказала Александра Юрьевна. – Спасибо вам за все.
– Спасиба нэ гавари, – снова поправил он. – Пайду скажу Игорю: харошая эта жена, маладэц.
Сашка вышла проводить его в коридор.
Доносившиеся из дежурки звуки свидетельствовали о том, что все мечты и надежды приведенного чеченом солдата сбываются полностью.
4
Пусть сифилис, пусть все что угодно, лишь бы не оставаться одному, не гонять по кругу липнущие одно к другому воспоминания – пробитая голова, девчонка в кабинете, проклятый звонок, перекошенное от злобы лицо зэка.
Несмотря на сильно уже гудящую метель, связь была превосходной: Виктор Иванович слышал, как его пермский собеседник швырнул что-то на стол и как барабанила подле него пишущая
