По земле ходить не просто - Вениамин Лебедев

Сергей не ответил на шутку. Он крепко стиснул плечи Николая.

— Изменился как… Аня очень плакала, когда узнала о твоем ранении. Потом к нам приехал Василий Ефимович, и она успокоилась. А ты вон какой стал. Лицо совсем изменилось.

— А ты, я гляжу, совсем стал педагогом, Сережа. Сразу характеристику составляешь!

— А как же? — иронически засмеялся Сергей. — Чай, я теперь директор. По должности положено. Здоровье у тебя как? Садись.

— Было тяжелое ранение, чуть богу душу не отдал. А теперь ничего. Хорошо вылечили. Расскажи-ка лучше, как ты живешь и работаешь? Отца расспросить о тебе не успел. Я ведь потревожил моего старика. Домой заехать не было времени. Вызвал его телеграммой на станцию. Посидели с ним и с братом на станции часа два, а потом обратно до Дружинино… Попал в этот поезд и решил пройтись по вагонам. Вдруг, думаю, увижу кого-нибудь из знакомых. Вот и встретились. Ты где выходишь?

— Мне еще четыре часа… А работать… Трудно, Коля. Очень трудно…

— С учителями не ладишь?

— С учителями что! — махнул рукой Сергей. — Жизнь, оказывается, сложнее, чем мы представляли ее себе из окна института. А с учителями можно работать. Если надо, ни они, ни я не постесняемся сказать друг другу в глаза неприятное. Похуже у меня было с председателем райисполкома и заведующей районе Правда, председатель полетел. Представь себе, нас учили не мириться с тем, что мешает работе, не скрывать от народа неудачи и недостатки. Так нас учили в комсомоле, да и партия учит этому. А тут хотели меня заставить молчать даже тогда, когда я вижу ложь, обман, вымогательство! Ну я и накритиковал на свою голову. Добиваются теперь снятия меня с работы.

— А я рад за тебя, Сережа. Честное слово, рад! Это же замечательно!

— Чему тут радоваться? Тому, что в обывательщине тонем? Напрасно тратим свою энергию?

— Рад тому, что ты не превратился в директора гимназии. Если все это переживаешь с болью, значит, борешься. Ты же боец, солдат!

— Слишком высоко ставишь. Боюсь, что мелко пашем.

Сергей с негодованием и горечью рассказал о своих столкновениях с Карповым и Ивлянской.

— Сергей, ты же прав. Ну разве можно мириться с такими людьми? Терпеть их… Это же страшное дело! Видеть, что тут подлые, опасные люди, и улыбаться им, пожимать руки. Да будь они прокляты!

— Беда в том, что им верят.

— Вот, вот! — обрадовался Николай. — Поэтому их и надо разоблачать. Я представляю, с какой наглостью они носят свои поганые физиономии…

— Не так-то просто это, как кажется. Карпов, например, сын красного партизана, уважаемого человека. Вырос в комсомоле, говорят. Ивлянская тоже в свое время имела кое-какие заслуги.

— Переродились они.

— Переродились? — Сергей задумался. — Нет, пожалуй, не подходит. Приспособились. Вот это, пожалуй, верно. Пробрались высоко; обманули всех. Заполз такой высоко, за место держится, с делом не справляется, а тех, кто их разоблачает, жалит, как змея. А с народом держится, как Наполеон. Да ну их! Давай закусим ради встречи.

— Только ты не отступай, Сережа!

— Не будем об этом говорить… Как я рад, что встретил тебя. Приеду — расскажу Ане.

— Аня работает у тебя?

— В одной школе работаем. Она молодец, у нее дело хорошо идет. Дети ее любят. Вот о себе пока ничего не могу сказать. Ты выпьешь? Тебе можно, как военному человеку? У меня кагор. Аня заказала.

— Немного можно. Солдат, говорят, при встрече с другом должен портянку выжать, но выпить.

Сергей поставил чемодан на колени и раскрыл его. Из маленького свертка выглядывало розовое личико куколки.

— Ого! — засмеялся Николай, выхватив куклу. — Директору приходится возить с собой и таких пассажиров?

— Мы ждем ребенка, — застенчиво улыбнулся Сергей. — Правда, еще не скоро, но запас, говорят, карман не дерет.

— Так ты женат, что ли?

— Разве ты не знал?

— Конечно, не знал! — Николай с силой пожал руку Сергею. — Поздравляю. От души поздравляю! А я думал, вы все еще, как в институте, дружите. Передай ей от меня поздравление и большой привет.

— Спасибо, Коля. Сергей разлил вино.

— Выпьем за ваше счастье и счастье будущего ребенка.

— И за тебя, Коля, и за твое счастье. Извини… — неловко потупился он. — Мы о тебе ничего не говорили. Аня спросит, а я ничего не знаю… Николаю пришлось рассказать.

— С фронта на фронт, — значит, — сказал Сергей. — А меня не берут. Написал заявление в военкомат — отказали.

— У тебя свой фронт. Тоже нелегкое дело… А что о ребятах наших знаешь?

— Разъехались. В городе остались Геннадий Иванович и Федя. Федя пишет диссертацию на тему «Влияние лунного света на рост телеграфных столбов».

Николай захохотал: Сергей до сих пор не мог избавиться от неприязни к Федору.

— Федя, Федя! — проговорил Николай со вздохом. — Не пойму я его. А ведь далеко уйдет. Боюсь только, что весь свой талант израсходует на картофельно-морковное благополучие. Жаль мне его становится.

— Не жалей. Он не будет есть, как мы с тобой, картошку и морковь. Что-нибудь получше найдет себе. Он ведь считает себя выше нас по интеллектуальному развитию.

Четыре часа пролетели незаметно. За окном замелькали огни маленькой станции, и поезд остановился.

Сергея ждала подвода. Николай помог ему вынести багаж.

— Скорее возвращайся, Коля. Приедешь, ко мне в гости обязательно.

И вдруг Сергей понял, что прощается сейчас с самым лучшим другом, самым близким товарищем.

— Живы будем — не помрем! Вернусь, Сережа, — ответил Николай.

Проводив поезд, Сергей долго стоял на перроне. Как жизнь изменила всех их, бывших выпускников института. И Коля изменился, хотя внешне остался прежним. И сам Сергей не тот, институтский. Много горького пришлось хлебнуть меньше чем за год.

— Знакомого встретили, Сергей Петрович? — спросил завхоз, с нетерпением ожидавший его у саней.

— Нет, больше. Друга. Настоящего друга.

Ночь была тихая. Луна заливала бледным светом сухой, хрустящий под ногами снег.

— Поехали, — сказал Сергей.

Нина стояла у барьера ложи и, прикрываясь бархатной занавеской, смотрела в зрительный зал. По случаю юбилея педагогического института театр был переполнен.

Федор, ушедший покурить, долго не возвращался, и Нина начала скучать. Выходить в фойе не хотелось: неприятно, испытывать на себе любопытные взгляды. Она и раньше догадывалась, что сегодняшний выход в оперу будет чем-то вроде смотрин. Да это и понятно: у Федора много знакомых среди студентов и научных работников, и в кругу ученых он принят, должно быть, как свой человек. По его рассказам, он запросто ходит к профессорам домой, а их жены принимают самое живое участие в устройстве его личной жизни. И о том, что Федор сегодня будет в театре с ней, некоторые, видимо, знали. Когда они поднимались в буфет, многие с любопытством поглядывали на них. Одна пожилая дама, увидев Нину, удивленно вскинула брови и тут же что-то шепнула своему седоволосому спутнику. Тот повернулся, увидел Федора, вежливо раскланялся с ним и мимоходом бесцеремонно рассмотрел Нину.

— Я тебя заставил поскучать? — спросил Федор, входя в ложу. — Извини меня. Встретился с одним доцентом — он из Москвы приехал. С трудом ускользнул. Сразу уйти было неудобно.

— Нет, ничего. Что же тут особенного, если задержался, — сказала Нина, присаживаясь на стул.

— Знаешь, Нина, бывает в жизни необъяснимое… Долго, очень долго и трудно иногда добиваешься цели, но еще труднее становится, когда до нее остаются какие-то считанные часы и минуты… Молчу, молчу, — осекся он, встретившись с ней взглядом. — Обещал: не буду.

Нине жаль было этого большого, по-детски восторженного человека. Он не смел сказать прямо: поедем сегодня ко мне. Смешной и глупый! Боится своей настойчивостью испортить дело. И теперь вот с тревогой смотрит на нее своими карими глазами. Как он будет огорчен, узнав, что впереди разлука и, может, надолго. С какой болью он воспримет это?

— Не надо так, Феденька! Не надо! Вот и помрачнел вдруг…

Федор улыбнулся и украдкой поцеловал ее пальцы.

— Вырвалось. Я же тебе дал слово, что не буду об этом говорить, пока сама не скажешь. Но понимаешь, не могу молчать. Я люблю тебя! Это без меры и предела. И дальше без тебя не могу… Сам я в институте, а мысли с тобой, все время с тобой.

— С этим, Федя, придется повременить пока, — начала осторожно Нина.

— Почему?

— Война же… Неудобно как-то.

— Ах вот в чем препятствие! — облегченно вздохнул Федор и улыбнулся. — Я уверен, что наши скоро наложат белофиннам. Наконец, что нам беспокоиться? Я — на броне. Институт позаботился. Правда, сейчас трудное время, многого не хватает, но ничего. Будем жить не хуже других!

— Ты не понял меня, — сказала она с легкой досадой.