Ястреб халифа - К. Медведевич

Тарик, рубя направо и налево, рвался к высокому девятихвостому тугу на каменистой гряде, но джунгары окружили Сульдэ и стояли насмерть. У самого древка прыгали и завывали, тряся перьями и колокольчиками, шаманы. Нерегиль заорал от бессильной ярости, сиглави танцевал и вскидывал передние ноги, пытаясь встать в свечку. Аммар вдруг понял, отчего орет самийа — он не мог раскрыть свои крылья, не мог «проявить ореол», как говорили маги сумеречников. На место каждого поверженного джунгара заступал новый, словно степняки в одинаковых кафтанах и малахаях вырастали из-под земли из рассеянных зубов дракона — как в сказке, только очень страшной.

— Али-и! — заорал Аммар, высоко поднимая меч.

По изогнутому клинку бело-голубым блеском шваркнул отсвет молнии.

— Всевышний с нами! О Дарующий победу и Попирающий нечестивых! — заорал Аммар в хлещущее страшными белыми плетьми небо, — твое имя — Призывающий на суд!

С холма, на котором порывы ветра рвали с шеста девять черных конских хвостов, донесся тоскливый волчий вой. Тарик, словно вступая с этой руладой в жуткий противоестественный диалог, разразился пронзительной, модулированной музыкальной фразой на своем странном языке — а потом перешел на отчаянный, яростный крик. Не переставая выкрикивать что-то жуткое, нерегиль послал коня в отчаянный прыжок — джунгары отшатнулись, и самийа врезался в их плотный строй, кося клинком, как воплощенная смерть. Аммар заорал и бросился следом.

Когда, обтекая кровью джунгар и дождевыми струями, они вырвались на плоскую вершину увенчанного белым камнем холма, кони взвились на дыбы, а кто-то завопил от ужаса.

У самого знамени сидел огромный белый волк и скалил длинные, желтые, как у черепа, зубы.

— Эсе-ен! — закричал Тарик. — Эсен! А-ай-а-а! Смотри, кто тебя убьет!

И бросил коня вперед. Волк прыгнул. Сиглави пронзительно заржал и повалился на бок — с его спины кубарем скатились два сплетенных тела. В цепенящем ужасе Аммар смотрел, как волк клацает зубами у горла самийа, который отчаянно отжимает здоровенную башку прочь от лица.

И тут он вдруг увидел у себя под ногами невзрачный куст — рассказывали, что джунгары высаживали такие за упокой души родственника, и бережно ухаживали за таким кустом всю свою жизнь. Аммар спешился и вдруг оказался словно бы отрезанным от звуков и цвета. В мертвой тишине в лужице лунного света перед ним топорщился безлистный кустик из пяти веток. Аммар глубоко вздохнул и занес саиф. Веточки зашевелились. Не давая им времени сделать что-нибудь еще, ашшарит с маху секанул клинком — его лицо тут же залила брызнувшая во все стороны кровь. Продолжая рубить уже вслепую, Аммар чуть не оглох от рванувшихся ему в уши воплей — он снова оказался в гуще боя на холме, у белого камня на плоской вершине.

Задыхаясь и всхлипывая, он наконец отер рукавом джуббы лицо. Шайтан-колючка была изрублена им в клочья. И эти клочья плавали в кровавой луже. Медленно оглянувшись по сторонам, Аммар остановил глаза на сцене, которая не сразу поместилась в его разум.

Крича и выкликая чье-то имя, воины оттаскивали в сторону какую-то здоровенную белую тушу.

— Тарик! О Тарик! Господин!

Тут Аммар встряхнулся и заорал вместе со всеми. И побежал к месту, где под отваленной тушей обнаружилось тело самийа.

Нерегиль лежал, опрокинутый навзничь, раскинув руки — в правой мертвой хваткой зажат был обтекающий какой-то черной, нечеловеческой, дымящейся кровью ханджар. Молоденький ханетта, стоявший на коленях над телом самийа, поднял на Аммара наполненные слезами глаза: Тарик лежал в луже крови, своей и волчьей.

Волчьей? За спиной у Аммара раздались дикие вопли и несколько голосов разом призвали имена Али и Всевышнего. Огромная белая туша вдруг задымилась и перетекла в другой силуэт — на траве остался лежать труп узкоглазого плосколицего мужчины с узенькой джунгарской бородкой. В груди у него, прямо посреди дорогого золотого шитья кафтана, зияла широкая рана.

Вдруг из раны стало подниматься, клубясь, что-то белесое. Оно попыталось свиться в фигуру человека, заколыхалось — и тут в разоренном стойбище заорал петух. Дымчатый образ явственно зашипел, сгустился — и разошелся с тихим последним вздохом.

Тарик вдруг пошевелился и открыл глаза.

— Он убит?.. — прошептал он посиневшими, холодеющими губами.

— Убит, — опускаясь возле него на колени, ответил Аммар.

В отчаянии он смотрел на раны, располосовавшие плечи, грудь и, видимо, спину нерегиля. Когти демона сумели прорвать даже легендарную ашшаритскую кольчугу.

— А… она?… — прошелестел самийа и закашлялся, выплевывая кровь на подбородок.

— Убита, — ответил Аммар, понимая, о ком идет речь. — И я порубил его куст. И Сульдэ мы порубили тоже и подпалили во имя Всевышнего, праведного, справедливого.

Аммар обернулся к разложенному из обломков адского знамени костерку. Видимо, он все-таки здорово устал за эту ночь, потому что ему показалось, что обломки шевелятся и пытаются выползти из костра. Стоявший рядом с огнем южанин со злостью поддал по не желающему умирать куску дерева ногой и забросил его в самое пламя.

— Тарик. Ты… лежи, — сказал Аммар, не зная, что сказать.

Впрочем, самийа уже закрыл глаза и опять потерял сознание.

…В высокие, от пола и в рост человека, окна дворца наместника Фейсалы уже заглядывало утреннее солнце — пора было задергивать занавеси плотного шелка.

Аммар потер ладонью глаза.

Яхья задумчиво кивнул своим мыслям:

— Значит, силат увезли его к себе.

— Да.

Перед внутренним взором Аммара явственно предстала картина: Тарик, распростертый на камне в тени странной, похожей очертаниями на спящую собаку скалы. А над ним водит ладонями бледное черноволосое существо. Потом огромные миндалевидные глаза без радужки и зрачка, одна сплошная блестящая чернота, оборачиваются к ашшаритам:

— Уходите.

Голос шелестит почему-то за ними. Губы джинна не двигаются. Тарик лежит на камне, бессильно запрокинув голову.

…— Мой повелитель?

Голос старого астронома вернул его в этот мир.

— Сколько дней прошло с тех пор, как вы покинули Мухсин, о мой халиф?

— Семь. Или восемь, — дернул плечом Аммар. — А что?

— Ничего, о мой халиф, — с лукавой улыбкой ответил Яхья.

Аммар прислушался к происходящему на улице. Там явно что-то происходило: в колодце двора метались какие-то крики, топотали и куда-то бежали люди. «Смотрите, смотрите! Там, на дороге!»

Аммар ахнул и подскочил к окну, настежь раскрывая лазоревый шелк занавески. С Башни Наместника открывался потрясающий вид на южный склон долины — лабиринт скал в белесой дымке лежал пред взглядом Аммара как на ладони.