Приказчик без головы - Валерий Введенский

Дитцвальд подскочил:

– Протестую! Вопрос не имеет никакого отношения к существу рассматриваемого дела!

Тарусов повернулся к судьям:

– Уважаемый суд! Господа заседатели! Полицейские чины, согласно главы одиннадцатой Устава уголовного судопроизводства, при проведении расследований обязаны неукоснительно соблюдать закон, который ясно и четко определяет, что все следственные действия выполняются полицией при участии или же по поручению судебного следователя. А в расследовании убийства Степана Муравкина судебный следователь не участвовал вообще. Возникает резонный вопрос: почему? Нет ли тут упущений или злоупотреблений?

«Как жалок этот экс-профессор! – подумал Якоб. – Неужели надеется разжалобить присяжных мелкими упущениями полиции?»

Но вслух произнес:

– Протест отклонен. Отвечайте, коллежский асессор!

– Упущений никаких не было! – обиженно произнес Крутилин, искренне не понимая, чего добивается адвокат. А Тарусов всего лишь пытался вывести его из себя, чтобы задать самый каверзный из своих вопросов.

– Обыск был проведен в течение суток со дня обнаружения трупа, в которые, согласно упомянутой вами, господин присяжный поверенный, одиннадцатой главы Устава полиция может действовать самостоятельно.

– Допустим, – пожал плечами Тарусов. – Вы присутствовали на признательном допросе моего подзащитного? – спросил он чуть погодя, сделав долгую паузу на поиск какой-то бумаги.

Обычное добродушие начало изменять Крутилину. Ответил он уже раздраженно:

– Вы, князь, верно, слушали меня невнимательно!

– Почему же? Очень внимательно. Оттого и удивляюсь. При задержании мой подзащитный отрицал свою вину, а проведя ночь в арестантской камере, вдруг бац! – и признался. Не оказывалось ли на него давления с вашей стороны?

Когда Крутилин волновался или возмущался, у него появлялся малоросский акцент:

– Шо? Шо?

– Давление оказывали?

– Да шо вы себе позволяете!..

– Протестую! – поддержал Ивана Дмитриевича Дитцвальд. – Прися…

– Подсудимый сам напросился на допрос! – не обратил на реплику товарища прокурора ни грана внимания Крутилин. – Верно я говорю, Муравкин? А ну встань, когда я с тобой разговариваю!

– Протестую! – сказал Тарусов. – Свидетель не имеет права задавать вопросы обвиняемому.

– Протест принят, – вынужден был согласиться Якоб. – У вас, защитник, еще есть вопросы к свидетелю?

– Да! А судебный следователь на признательном допросе присутствовал?

Начальник сыскной полиции разозлился:

– Я ужо советовал вам: почитайте протокол!

– И все-таки, да или нет?

– Нет, нет!

Время настало:

– А на допросе Марии Муравкиной?

Крутилин глубоко задумался. В иной день он успевал и пять, и десять допросов снять. Как их упомнишь? Мария Муравкина. Муравкина… Ба! Да это в воскресенье было! Крутилин хлопнул себя рукой по лбу:

– Тоже нет! Сам ее допросил.

– А почему?

Иван Дмитриевич тяжело вздохнул. Да! Не из всякого теоретика практик получается. С трудом себя сдерживая, попытался популярно объяснить бывшему профессору:

– Ежели судебный следователь каждого свидетеля по всем находящимся в его производстве делам начнет допрашивать самолично, никаких суток ему не хватит. Один он на целую часть! Поэтому следователь лишь направляет следствие, давая, как вы тут процитировали, соответствующие указания полиции.

И тут выяснилось, что Дмитрий Данилович не так и прост.

– Да, согласен! Но только до окончания расследования. Когда же оно закрыто, а прокурор подписал обвинительный акт, разве имеете вы право кого-то допрашивать?

Крутилин крякнул от неожиданности: ну и дела, провел его профессор! Ну погоди, мы тоже не лыком шиты!

– Вынужден признать: вы правы! Не должен я был Муравкину допрашивать.

В зале вдруг сделалось тихо, публика даже обертками от конфект перестала шуршать. Надежды на интересное зрелище начинали оправдываться.

– Однако, господа присяжные заседатели, – продолжил Крутилин, – имелось некое чрезвычайное обстоятельство, которое если не оправдывает, то, во всяком случае, объясняет мой проступок. Дело в том, что госпожа Муравкина после ареста мужа скрылась!

– Что значит скрылась, Иван Дмитриевич? Поясните присяжным, – перебил Крутилина защитник.

– То и значит. Исчезла! Испарилась! Как в воду канула! Шо вызвало у меня сурьезные подозрения…

– Разве Муравкина исчезла? Цитирую по написанному вами протоколу: «После ареста мужа я переменила место жительства». Только и всего! Она не испарялась, господа присяжные, просто сыскная полиция не удосужилась ее найти.

Крутилин сдержался с трудом. Где он должен был искать Муравкину? В столице найти человека – все равно что в стоге сена иголку.

– Опишите-ка нам этот допрос поподробней, – попросил его Тарусов. – Когда и при каких обстоятельствах он состоялся?

– В прошлое воскресенье, – глядя исподлобья, буркнул Крутилин. – Марию Муравкину задержали на свидании у мужа и препроводили в сыскное.

– Почему вы не вызвали судебного следователя?

– Я вошел в ее положение. У Муравкиной ребенок грудной, она его соседке на часок оставила, а тут ее и арестовали.

– Преклоняюсь перед вашим гуманизмом, господин коллежский асессор! Вместо того чтобы извиниться и отпустить ни в чем не повинную женщину, вы принялись ее допрашивать.

– У нее шо, на лбу невиновность нарисована? – взорвался Крутилин. – А вдруг она соучастница? Вдруг он, – Иван Дмитриевич по-деревенски показал на подсудимого пальцем, – ее вину на себя принял?

– Когда, когда вы Муравкину допрашивали? – быстро переспросил Тарусов.

– Сколько можно повторять! В это воскресенье!

– Запомните это, господа заседатели, – Дмитрий Данилович поднял палец вверх. – Еще в прошлое воскресенье, три дня назад, начальник сыскной полиции сомневался в виновности моего подзащитного!

Иван Дмитриевич прикрыл глаза. Как он опростоволосился! Его, матерого волка, словно щенка, загнали в хорошо продуманную ловушку.

Дитцвальда же оплошность Крутилина не взволновала. Когда после его выступления присяжные убедятся в виновности Антипа, они забудут процессуальные нарушения, простят следствию оплошности и упущения. Речь Фердинанд Эдуардович подготовил яркую, образную, вещественные доказательства устрашающие. А показания свидетелей, в том числе жены, полностью изобличают злодея. Расстраивало товарища прокурора одно: если Тарусов будет каждого свидетеля с таким остервенением допрашивать, он, Фердинанд Эдуардович, опоздает на двухчасовой поезд.

– Господин защитник! – Якоб решился прервать затянувшееся молчание. – У вас есть еще вопросы к свидетелю?

– Конечно, – улыбнулся Тарусов. – Иван Дмитриевич, а вы Муравкину сразу узнали?

– Шо? – не понял вопроса Крутилин.

Здесь даже Дитцвальд возмутился. Если выяснять такие подробности, он и к четырехчасовому поезду не управится.

– Господин председательствующий, я протестую! Все вопросы защитника касаются второстепенных, ничего не значащих деталей и преследуют единственную цель: затянуть дело. Предлагаю вызвать следующего свидетеля!

– Ваше высокоблагородие, – тут же возразил Тарусов, – как станет понятно в дальнейшем, все мои вопросы архиважны. – И, чуть подумав, прибавил: – И абсолютно необходимы для полного оправдания моего подзащитного!

Зал ахнул. Дитцвальд выпучил глаза. С ума, что ли, сошел Тарусов?

– Господа присяжные, – продолжал присяжный поверенный, – вам уже понятно: следствие велось небрежно, с серьезными нарушениями. Из-за этого на скамью подсудимых угодил невиновный.

Якоб размышлял. Первоначальное его впечатление о Тарусове вышло отвратительным, однако удачные выпады князя на допросе Крутилина мнение это поколебали. По всему выходит, дурачком экс-профессор лишь прикидывался, чтобы бдительность противника усыпить. И это ему удалось! Теперь же князь рвется в бой. Что ж, к лучшему. Все одно сидеть в этой парной, так хоть скучно не будет.

– Протест отклонен! Задавайте свои вопросы, князь, – сказал Якоб.

– Итак, Иван Дмитриевич, – продолжил Тарусов, – вы встречались с Муравкиной раньше, до этого допроса?

– Да, во время обыска. – Теперь Крутилин отвечал медленно, словно предварительно каждое свое слово пробовал на зуб.

– Отсюда и непонятый вами вопрос: вы Марусю сразу узнали? Сомнений, Муравкина ли перед вами, не имели?

Крутилин пожал плечами. Чуял подвох, но не мог понять какой.

– Да или нет? – настаивал князь.

– Нет, сомнений не имел.

– Вопросы исчерпаны. – Тарусов сел.

Крутилин был слабо образован. Главным его оружием была интуиция, или, как выразился Выговский, чуйка. И она сейчас вдруг подсказала ему, что первый зал Окружного суда начальник сыскной полиции должен покинуть немедленно. Иначе завтра неминуемо попадет на все первые полосы, и отнюдь не героем!