Пункт третий - Татьяна Евгеньевна Плетнева

– За такой грев, – спокойно разъяснил Игорь Львович, – можно и по говну походить. Ты-то чего беспокоишься, я ж тебе говорю: найди людей. Да и солярки там по щиколотку, не больше. Сделаешь?

– Сделаю, сделаю, какой базар, – засуетился шнырь.

Игорю Львовичу очень хотелось позвать расконвойника, битого из-за тапок, и отдать ему все остатки еды, но он понимал, что об этом тоже непременно доложат и роскошный ужин завтра же обернется для зэка допросом с пристрастием и мордобоем.

2

Роскошный ужин был съеден наспех; ни изящный салат, ни сладкое тушеное мясо не произвели на Валентина Николаевича никакого впечатления. Он торопливо ел, поглядывая на часы, а перед чаем объявил, что времени у него осталось только на сборы, и то в обрез.

– Чай – в самолете, – жестко сказал он, вылезая из-за стола, и тут же принялся скидывать в дипломат более или менее подходящие вещи. Затем он извлек из ванной бритву и полотенце, с трудом защелкнул замок и приказал даме одеваться.

Однако отделаться от нее было не так-то просто: она хотела непременно попрощаться у трапа. Пришлось тащиться в метро и ехать с ней до «Аэропорта», где, по словам Валентина Николаевича, его ожидал таинственный автобус спецназначения.

Рассеянно попрощавшись, Валентин Николаевич поднялся наверх, немного потоптался на улице и спустился обратно. Когда он наконец опять добрался до дома, было уже около одиннадцати. Идеальный порядок, наведенный ею в комнате и незамеченный им в спешке, произвел на него самое мрачное впечатление.

Рукописи были разобраны и лежали на столе аккуратными стопками; нарушено и перепутано при этом было все что можно. Матерясь в голос, Валентин Николаевич выцедил из этого дамочкиного порядка десяток последних страничек перевода, а остальное опять смахнул на пол. Пепельница, понятно, затырена была неизвестно куда, и он с удовольствием засыпал пеплом стол, пол и бумаги.

…Сладость беззакония и горечь разлуки скорой…

Валентин Николаевич потянул носом, поморщился и обнюхал листы; от них несло чем-то сладким, приторным, будто она разлила духи или еще какую-то дрянь. Это и определило первый этап борьбы с разрухой: надо было переписать эти страницы, а переписав, немедленно выкинуть вон надушенную бумагу. Валентин Николаевич достал чистый лист, тщательно обнюхал его и, убедившись в отсутствии парфюма, принялся за работу.

Постепенно это занятие захватило его; по ходу дела он правил текст и через некоторое время с удивлением заметил, что часть подстрочника превратилась уже в очень неплохой и почти готовый перевод.

Только проклятая сладость беззакония не лезла в строку, торчала в тексте занозой и никак не бралась с наскоку.

Благоразумно решив, что на сегодня хватит, Валентин Николаевич выкинул надушенные страницы, открыл форточку, поставил чайник, уютно пристроился на кухне и, совершенно отрешившись от прослушек, Полежаевых и прочего, стал свободно размышлять о сладости и горечи беззаконий.

3

Ни сладость беззаконной любви, ни заверения о большой квартальной премии, ни чувствительные речи, ни униженные просьбы не тронули жестокого сердца сержантши.

– Получил, что надо, и вали, – отвечала кудрявая красотка. – Стану я еще по ночам к каким-то сучкам таскаться. Премия, бля. Насмешил.

Неожиданно вспыхнувший свет пришел на помощь отчаявшемуся капитану. Рассмотрев как следует его жалкое растерянное лицо, Людка выругалась и стала натягивать валенки.

– Проводишь, – приказала она, – до дома этого гребёного.

– Провожу, конечно, – не веря своему счастью, согласился капитан. – Хоть на руках отнесу. И вообще – в долгу не останусь, не думай.

Они вышли из дома и двинулись в сторону зоны; Виктор Иванович нежно обнимал свою спасительницу, желая отвести от нее подозрения в любой, кроме любовной, связи с ним.

На крыльце дома приезжих сержант Крысанова столкнулась со сменщицей, провожавшей своего бойца.

– Эта – где? – мрачно спросила Людка.

– Спит, – ласково отвечала разомлевшая от любви девушка. – Ее как раз будить надо.

– Сама разбужу, – сказала Крысанова.

Александра Юрьевна спала так, будто не собиралась просыпаться никогда вообще. Дыхание ее было коротким, а лицо бледным; на ней громоздилась куча шерстяных одеял.

– Эй, жива, подружка? – позвала ее Людка. Рука спящей была холодной и влажной. Людка потрясла ее за плечо. – Эй, подъем.

Александра Юрьевна не шевельнулась.

– Валька, Валька, – закричала Людмила Сергеевна, – иди скорей, посмотри.

Заключив, что состояние Александры Юрьевны походит скорее на тяжелый сон, чем на легкую смерть, девушки принесли снега и стали прикладывать его к лицу спящей. Мерзкие холодные струйки потекли ей за шиворот, и, поняв, что спасения нет, она заворочалась и открыла глаза.

– На поезд не собираешься? – жестко спросила Крысанова. – Остаешься, что ль?

Александра Юрьевна встала и потащилась к двери, чтоб покурить и поскорее прийти в себя.

– Ладно, куда пошла, здесь кури, – разрешила сержантша. – Валь, чаю сделай.

За чаем завязался разговор, и вскоре Людмила Сергеевна поняла, что сидящая перед ней девушка – типичная обманщица и шпионка; Валька же, простая душа, решила, что у приезжей не все дома. Александра Юрьевна не смогла ответить ни на один существенный вопрос; она не представляла даже, что и почем можно купить в Москве, и, желая вывернуться, лгала глупо и неловко.

– Да у меня стипендия только, – объясняла она, вцепившись пальцами в горячий стакан и отводя глаза. – Я и не интересуюсь, чтоб не расстраиваться. А косметикой вообще не пользуюсь – не идет.

– Хорошая – всем идет, – наставляла ее Валя, все более убеждаясь в правильности своей догадки. Вообще-то, и раньше можно было сообразить, что нормальная в такую даль к чужому мужику не потащится.

– А продуктов ему тоже на стипендию накупила? – спросила безжалостная Людмила Сергеевна. – Рыжая рассказывала – и икра там была, и апельсины, и шоколадки заграничные.

Приняв эту бескорыстную зависть за тонкий намек, Александра Юрьевна стала обшаривать рюкзак. В длинном боковом кармане завалялся жалкий, помороженный накануне лимон.

– Больше ничего нет, – сказала Александра Юрьевна, чувствуя себя последней скрягой. – Передать разрешили не по весу, а вообще все – что было. Капитан ваш распорядился, тот, что меня выгнал.

В разговоре образовалась гнетущая пауза. Девушки умирали от любопытства, Валька – от себя, а Людмила Сергеевна – по заданию, но спросить, кем же на самом деле приходится ей Рылевский, не решались.

– Если что надо, напишите, я вышлю, – предложила Александра Юрьевна, чтобы прервать молчание.

Валя отыскала мятый листок и принялась писать. Губы ее шевелились, лицо стало совсем простеньким и счастливым.

В коридоре хлопнула дверь; послышались голоса.

– Я тебе деньги сразу пришлю, не думай, – говорила Валя, записывая адрес. – И вообще, в долгу не останусь.

– Сюда не приводи, – приказала Людмила Сергеевна. – Ну, иди, иди, люди ждут.

Наедине с Крысановой Сашке стало совсем тоскливо.

– Расписание пойду узнаю, – сказала она, поднимаясь.

– Сядь, – остановила