Косые тени далекой земли - Го Осака

На обложке золотыми буквами было отпечатано: «Поименный список Интернациональной бригады».

Два тома были отведены иностранцам, один – испанцам. Испанцев тоже принимали в члены Интернациональной бригады.

– Этот список составили в армии Франко на основании документов, которые республиканцы не успели сжечь.

Рюмон сел на стул и открыл список.

На каждой странице в алфавитном порядке поблекшими буквами были отпечатаны имена и краткая биография. Рюмон для начала попробовал отыскать Джека Сираи.

Но его тут же ждало разочарование. Этой фамилии нигде не было. Рюмон проверил и на «J», но и там его не оказалось.

От этого Рюмон сразу потерял интерес к списку. Конечно, во время гражданской войны царила страшная неразбериха, и было бы глупо надеяться, что реестр окажется полным. Но если там не было даже Джека Сираи, рассудил Рюмон, ему и вовсе грош цена.

На всякий случай Рюмон поискал Сато Таро.

Разумеется, особой надежды у него не было, и в самом деле ни Сато Таро, ни кого-либо с похожим именем в списке не оказалось. Да и с какой стати имя добровольца из армии Франко вдруг появится в списке бойцов республиканской бригады?

Искать дальше не было смысла. Сколько бы ценной информации здесь ни содержалось, прямого отношения к его работе она не имела. Пора было возвращаться.

Как раз когда эта мысль пронеслась у него в голове, Тикако, листавшая другой том, вдруг тихо вскрикнула и тронула его за руку:

– Посмотри. Имя прямо как японское.

Рюмон заглянул в список и увидел имя: «KOKURA JOHN». Человек при этом значился как канадец.

– Джон Кокура. Кокура?

– Может быть, он эмигрировал в Канаду из Японии. Кокура – по иероглифам «маленький склад».

Рюмон полистал наудачу свой том и вскоре нашел подходящее имя.

– А как тебе вот это? «MIKADO TOSEIFU», – произнес Рюмон, показав пальцем на свою находку, и Тикако, подвинувшись так, что их плечи соприкоснулись, заглянула в реестр.

– Микадо. Тосэйфу Микадо. Американец. А разве есть такое имя – Тосэйфу?

– Не знаю. «Микадо» же, пожалуй, именно такой псевдоним, какой бы мог выбрать себе в то время любой американец.

Тикако кивнула и перелистнула страницу.

– Вот с этим тоже что-то нечисто.

На листе стояла одна лишь фамилия – «NAKA», ни национальности, ни имени не было.

В графе пояснений было сказано, что Нака служил в ранге сержанта в Альбасете. Альбасета – город, где находилась база подготовки бойцов Интернациональной бригады.

– Нака. По иероглифу «середина», что ли? Помнится, когда-то был бейсболист по имени Нака, в команде «Тьюнити Драгонз», – проговорил Рюмон и, осененный новой идеей, начал искать в именах, идущих после «Нака».

Не особенно надеясь на успех, он повел пальцем вниз.

– NA… NE… NI…

В следующую секунду он замер, не веря своим глазам. Его ноготь впился в бумагу. На листе одно под другим стояли два имени, которых там быть просто не могло.

«NISHIMURA, RICARDO/MEXICANO»

«NISHIMURA, MARIA/MEXICANA»

Рюмон онемел, не сводя глаз с имен.

Тикако взглянула на место, где замерли его пальцы, и склонилась над реестром.

– Рикардо Нисимура. Мария Нисимура. Оба – мексиканцы. Нисимура, наверное, по иероглифам – «западная деревня». Больше о них ничего не сказано, но вполне возможно, что они – японские эмигранты.

Рюмон молчал, и Тикако взглянула на него:

– Что с тобой? Ты прямо посерел.

Рюмон бережно закрыл реестр и потер лицо ладонью. Он не верил своим глазам.

Рикардо Нисимура. Мария Нисимура. Мексиканцы.

Девичья фамилия его матери была Нисимура. По словам его отца, деда звали Ёскэ. Имени бабушки он не знал.

Могло ли это быть, что родители его матери сражались в Интернациональной бригаде?

Вдруг за его спиной раздался голос:

– Ну конечно, так я и думал.

Обернувшись, Рюмон увидел в дверях читального зала Синтаку.

Он все-таки пришел. Рюмон вздохнул. Прилип, как пиявка, черт бы его взял.

Синтаку громко произнес, обращаясь к Тикако:

– Тебя нигде не было, вот я и пришел сюда, думаю, вдруг ты тоже тут?

Две женщины, читавшие за другим столиком, недовольно посмотрели на них.

Синтаку втянул голову в плечи и сказал, понизив голос:

– Может, чем-то помогу?

Рюмон сложил книги стопкой на столе.

– Я как раз закончил. Пойдемте.

Заглянув в канцелярию, Рюмон поблагодарил выдавшего ему документы Грегорио. Тот, не отрывая глаз от экрана компьютера, молча помахал в ответ рукой.

Втроем они вышли из архива и направились в сторону университета.

Солнце спряталось за тучами, дул пронизывающий холодный ветер.

– Не посмотреть ли нам университет, раз уж мы все равно здесь? – предложила Тикако, и Синтаку сразу же согласился.

Рюмон был занят своими мыслями и, не возражая, пошел вслед за ними. Вместе со студентами они вошли на территорию университета.

Пройдя по светлому застекленному коридору, из которого виднелся внутренний дворик, они подошли ко входу в лекционный зал. Именно здесь 12 октября 1936 года декан университета Мигель де Унамуно прочел свою последнюю лекцию.

Зал был полутемен и оказался гораздо меньше, чем Рюмон ожидал. Арочный свод с двух сторон поддерживал деревянный потолок. Стены были без особого порядка увешаны картинами Гойи и старинными гобеленами.

В тот день Унамуно прямо с кафедры вступил в спор с генералом мятежной армии Мильяном Астраем, и его сняли с должности. Все это, от начала и до конца, видел Куниэда Сэйитиро.

Стычка между философом и генералом произошла ровно пятьдесят три года назад, на том самом месте, где сейчас стоял Рюмон. Остановившись на истертом тысячами ног ковре и глядя на кафедру, Рюмон, казалось, слышал в безлюдном зале отголоски яростных споров, бушевавших здесь в тот день.

Из зала они направились в университетское кафе и выпили за столиком пива.

Пожилой человек, наверное преподаватель, вместе со студентами пил за стойкой кофе.

Глядя на них, Тикако с завистью в голосе проговорила:

– Такого в Японии не увидишь.

Синтаку сделал серьезное лицо и кивнул:

– И правда. К тому же, в японском университете такой старикан уже давно был бы отправлен на пенсию.

Рюмон усмехнулся.

Синтаку перевел взгляд на него.

– Кстати, ваш поход в архив принес какие-нибудь плоды?

Рюмон закурил сигарету.

– Я нашел в списках Интернациональной бригады несколько человек, которые вполне могли быть эмигрантами японского происхождения.

Синтаку поднял очки на лоб:

– Да что вы говорите! Ну, про Джека Сираи даже я слышал.

– Его имени там не оказалось, – вставила Тикако. – Зато мы нашли такие имена, как Кокура, Микадо и Нака.

– Микадо… Нака… Что-то сомнительно, что они и вправду японского происхождения.

– Еще там было двое по фамилии Нисимура. Рикардо и Мария. Они значились как мексиканцы. Может быть, брат и сестра, может – муж с женой. В списках их имена стояли рядом.

Рюмон отхлебнул пива.

Его снова охватило то возбуждение, которое он испытал, обнаружив свою находку. Он не мог больше молчать.

– Знаешь, – сказал он, глядя на Тикако, – у моей матери девичья фамилия – Нисимура. Она приехала в Японию из Мексики, где родилась в семье эмигрантов.

Тикако удивленно посмотрела на него. Синтаку тоже был удивлен. Шум кафе для всех троих словно бы умолк.

– Я не знала, – произнесла Тикако, проведя языком по губам. – Но разве… – Она запнулась.

За нее продолжил Синтаку:

– Выходит, ваши дедушка и бабушка участвовали в испанской гражданской войне?

Заданный без обиняков вопрос заставил Рюмона заколебаться.

– Не знаю. Понимаете, родители моей матери погибли в катастрофе в Мексике, когда матери было чуть больше двадцати. Мать умерла молодой, и не осталось никого, кто мог бы мне что-то рассказать. Но я думаю, что это вполне возможно.

– Если они участвовали в войне, вполне возможно, что эти Рикардо и Мария – ваши дедушка и бабушка.

– Впрочем, фамилия «Нисимура» – довольно распространенная в Мексике, да и деда моего звали вовсе не Рикардо.

– Но он ведь мог назваться вымышленным именем, разве нет? – возбужденно проговорил Синтаку, будто разговор имел к нему прямое отношение.

Рюмону никогда не доводилось слышать от отца или от Кайба Кивако, что родители его матери участвовали в испанской гражданской войне. Наверняка люди, значившиеся в реестре под фамилией Нисимура, не имели к нему отношения.

Ему вдруг стало грустно.

Синтаку сложил руки на груди.

– А сколько было лет вашим дедушке с бабушкой, когда они погибли? – спросил он.

Рюмон потер пальцами лоб, вспоминая услышанное от отца перед отъездом в Испанию.

– Насколько я помню, они погибли в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, деду тогда было сорок семь, бабушке – сорок.

– Тогда получается, что во время войны ему было под тридцать, а ей – около двадцати?

Тикако кивнула и с серьезным лицом проговорила:

– Для того чтобы взяться за оружие, возраст вполне подходящий.