История Жиль Бласа из Сантильяны - Ален Лесаж

Когда я на следующее утро управился со всеми своими обязанностями, он дал мне шесть дукатов вместо шести реалов и сказал:

– Вот тебе жалованье за то время, которое ты у меня прослужил. Ищи себе другое место: я не могу держать у себя лакея, у которого такие блестящие знакомства.

Я попытался объяснить ему в свое оправдание, что знал альгвасила по Вальядолиду, где снабжал его некими лечебными средствами, когда занимался медициной.

– Отлично придумано, – возразил дон Бернальдо, – но так надо было ответить мне вчера вечером, вместо того чтоб приходить в замешательство.

– Сеньор, я постеснялся рассказывать вам такие вещи: вот причина моего смущения, – отвечал я.

– Удивительная деликатность! – заметил мой господин, легонько хлопнув меня по плечу. – Право, я не считал тебя таким хитрецом. Ступай, дружок, ты свободен: я не намерен держать слуг, которые якшаются с альгвасилами.

Я немедленно отправился сообщить эту прискорбную новость Мелендесу, который сказал мне в утешение, что надеется найти для меня лучшее место. Действительно, спустя несколько дней он заявил мне:

– Ну-с, Жиль Блас, друг мой, я принес вам такое отрадное известие, какого вы и не ожидали. Вы получите приятнейшую службу на свете. Я помещу вас к Дону Матео де Сильва. Это – знатный аристократ, один из тех молодых сеньоров, которых называют петиметрами. Я имею честь быть его поставщиком. Он забирает у меня сукно, правда в кредит, но с такими барами ничем не рискуешь: они обычно женятся на богатых наследницах, которые уплачивают их долги; а если этого не случается, то купец, знающий свое дело, продает им всегда товары по такой высокой цене, что не потерпит убытка, если даже получит четвертую часть следуемой суммы. Управитель дона Матео – мой близкий приятель, – продолжал он. – Пойдемте к нему. Он сам представит вас своему патрону, и вы можете рассчитывать на то, что из уважения ко мне он и к вам отнесется весьма доброжелательно.

По дороге к палатам дона Матео купец сказал мне:

– Считаю нужным сообщить вам, что за человек управитель, дабы вы могли этим руководствоваться. Зовут его Грегорио Родригес. Между нами говоря, он из простого звания, но, чувствуя склонность к делам, не пренебрег своими дарованиями и разбогател, служа управителем в двух богатых домах, которые разорились. Предваряю вас, что он очень тщеславен и любит, когда остальные слуги перед ним лебезят. Если им нужно добиться у своего господина даже самой ничтожной милости, они должны сперва обратиться к управителю; выпроси они что-либо без его ведома, он всегда может устроить так, что либо господин отменит свое обещание, либо от этого обещания не будет никакого прока. Примите это к сведению, Жиль Блас: ходите на поклон к сеньору Родригесу даже чаще, чем к самому барину, и сделайте все, что от вас зависит, чтоб ему понравиться. Его благосклонность принесет вам немало пользы. Он будет аккуратно платить вам жалованье, а если у вас хватит ловкости втереться к нему в доверие, то он, может быть, даже даст вам обглодать какую-нибудь косточку. У него их – хоть отбавляй! Дон Матео – молодой сеньор, который помышляет только об удовольствиях и совершенно не желает заниматься собственными делами. Отличное местечко для управителя.

Придя в палаты дона Матео, мы спросили сеньора Родригеса. Нам сказали, что он находится на своей половине. Мы действительно застали его там и вместе с ним какого-то человека, походившего на крестьянина и державшего в руках мешок из синей холстины, набитый деньгами. Управитель показавшийся мне бледнее и желтее девицы, истомленной безбрачием, вышел навстречу Мелендесу с распростертыми объятиями; тот, в свою очередь, раскрыл свои, и они обнялись с изъявлениями дружбы, в которых было гораздо больше притворства, нежели искренности. Затем речь зашла обо мне. Оглядев меня с головы до пят, управитель весьма любезно сказал, что, по всей видимости, я подойду дону Матео и что он с удовольствием берется представить меня этому сеньору. Тут Мелендес заявил, насколько он принимает к сердцу мои интересы, и просил управителя оказать мне свое покровительство; затем, наговорив Родригесу кучу всяких комплиментов, он оставил меня с ним, а сам удалился. После его ухода управитель обратился ко мне:

– Я отведу вас к своему господину, как только управлюсь с этим славным поселянином.

Он тотчас же подошел к крестьянину и, взяв у него мешок, сказал:

– Посмотрим, Талего, налицо ли все пятьсот пистолей.

Он сам пересчитал их и, убедившись, что все в порядке, выдал землепашцу расписку и отпустил его. Затем он положил деньги обратно в мешок и, покончив с этим, обратился ко мне:

– Теперь можем идти к дону Матео. Он встает обычно часам к двенадцати; сейчас около часу: вероятно, у него в опочивальне уже светло.

Дон Матео действительно только что встал и был еще в шлафроке. Он сидел, развалившись в кресле, на ручку которого закинул одну ногу, и, раскачиваясь взад и вперед, растирал на терке нюхательный табак[66]. Мы застали его беседующим с лакеем, который временно замещал должность камердинера и находился в опочивальне в ожидании приказаний.

– Сеньор, – сказал управитель, – я взял на себя смелость привести вам этого молодого человека, чтобы заменить того, которого вы изволили уволить третьего дня. Ваш поставщик Мелендес ручается за него и уверяет, что он порядочный малый. Надеюсь, что вы останетесь им вполне довольны.

– Хорошо, – отвечал молодой сеньор, – поскольку это ваш протеже, я не задумываясь беру его на службу: пусть будет камердинером. С этим покончено. А теперь, Родригес, – добавил он, – поговорим о другом. Вы пришли весьма кстати: я только что собирался послать за вами. Мне нужно сообщить вам неприятное известие, любезный Родригес. Я несчастливо играл сегодня ночью: помимо ста пистолей, которые были при мне, я проиграл еще двести на слово. Вы сами знаете, как важно для человека моего круга аккуратно уплачивать такие долги. В сущности, это единственные, которыми честь не позволяет нам манкировать; в отношении прочих мы менее исправны. Поэтому необходимо срочно достать двести пистолей и послать их графине де Педроса.

– Сеньор, – заметил управитель, – это легче сказать, чем сделать. Откуда, с вашего позволения, возьму я такую сумму? Ни одного мараведи[67] не могу я выжать из ваших арендаторов, сколько я их ни стращаю. Между тем я должен пристойно содержать вашу челядь и лезу из кожи вон, чтоб покрыть все расходы. Правда, до сих пор я, слава богу, сводил концы с концами; но теперь просто не знаю, какому святому молиться: я в безвыходном положении.

– Все ваши разговоры ни к чему, – прервал его дон Матео, – эта канитель наводит на меня скуку. Не воображаете же вы на самом деле, Родригес, что я переменю образ жизни и примусь управлять своим поместьем? Нечего сказать, миленькое развлечение для человека, любящего удовольствия.

– Потерпите немножко, сеньор; предвижу по ходу дела, что вы скоро навсегда избавитесь от этой заботы, – заметил управитель.

– Вы мне надоели! Вы меня в гроб вгоните! – резко крикнул ему дон Матео. – Предоставьте мне разоряться и устраивайтесь так, чтоб я этого не замечал. Мне во что бы то ни стало нужно двести пистолей, слышите: во что бы то ни стало.

– В таком случае разрешите обратиться к старичку, который уже ссужал вас деньгами под ростовщические проценты, – сказал Родригес.

– Обращайтесь хоть к самому дьяволу! – возразил молодой сеньор. – Я желаю получить двести пистолей, а до остального мне дела нет.

Он произнес эти слова запальчиво и с раздражением. Дворецкий удалился, и в ту же минуту вошел в опочивальню молодой аристократ по имени дон Антонио де Сентельес.

– Что с тобой, любезный друг? – спросил этот последний у моего господина. – Взгляд мрачный, и по лицу вижу, что ты сердит. Кто привел тебя в такое скверное настроение? Держу пари, что это тот прохвост, который отсюда вышел.

– Ты не ошибся, – отвечал дон Матео, – это – мой управитель. Всякий раз, как он является со своими разговорами, мне приходится переживать несколько пренеприятных минут. Он не перестает говорить о моих делах и упрекает меня в том, что я проедаю свое состояние. Можно подумать, что он от этого в убытке! Этакая скотина!

– Я и сам в таком же положении, дитя мое, – утешил его дон Антонио. – Мой управитель ничуть не рассудительнее твоего. Каждый раз, как этот плут приносит мне деньги (и то после повторных приказаний), он делает такой вид, точно дает мне свои. При этом он пускается в длиннейшие рассуждения. «Сеньор, – говорит он мне, – вы себя губите; на ваши доходы наложено запрещение». Приходится его обрывать, чтоб прекратить эти дурацкие разговоры.

– Все несчастье в том, – сказал дон Матео, – что мы не можем обойтись без таких людей; это – неизбежное зло.

– Да, это так, – согласился Сентельес. – Но погоди, – добавил он, хохоча от всей души, – мне пришла на ум довольно забавная мысль. Лучше и придумать нельзя. Мы превратим те мрачные сцены, которые они нам устраивают, в комические и будем смеяться над тем, что нас огорчает. Слушай: когда тебе понадобятся деньги, я буду требовать их у твоего управителя, а ты, в свою очередь, поступишь так же с моим. Пусть они читают нам тогда сколько угодно наставлений, мы будем выслушивать их совершенно спокойно. Твой управитель будет представлять отчеты мне, а мой – тебе. Я буду слушать рассказы о твоем мотовстве, а ты – о моем. Это будет превесело.