История Жиль Бласа из Сантильяны - Ален Лесаж

– Сеньоры, – сказал дон Альвар после первых учтивостей, – рекомендую вам сеньора Грегорио де Нориега, как одного из самых достойных кавалеров. Он обладает множеством прекрасных качеств. Ведомо ли вам, что он человек весьма образованный? Выбирайте любую науку: он одинаково силен во всех областях, начиная от самой тонкой и строгой логики до орфографии.

– Право, вы мне слишком льстите, – прервал его мещанин с принужденным смехом, – я мог бы, сеньор Альвар, вернуть вам ваш комплимент. Вы сами являетесь тем, что принято называть кладезем премудрости.

– Я не имел намерения напрашиваться на столь остроумную похвалу, – возразил дон Альвар. – Смею вас, однако, уверить, сеньоры, – добавил он, – что наш хозяин не преминет составить себе имя в свете.

– Что касается меня, – заметил дон Антонио, – то мне больше всего нравится в нем – и я ставлю это выше орфографии – его умение выбирать лиц, с которыми он ведет знакомство. Вместо того чтобы ограничиться общением с мещанами, он предпочитает молодых сеньоров, не считаясь с тем, во что это ему обойдется. В этом есть известная возвышенность чувств, которая меня восхищает. Вот что называется тратить деньги со вкусом и разбором.

За этими язвительными замечаниями последовало множество других в том же духе. Бедного Грегорио отделали на все корки. Петиметры один за другим осыпали его стрелами своих насмешек, но наш болван даже не ощущал этих уколов; напротив, он верил всему, что они говорили, и был, казалось, весьма доволен своими сотрапезниками, принимая их издевательства за великую честь. Одним словом, он служил им игрушкой все время, пока они сидели за столом, а это продолжалось весь день и всю ночь.

Мы с Мохиконом выпили так же основательно, как и наши господа, и когда мы выходили от мещанина, то и лакеи и сеньоры были пьяны в стельку.

Глава V

Жиль Блас становится сердцеедом, он знакомится с прелестной дамой

Проспав несколько часов, я встал в отличном расположении духа. Мне вспомнился совет Мелендеса, и я решил до пробуждения своего господина сходить на поклон к нашему управителю, тщеславие которого, как мне показалось, было до известной степени польщено оказанным ему вниманием. Он принял меня любезно и спросил, освоился ли я с образом жизни молодых сеньоров. Я отвечал, что все это для меня ново, но что я не отчаиваюсь со временем привыкнуть. Действительно, я привык, и даже очень скоро. В моем характере и настроении произошла полная перемена. Из прежнего рассудительного и степенного юноши я превратился в шумного, легкомысленного, пошлого вертопраха. Лакей дона Антонио поздравил меня с этой метаморфозой и сказал, что мне остается только завести любовную интригу, чтобы блистать в обществе. Он объяснил, что без этого я никогда не сделаюсь законченным щеголем, что у всех наших товарищей прелестные возлюбленные и что сам он пользуется благосклонностью двух благородных дам. Я решил, что каналья просто врет.

– Сеньор Мохикон, – сказал я, – вы, безусловно, красивый и очень умный малый, обладающий немалыми достоинствами, но я не понимаю, каким образом благородные дамы, у которых вы к тому же не живете, дают себя обольстить человеку вашего звания.

– Разумеется, они не знают, кто я такой, – отвечал он. – Я одерживаю свои победы, пользуясь платьем и даже именем своего господина. Делается это так: я наряжаюсь молодым вельможей и перенимаю все его повадки; явившись на гулянье, я заигрываю со всеми встречными женщинами, пока не найдется такая, которая клюнет на это. Тогда я иду за ней и стараюсь втянуть ее в разговор, называя себя доном Антонио Сентельес. Я прошу у нее свидания, дама жеманится; настаиваю, она соглашается и так далее. Вот, друг мой, – закончил он, – как я добиваюсь любовных успехов, и советую тебе последовать моему примеру.

Мне слишком хотелось прослыть блестящим кавалером, чтоб не послушаться такого совета; к тому же я не чувствовал ни малейшего отвращения к любовным интригам. А потому я возымел намерение нарядиться молодым вельможей и пуститься в галантные авантюры. Я не осмеливался переодеться у нас в доме из боязни быть замеченным. Забрав поэтому из гардероба моего господина роскошный костюм и завернув его в узел, отправился я с ним к одному цирюльнику средней руки из числа моих приятелей, где, по моим расчетам, можно было удобно переодеться. Там я принарядился самым тщательным образом. Цирюльник тоже приложил руку к моему убранству, и, когда мы решили, что больше добавить нечего, я зашагал по направлению к Лугу св. Иеронима с твердой уверенностью вернуться оттуда не иначе, как заручившись какой-нибудь любовной интригой. Но мне не пришлось бежать так далеко, чтоб завязать одну из самых блестящих.

Пересекая какой-то глухой переулок, я заметил богато одетую и очень стройную даму, которая выходила из маленького домика и садилась в наемную карету, поджидавшую у крыльца. Я тотчас же остановился, чтоб на нее посмотреть, и отвесил поклон с намерением засвидетельствовать ей, что она мне понравилась. Желая, в свою очередь, доказать, что она заслуживает еще большего внимания, чем я предполагал, дама приподняла на мгновение вуаль, и моим взорам представилось прелестнейшее личико. Карета укатила, а я продолжал стоять на улице, несколько ошеломленный миловидностью черт, которые мне пришлось улицезреть.

«Какая красотка! – сказал я сам себе. – Вот этакая, черт подери, могла бы окончательно закрепить за мной славу блестящего кавалера. Если те две дамы, которые любят Мохикона, так же красивы, как эта, то он просто счастливейшая бестия. Я благословлял бы судьбу, будь у меня такая возлюбленная».

Предаваясь этим размышлениям, я случайно взглянул на дом, откуда вышла моя красавица, и увидел в окне нижнего этажа старуху, сделавшую мне знак, чтоб я вошел.

Я тотчас же помчался на это приглашение и застал в довольно опрятной горнице почтенную и скромную старушку, которая, приняв меня, по меньшей мере, за маркиза, почтительно поклонилась и сказала:

– Не сомневаюсь, сеньор, что вы возымели дурное мнение о женщине, которая, не будучи с вами знакома, зазывает вас к себе; но, быть может, вы отнесетесь ко мне благосклоннее, когда узнаете, что я поступаю так не со всяким. Я приняла вас за придворного…

– Вы не ошиблись, любезная, – перебил я ее, выставляя вперед правую ногу и налегая корпусом на левое бедро, – могу сказать, не хвалясь, что принадлежу к одному из самых знатных испанских родов.

– Так я и думала, – продолжала старуха, – и сознаюсь вам, что всегда рада услужить благородным персонам: это моя слабость. Я наблюдала за вами из окна, и мне показалось, что вы очень внимательно смотрели на сеньору, которая только что от меня уехала. Не приглянулась ли она вам? Скажите откровенно.

– Клянусь честью придворного кавалера, – воскликнул я, – она меня поразила: я во всю жизнь не встречал более пикантного существа. Сведите-ка нас, дражайшая, и рассчитывайте на мою благодарность. Могу вас уверить, что мы, вельможи, ценим по достоинству такие услуги и платим за них щедрее, чем за какие-либо другие.

– Я уже сказывала вам, – отвечала старуха, – что всецело предана знатным особам и стараюсь быть им полезной. Например, я принимаю здесь дам, которым показная добродетель мешает видеться у себя со своими обожателями. Предоставляя им свой дом, я примиряю их темперамент с благопристойностью.

– Прекрасно, – сказал я, – но, по-видимому, вы только что оказали эту любезность даме, о которой идет речь.

– Нет, – возразила она, – это молодая вдова из благородных, которая ищет себе любовника. Но очень уж она привередлива: не знаю даже, подойдете ли вы ей, несмотря на все достоинства, которыми вы, наверно, обладаете. Я уже представила ей трех статных кавалеров, но она их отвергла.

– Ах ты черт! – воскликнул я самоуверенно. – Подпусти меня только к ней, и, клянусь честью, я тебе кой-что расскажу. Меня так и разбирает любопытство побыть наедине с этой несговорчивой красоткой: этакие мне еще не попадались.

– В таком случае, – сказала старуха, – соблаговолите пожаловать сюда завтра в тот же час, и вы удовлетворите свое любопытство.

– Непременно буду, – возразил я, – и посмотрим, может ли такой кавалер, как я, потерпеть поражение.

Я вернулся к своему брадобрею, не желая искать новых приключений и с нетерпением ожидая, чем кончится это.

На следующий день, снова вырядившись щеголем, отправился я к старухе часом раньше назначенного времени.

– Вы очень исправны, сеньор, – сказала она, – и я вам за это весьма благодарна. Правда, игра стоит свеч. Я виделась с нашей молодой вдовой, и мы очень много о вас беседовали. Мне не велено рассказывать, но уж так я к вам расположена, что не могу молчать: вы понравились и будете осчастливлены. Между нами говоря, эта сеньора – аппетитнейший кусочек: муж недолго прожил с нею; он, так сказать, мелькнул, как тень, и ее можно почитать как бы за девицу.