Форма жизни - Андрей Ливадный

Рабочие будни пролетели достаточно быстро. Андрей нашёл в себе силы успокоиться и ложился в гибернационную ячейку почти без страха — чуть шевелился в душе червячок сомнения: а вдруг всё повторится? — но Дибров задавил его, подкорректировав систему жизнеобеспечения так, чтобы сон был более глубоким, чем обычно.

Колпак камеры медленно опустился, отсекая все шумы космического корабля, лишь тело ощущало лёгкие вибрации, ритмично пробегающие по переборкам в такт включению двигателей, — «Янус» уже начал манёвр предварительного торможения.

Он уснул, сам не заметив момента перехода из реальности в грёзы.

Это походило на вспышку света.

Создавалось ощущение, что он пропустил несколько дней показа в длинном сериале, повествующем о чужой жизни.

Интерьер был тот же: озарённая ослепительным сиянием лавовая пустыня, фрагмент рукотворного оазиса, притаившегося под сенью наклонной скалы, но чувства, мысли…

Чужое сознание опять вторглось в разум Диброва, совершив это с болезненной бесцеремонностью, будто его морально насиловал некто, обладающий чудовищной волей…

Он понял, что вторгающееся сознание возбуждено сверх всякой меры: существо по имени Кайл испытывало страх и отвращение.

…Кайл впервые видел Изменённого так близко.

Тот факт, что он сам с недавнего времени мог считаться одним из них, никак не повлиял на его восприятие. Он по-прежнему ненавидел этих существ, хотя и не знал толком — почему? Он чувствовал, что от произошедших с ним несчастий это чувство стало лишь глубже и острее.

Затаившись в укрытии, он в напряжении смотрел, как хозяин оазиса — старик по имени Гоум — стоит, спокойно скрестив на груди руки, в ожидании, пока запылённые путники подойдут ближе.

Их было трое. Сзади, навьюченный поклажей, тащился изуродованный Серв обычного паукообразного вида, самого распространённого на Новом Селене. У механизма не хватало двух лап, и он комично прихрамывал, оставляя в пыли следы-полосы.

Кайл уже понял, что Изменённых удобнее всего различать по степени их уродства. Этот критерий был, наверное, несправедлив, но нагляден.

Трое путников выглядели столь необычно, что Кайл, ещё не свыкшийся с подобными картинами, ощутил дрожь: на них не было обычных для людей защитных костюмов, а тела прикрывал лишь минимум одежды.

Не отрываясь, он смотрел на приближающихся, всё отчётливее осознавая, что они ничем не защищались от суровой реальности Нового Селена. Эти существа плевали на неё, не замечая ни изнуряющего зноя, разлившегося над жёлто-коричневым каменным морем, ни низкого содержания кислорода в разреженном, удушливом воздухе. Кожа всех троих была обезображена глубоко въевшимися серебрящимися пятнами металлической проказы, руки одного оказались сплошь покрыты рубцами, в которые металл въелся особенно сильно, на лице второго отсутствовал глаз, и вместо него в глазнице под тонко выщипанной бровью гнездилось нечто отвратительное, похожее на глубоко впившегося клеща, который постоянно шевелил своими лапками.

Третий Изменённый поначалу внушил Кайлу особенное отвращение. У него серебристая проказа поразила половину лица, пробороздив его тонкими, ртутно поблёскивающими прожилками, протянувшимися по правой щеке и исчезающими за ухом в пыльной, беспорядочно спутанной шевелюре, перехваченной узкой лентой, из-под которой выбивались скатавшиеся сосульками рыжие пряди.

Очевидно, эти въевшиеся в кожу серебристые нити доставляли Изменённому неудобства — он постоянно подёргивал поражённой щекой, время от времени поднимая руку и поглаживая изуродованную плоть кончиками пальцев.

Пока Кайл в напряжении разглядывал вновь прибывших, троица пересекла границу оазиса и остановилась.

— Привет, Гоум, — произнёс тот из путников, у которого не было глаза.

Хозяин кивнул в ответ, по-прежнему держа руки скрещёнными на груди.

— Привет, Онжилай, — ответил он. — Давно тебя не было видно в наших краях.

— Охотился на тёмной стороне… — небрежно обронил Изменённый, устало присаживаясь на каменный поребрик, ограждавший ртутный пруд. — Тамошние Сервы сейчас идут на рынках по десять чимов за штуку.

Двое его спутников продолжали стоять. Механизм, на спину которого была навьючена поклажа, подогнул лапы, опускаясь в пыль с тихим, затухающим на низких нотах воющим звуком, и тут же утратил всякую схожесть с живым существом — просто покрытая пылью груда металла, на которую сверху навалили тюки с тряпьём…

— Хорошая цена, — кивнул Гоум, нарушая возникшую в разговоре паузу. — Но ведь и трудиться приходится изрядно, верно? — заметил он.

— Да, — коротко согласился с ним Онжилай. Он протянул руку и коснулся своего отсутствующего глаза. — Видишь, какой подарок я приволок с собой оттуда. Сможешь вытащить?

Гоум не спешил с ответом.

Несколько секунд он пристально смотрел на отвратительно шевелящиеся лапки.

— Сильно мешает? — наконец осведомился он. Онжилай подозрительно покосился на него здоровым глазом.

— Издеваешься? — с угрожающими нотками в голосе спросил Изменённый.

— Нет. Даже не думаю. — Гоум продолжал смотреть на впившегося в глазницу металлического клеща. — Просто мне непонятно, почему ты тащился в такую даль? Разве ты не мог получить помощь раньше?

— Это не твоё дело, — неприветливо буркнул Онжилай. — Я заплачу тебе тридцать чимов, если ты сумеешь обезвредить этот модуль.

Гоум покосился на спутников одноглазого.

— Ей тоже требуется помощь? — спросил он, взглядом указав на Изменённого, который машинально поглаживал стягивающие щёку серебристые нити.

Великий Селен! Это была женщина!

Кайл едва не выдал себя, вовремя задавив готовое вырваться из пересохшего горла бессвязное восклицание.

Действительно, стоило присмотреться повнимательнее, и под пылью, пятнами проказы и заскорузлым подобием одежды начинал угадываться контур женского тела.

Она выглядела измождённой, а раньше, наверное, была красива. Неряшливые волосы, торчащие во все стороны из-под матерчатой повязки, закрывающей часть лба, казались пучком раздёрганной во все стороны медной проволоки.

Жалкое зрелище. В другой момент вид изуродованной женщины показался бы Кайлу отвратительным, но разве он сам не выглядел так же, когда из последних сил полз сюда, уже не отдавая себе отчёт, мираж перед ним или настоящий оазис?

Всё познаётся в сравнении. Чувства слишком быстро и калейдоскопично менялись в душе Кайла, словно кто-то, забавляясь, встряхивал наполняющие его осколки мыслей, образов, ценностей. Раз встряхнёшь — вспыхнет в душе злой огонёк злобы, ненависти и отвращения, ещё раз — и вдруг просыпается жалость, а вместе с ней и растерянность, непонимание происходящего, беспомощность, желание понять, кем же на самом деле является теперь он сам?