Бобы на обочине - Тимофей Николайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дядюшка Чипс похлопал Картофельного Боба по плечу и с трудом отстранил его — протиснулся мимо внутрь Буса, мимоходом выудив из кармана на груди Боба кусок картона, на котором, оказывается, был нарисован старший дядюшка Стрезан, но нарисован был так плохо, что был только слегка похож.
Дядюшка Чипс помахал этой картонкой перед лицом тучного человека, и тот выдохнул, наконец — с явным, как показалось Картофельному Бобу, облегчением. Потом тучный человек сграбастал картонку и забрал её себе — придирчиво осмотрел, перевернув её и той, и этой стороной… Наконец, он громко сообщил кукурузному початку:
— Федеральная проездная льгота. Номер… два… пять… два… восемь… семь… восемь… два… Систел… Мидллути… Роберт Уопорт Стрезан. Автомеханик федерального найма… Садится в купе третьего класса… Следует до… — он сделал страшное лицо в сторону Картофельного Боба, но дядюшка Чипс сказал: «Пристоун» быстрее, чем тот успел опять перепугаться… — до Пристоуна, с заходом в Систел…
Он склонил голову набок, словно ожидая, что кукурузный початок ему ответит, и у Картофельного Боба глаза полезли на лоб, когда произошло именно так.
Слов он не разобрал — сплошной прерывистый шорох, словно рот у ответившего был набит соломой.
Этот початок и не мог быть настоящим растением, что питается водой и солнцем — в его шорохе проскальзывали механические ноты, слишком грубые и чужие, чтобы слух Картофельного Боба смог их различить. Он представил себе, как должно шуршать такое поле под ветром — частые сетчатые головки, гофрированные шланги стеблей, запах горячей изоляции в мёртвых листьях… — и похолодел нутром.
Тучного человека, напротив, этот механический шелест вполне успокоил — он облегченно кашлянул, сказал початку «понял вас» и вдруг испортил карточку, проколов её насквозь каким-то чудовищного вида приспособлением. После чего он сунул карточку Картофельному Бобу, а тот, огорчённо повертев ее в руках и посокрушавшись над видом выбитых дыр, попытался вернуть карточку дядюшке Чипсу.
Тот отрицательно покачал головой и показал жестом оставить карточку у себя.
— Ладно… — ответил ему тучный человек и небрежно отогнул шланг-стебель с початком в сторону таким движением, будто ломал ветку, мешающую пройти… — Дело сделано! Учти, малой, я больше не твой должник… И, наверное, ещё лет двадцать мне им не бывать, а? То-то же… Уф!..
Он вытер раскрасневшееся лицо тыльной стороной ладони.
— Бог ты мой… ну и копна у тебя на голове, приятель… — сказал он, в упор разглядывая Картофельного Боба. — Просто какой-то куст, а не голова. Эй, Чипси… — сказал он, повышая голос. — Пусть он так и сидит в шляпе. Пусть даже не думает её снимать. Не дай бог, его заметит кто-нибудь из пассажиров первого класса и накатает жалобу… Мне в жизни не поверят, что это — автомеханик…
— Спокойно, Туки! — сказал ему дядюшка Чипс. — Все схвачено, перестань дёргаться.
— Ты меня слышал, приятель? — сказал Туки, всё никак не успокаиваясь.
Он обращался теперь к Картофельному Бобу, и тот втянул голову в плечи.
— Оставайся в шляпе, понял? Не снимай её даже в своём купе. Нечего тебе трясти этаким кустом! Пусть хоть небо над тобой горит — шляпа должна быть на башке, ты понял?
— А ну-ка, брось, Туки! — сказал дядюшка Чипс. — Не пугай его. Я первый раз в жизни собираюсь сделать настоящее хорошее дело, это тебе не гайки крутить. Не дави на него, понял? Иначе, клянусь — на твоём маршруте появится ещё один Сороп. Твой персональный Сороп, Туки…
— Ладно, Чипси… — тучный человек вздохнул и вроде бы чуть расслабился, ещё больше от этого погрузнев. — Если ты меня просишь от имени всех Стрезанов — тогда ладно… Пусть только не снимает шляпу с башки, договорились?
— Договорились! — кивнул ему дядюшка Чипс.
— Чего стоишь, приятель? — напустился тучный человек на Картофельного Боба. — Давай, шевели туфлями, забирайся сюда!
Он несколько раз приглашающе заграбастал воздух лапищей, и Картофельного Боба словно затянуло внутрь.
Он промахнулся туфлями мимо высоких ступенек и едва не сверзился обратно на обочину — дядюшка Чипс сноровисто подхватил его под поясницу, и придерживал так, пока тот не вскарабкался до самого верха.
Едва они одолели ступени — тучный дядюшка Туки снова сделался раздражённым. Пробурчав Картофельному Бобу что-то непонятное, он нажал на один из выступов еще одной полупрозрачной стены, и та разделилась надвое и отошла в сторону, распахнув перед ними утробу основного туловища Буса… длинного и темного.
Там светились тусклые, но казавшиеся какими-то плотными зелёные огни — и, подсвеченный ими, пронизывал всё туловище Буса, от стеклянной головы вдаль, вдаль… до самой кормы… неширокий, даже тесный коридор. Слева и справа тянулись, заходя краями друг на друга мягкие овальные заплаты дверей. Их было очень много — словно ласточкиных нор на глиняном обрыве.
Если это и были норы для людей, едущих «далеко-далеко», то они, должно быть, источили всё нутро Буса — от одного бока, до другого.
Не мудрено, — подумалось Картофельному Бобу, — что Бусы так часто болеют.
Так говорил ему дядюшка Чипс, и Картофельный Боб понимал теперь — почему… Он топтался бы на месте ещё долго, пялясь на эти двери и гадая: норы это или нет…, но дядюшка Чипс снова налёг сзади на его поясницу, проталкивая в коридор. Потом — развернул лицом к первой же нише, совсем не имеющей сдвижной двери. Там было лишь пухлое кресло и огромный, во всю стену, квадрат окна — дядюшка Чипс почти затолкал Картофельного Боба в это кресло, и тот уселся, сжавшись в комок и не прикасаясь к подлокотникам.
— Скорее, вы там! — поторопил их тучный человек, и дядюшка Чипс быстро и негромко ответил ему:
— Уже все, Туки…
Потом он добавил:
— Счастливого пути, Боб… Не бойся ничего — просто сиди у окна и смотри на мир за поворотом. Он — должен быть прекрасен… Туки прокатит тебя до конца маршрута и привезет обратно… И, помни о шляпе, Боб! Всегда помни о шляпе…
В окне — был виден тот отрезок шоссе, на котором они уже бывали с дядюшкой Чипсом…, но отсюда, изнутри Буса, он выглядел совершенно иначе. До асфальта, а тем более до земли, было страшно далеко — даже трава выглядела отсюда сплошным зеленовато-жёлтым пятном, без деталей, неразделимым на отдельные стебельки и травинки. Деревья парили над ней, будто бы не касаясь почвы корнями.
Картофельный Боб задрал голову…, но и неба
