Танец мотыльков над сухой землей - Марина Москвина

— Вот что, Витя, — сказал Леня, — когда они еще позвонят, будут грозить тебе преждевременной потерей здоровья и требовать купить свои самопальные шерстяные рейтузы, скажи им — я на вас нашлю злой дух Ямбуя. Так и скажи — к вам завтра прилетит злой дух Ямбуя с Уральских гор! Только злой дух Ямбуя может спасти нас от таких медиков! — заключил доктор Тишков.

Сережка устраивается на работу. На собеседовании служба безопасности, ознакомившись с его анкетой, выразила удивление, что папа у него художник, мама писательница, а сам он на вопрос, какие будут особые пожелания, ответил: чтобы с едой не было никаких перебоев.

— У вас что — было голодное детство? — спросил один.

— Ну, ничего себе, — сказал второй, — какие у него родители креативщики!

— Да, это все одно, — махнул рукой третий, — рекламщики, пиарщики, писатели, художники…

— А другое, — дружески поддержал разговор Сергей, — это военные, киллеры, менты, прокуроры…

В Уваровке на темной веранде Леня слушает радио и при этом заштриховывает картину: идет человек — согбенный, а на плечах у него сидит битком набитый мешок, свесив ноги. Из приемника с треском пополам доносится песня «Кто тебя выдумал, звездная страна».

Я спрашиваю:

— Что сидишь в темноте?

Он отвечает:

— Вот слушаю, звонят из Кинешмы, из Рязани — заказывают песни, рассказывают свои судьбы.

— Ну, и какие у них судьбы?

— Судьбы? Обычные, — он отвечает, штрихуя. — Обычные страшные судьбы. Родился, учился, женился, служил в армии. И таких судеб тысячи. Практически у каждого такая судьба.

— Открыл журнал «Цитата», — огорченно говорит Отрошенко, — а там мой рассказ спизжен!..

Решила посоветоваться с Тюниным: наш Сережа начал выпускать детские книги в издательстве «Рипол-классик» — серия «Шедевры книжной иллюстрации». Надо бы найти координаты иллюстраторов и книги, изданные когда-то, которые можно переиздать, или пока неизданные, ожидающие своего часа.

Тюнин рекомендует художников, диктует телефоны.

— Значит, можно позвонить и спросить, — уточняю формулировку, — нельзя ли прийти к вам — посмотреть, что есть?..

— Нет, — отвечает Тюнин, — так невежливо. Надо сказать: собираемся переиздавать хорошие книги, новую жизнь вдохнуть, а то — что у вас там все лежит… мертвым грузом, никому не нужное, только и остается, что выкинуть на помойку, — неожиданно закончил он.

Григорий Остер пожаловался нам с Успенским, как ему в нескольких местах отказали в виски. Я была поражена.

— Неужели? — воскликнула я. — Такому уважаемому человеку в трех местах отказали в виски???

— Да не в виски! — отмахнулся от меня Гриша. — А В ИСКЕ!!!

Собираюсь на книжную ярмарку. Хочу надеть что-то яркое, полыхающее красками. Леня говорит:

— Не надо. Писатель должен одеваться просто, как Кафка: темный пиджак, такие же брюки, рубашка — все обычно. А на плече — живой крот.

На книжной ярмарке донесся обрывок фразы:

— Вот к чему приводит неправильный подбор книг: один стал близоруким, другой сломал руку и получил грыжу…

— Надо мне поменьше вопросов задавать, — переживает Люся. — А то Леня рассказывал мне, рассказывал, как он иллюстрировал сказки Седова, какие рисовал развороты и полосы, и говорит: «Завтра я сдаю эту книжку в издательство». Тут я спрашиваю: «А она с картинками?»

На пятидесятилетний юбилей я купила Седову бурно рекламируемое средство для густоты шевелюры. И вручила ему со словами:

— Втирай! И желаю, чтобы у тебя что-то было не только НА голове, но и В голове.

— Это очень глубоко придется втирать, — ответил Седов.

В метро один военный говорит другому:

— Я помню наизусть пятьсот телефонов.

— А я два, — сказал Седов, — твой и бабушкин.

В новогодние праздники мама Седова, Лидия Александровна, звонит в мэрию на горячую линию.

— Я хочу донести до вашего сведения, — говорит она, — может, это будет для вас неожиданным открытием, — что не все поехали на каникулы на Канары, Сейшелы и в Куршавель. Вот я, например, пенсионерка, сейчас ходила в магазин и не смогла до него дойти — так скользко, и никто дорожки песком не посыпает!!!

Ей ответили:

— Вернется из отпуска наш начальник, мы ему доложим.

— Как бы я хотела, — мечтательно говорит нам с Седовым мама Лида, — чтобы у вас был творческий взлет — с сопутствующим ему финансовым благополучием. Много публикаций, книги, мультфильмы, поклонники, слава, зарубежные гастроли, высокие гонорары. И тогда мы, сложившись, купили бы мне наконец новый шкаф, чтобы ящик выдвигался — не скрипел, не разваливался, и дверцы раскрывались, а не вываливались!

— Все новости всегда одни и те же, — сказал Леня. — Вон, только что сказали в новостях: елку в психбольнице подвесили вверх ногами. Пациенты и медперсонал страшно радовались. А я в прошлом году эту новость услышал и записал, она меня заинтересовала.

В Норильске Дмитрий Александрович Пригов показывал видеофильм «Раковина». На экране его рука медленно вращает раковину. Под музыку Ираиды Юсуповой эту руку временами поддерживает, а то и почесывает другая рука Дмитрия Александровича — держать-то нелегко тяжелую раковину на вытянутой руке столь долгое время. Это был фильм о том, как рождается красота. Я наговорила Дмитрию Александровичу кучу хороших слов. Он одобрительно похлопал меня по плечу, назвал по имени. Запомнил. Потом по очереди обнял нас с Тишковым.

— Живите не по лжи, — благословил нас Пригов.

В Москве у Дины Рубиной часто бывали гости. Однажды я встретила там режиссера Михаила Левитина. Мы не были представлены друг другу, и когда я ушла, он поинтересовался, кто я такая.

— Как? — воскликнула Дина. — Вы разве не знакомы? Марина Москвина!..

— А-а, — осенило Левитина, — знаю! Это женщина, которая стрижет Яшу Акима.

Ректор Еврейского университета, доктор физико-математических наук, профессор Софья Шуровская:

— Многие пытались давать мне взятки, все бессмысленно, но никто не знает, что за один пирожок с капустой я готова прозакладывать душу дьяволу…

Леня отправился утром на вечеринку в чешское посольство, пригласил его филолог и переводчик, знаток современной русской литературы и искусства Ян Махонин.

Леня вернулся, рассказывает:

— Пришло очень много народу, разные замшелые дипломаты повытащили из сундуков свои велюровые костюмы и французские немодные галстуки, какие-то чешские военные с аксельбантами и подвязками. Стол ломился от яств — в одиннадцать утра! Шпикачки, всевозможные вина, сливовица, бехеровка, пиво лились рекой, все эти люди сразу принялись за еду — так рано утром, навалили себе продуктов в тарелки, ели, пили, даже выходили на балкон курить, хотя был конец октября. Посол всех приветствовал лично, чуть не четыреста человек, пожимал руку, стоя на лестнице.

Кругом никаких знакомых лиц, потом Леня заметил Эдуарда Лимонова. Тот стоял один в костюме очень добротном, двубортном — с широченными плечами и очень широкими лацканами, может, сам его когда-то сшил. И в больших ботинках с широкими тупыми носами на микропоре — такими хорошо отбиваться от ОМОНа.

— Я поздоровался, — сказал Леня, — а когда мы приблизились к послу, представил его: «Эдуард Лимонов, писатель и лидер оппозиции». Все смотрели на нас с ним и думали, наверное, что я — правая рука Лимонова. Прощаясь, я сказал: удачи, Эдуард! В общем, ближе к полудню, когда я хотел обратить свой взор к еде, все было уже съедено.

Несколько лет Дина Рубина служила в московском еврейском агентстве — «Сохнуте». К ней нескончаемой вереницей шли разные прожектеры, представляли свои проекты, просили субсидии.

— Сегодня ко мне явился некий Зиновий Соломонович, — говорила Дина. — У него созрел архитектурный замысел, но нет денег на проект. Знаешь, что он решил построить? Отгадай — с трех раз, не думая. Включи свою дьявольскую интуицию и говори.

— …Он решил возвести Храм.

— Ого! — восхитилась Дина. — С первого раза. Да!!! Он хочет построить Третий Храм.

— Ты знаешь, что пеплом после кремации, — сообщил Тюнин, — хорошо посыпать огород на даче? Это очень полезное удобрение. Так жена одного итальянца, когда ее муж умер и был кремирован, высыпала пепел в вино и выпила его!

— Это в качестве активированного угля? — спросил Игорь Смирнов.

Когда режиссер Юрий Бутусов ставил во МХАТе «Гамлета», моя знакомая из литчасти театра Света Савина держала меня в курсе всех событий. Рассказывала, какой Бутусов ранимый, трепетный, но и — одновременно — тиран. Как ему Хабенский сказал, изможденный: