Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич

Маша вдруг побледнела, прошла к креслу, забралась в него с ногами и замерла, навалившись грудью на колени. Я уже несколько раз замечал такие неожиданные перемены в ней, но считал неудобным спрашивать о здоровье. Ей было в эти минуты не до меня. Сейчас не выдержал.

— Что с тобой? — спросил я, обняв ее за плечо.

— Не обращай внимания, это пройдет. — Она откинулась на спинку кресла, ухватившись побелевшими пальцами за подлокотники. Закрыла глаза и замерла на несколько мгновений. Потом подняла голову и сказала: — Ложись спать, я сейчас приду к тебе.

Ночью я проснулся от еле слышного стона. Открыл глаза, протянул руку на край кровати. Маши не было. Я обвел комнату взглядом. В окно пробивался тусклый отсвет уличных фонарей. Комната была пуста. Только из-под двери ванной пробивалась узкая полоска желтого света. Я встал с кровати и прошел туда.

Маша сидела на краю ванной, опустив голову. Свесившиеся волосы закрывали ее лицо.

— Что с тобой? — спросил я, подходя к ней.

Она промолчала. Ее лицо было очень бледным.

— Давно тебя это мучает? — спросил я.

— Давно. — Она подняла на меня глаза, полные страха.

— Давай позвоним дежурному гостиницы. Пусть вызовет врача, — сказал я.

— Не надо. Я уже приняла обезболивающее. — Она снова опустила голову.

Маша выглядела такой беспомощной и беззащитной, что у меня сжалось сердце. Я прижал ее голову к груди, несколько раз осторожно провел ладонью по волосам и спросил:

— Что это? Ведь ты же медик. Ты должна знать.

— Ваня, милый, не спрашивай. Мне сейчас не до этого.

Она походила на маленького нахохлившегося птенца, на ее бледном лице проступала боль. Мне казалось, что если бы она не стеснялась, уже давно бы расплакалась. Может быть от этого ей стало бы легче. А сейчас я видел, что ей действительно было не до меня. Когда она говорила, вдоль всей нижней губы была видна запекшаяся кромка. По всей видимости, у нее поднялась температура. Я обнял ее за плечи, поцеловал в голову и сказал:

— Идем в кровать. Я посижу рядом с тобой.

Она медленно поднялась и, опираясь на мою руку, осторожными шажками направилась к постели. Я накрыл ее одеялом и сел на край кровати.

— Может быть нам обменять билеты на завтрашний день и улететь домой завтра? — спросил я.

— Нет, я хочу побывать в храме Святого Вита. — Она выпростала руку из-под одеяла, нашла мою ладонь и сжала ее холодными пальцами. — Мне так хорошо с тобой, милый. Это самые счастливые дни в моей жизни…

— Куда же мы пойдем? — спросил я.

— Мне уже лучше, милый. Посиди со мной немного и все пройдет. — Она положила мою ладонь на подушку и легла на нее щекой. — Это у меня не первый раз.

Я долго сидел, не шевелясь, ожидая, когда она успокоится. И только услышав легкое ровное дыхание, осторожно вытащил руку, на цыпочках прошел к другой кровати и, не разбирая ее, вытянулся на покрывале.

Москва встретила нас низкими тучами и холодным осенним ветром. На липах уже начали желтеть листья, некоторые из них, срываясь, кружились в воздухе, словно выпавшие у птицы в полете перья. После пражского тепла показалось, что мы попали на другой континент. Погода навевала грусть.

Маша была в хорошем настроении. Внезапная ночная боль прошла, остались, похоже, только приятные воспоминания о Праге. Перед самым отлетом в Москву мы все-таки сходили в храм Святого Вита. Машу потрясла его высота и огромные, почти от пола до потолка, цветные витражи на библейские темы. И, конечно, орган, который начал играть, когда мы заходили в храм. Мы остановились под высоченными сводами, несколько минут ничего не видя, слушая только музыку. И лишь потом начали разглядывать скульптуры и витражи. А торжественная органная музыка играла и играла и от тяжелых дверей внутрь храма потянулась цепочка туристов. В наших храмах такое же впечатление производит хороший церковный хор.

Когда мы вышли из храма, Маша взяла меня под руку, прижалась щекой к моему плечу и сказала:

— Вот теперь я могу говорить всем, что побывала в Праге. Без храма Святого Вита впечатление было бы неполным.

Ее глаза радостно светились, с лица не сходила счастливая улыбка. Она не отпускала моей руки до самого отеля. И даже потом, когда сели в самолет, она все время старалась коснуться то моего плеча, то локтя. Словно это придавало ей дополнительную уверенность в себе.

Мне было хорошо с ней. Глядя на то, как радовалась она, я тоже чувствовал себя счастливым. Это чувство, несмотря на холодную погоду, осталось и в Москве.

— Я хочу и сегодня быть только с тобой, — сказала она, когда мы вышли из метро и направились на Шоссе Энтузиастов. — Сейчас зайдем в магазин полуфабрикатов, купим что-нибудь поесть, а потом запремся в комнате и останемся хотя бы на сутки одни. Только ты и я. Хочешь этого?

— Очень, — сказал я, глядя на радостную Машу. — Я так соскучился по тебе.

— Я всегда говорила, что ты у меня чудо. — Маша закрыла глаза и потерлась щекой о мое плечо. Мне даже показалось, что в эту минуту она может замурлыкать от удовольствия.

Я переложил тяжелую сумку, в которой звякнули бутылки, из одной руки в другую и Маша чуть отстранилась от меня. Мы везли с собой полдюжины велтлинского и перлы Моравы. Эти мягкие сухие вина понравились нам в Праге больше всего.

В кулинарии недалеко от Машиного дома мы купили цыплят табака, заливную рыбу, несколько салатов. У входа в магазин старушки продавали цветы. Я взял большой букет гладиолусов. Мне показалось, что цветы будут придавать особый уют квартире, в которой мы решили побыть только вдвоем.

Маша взяла гладиолусы, прижав их одной рукой к груди, как прижимают маленького ребенка, и, улыбаясь, посмотрела на меня. Потом сказала:

— А, в общем-то, можно пригласить и девчонок. Пусть умирают от зависти.

— Я не хочу тратить время ни на каких девчонок, — сказал я. — Тем более видеть кого-то умирающим. Я хочу быть только с тобой.

— Не будь эгоистом, милый, — смеясь, ответила Маша.

— Я еще никогда не был таким эгоистом, как сегодня, — сказал я. — Мне хочется расцеловать тебя всю от макушки до кончиков ногтей.

— Ты самый замечательный эгоист на свете. — Маша снова прижалась щекой к моему плечу. — Это правда, милый.

Мы перешли улицу, поднялись на шестой этаж, позвонили Ольге, чтобы забрать у нее ключ от квартиры. За дверью стояла мертвая тишина. Я нажал на кнопку звонка еще несколько раз, подолгу не отпуская палец. Из комнаты донеслись какие-то шорохи, дверь открылась и на пороге появилась Ольга. Она была в ночной рубашке и накинутом на плечи халате. Увидев меня, Ольга торопливо запахнула халат и сказала заспанным голосом:

— Извините, я сейчас переоденусь.

— Ты до сих пор не встала? — удивилась Маша.

— А чего мне делать? — ответила Ольга. Я понял, что у нее опять возникла проблема со своим любовником.

— Дай ключ, — сказала Маша, не обращая внимания на тон, которым разговаривала с нами Ольга. — Через часок приходи к нам, мы тебя ждем.

— Он у ребят. Они еще не уехали. — Ольга завязала пояс на халате, который снова распахнулся.

— Как не уехали? — Маша растерянно посмотрела на меня.

— Заходите, — предложила Ольга. — Чего стоите на лестничной площадке?

Мы прошли в комнату. Ольга накрыла покрывалом постель, забрала со спинки стула колготки и черный ажурный лифчик и скрылась в ванной.

— Ну и как мы их теперь выкурим? — спросил я упавшим голосом. От вида неухоженной холостяцкой Ольгиной квартиры у меня испортилось настроение.

— Что-нибудь придумаем, — ответила Маша. — Не будем портить себе праздник из-за временных неудобств.

«Ничего себе неудобства, — подумал я. — Пустили гостей за Христа ради на пару дней, а они устроили нам головоломку».

Я почему-то уже считал Машину квартиру своей.

Ольга вышла из ванной одетой и накрашенной. Увидев мою постную физиономию, сказала нарочито грубовато: