Памятник футболисту (Скандал в благородном семействе) - Александр Кулешов

Судебный процесс в их стране почти всегда был фарсом, спектаклем, где подлинные доказательства и аргументы занимали лишь второе место, а на первом стояли ораторское искусство и казуистика адвокатов, богатство и связи обвиняемых, умение любым способом давить на прессу и общественное мнение.

Не оставалась в долгу и другая сторона. Пресс-атташе «Рапида» показал себя во всем блеске. Как только к зданию суда подъезжали футболисты, тут же у полицейских кордонов возникали толпы под сине-белыми знаменами, оравшие, дудевшие, свистевшие ничуть не меньше, чем на стадионах. Они несли огромные плакаты: «Судьи должны быть честными не только на футбольном поле!», «Не позволим забить пенальти в ворота «Рапида» жуликам и взяточникам!», «Да здравствует доктор Зан — апостол честности и чистоты!», «10 : 0 в пользу «Рапида» в матче с Бручиани!» и т.д.

Болельщики бесновались, шумели, кричали с начала заседаний и до конца. Репортеры охотились за всеми, у кого можно было взять интервью; полицейские свистели, требовали с помощью мегафонов соблюдать порядок...

Это снаружи Дворца правосудия.

Внутри все обстояло иначе.

Здесь в холодных мраморных коридорах гулко звучали неторопливые шаги, здесь разговаривали негромко, часто шепотом, и из-за плотно закрытых дверей судебных залов не доносилось ни звука.

В самом большом шел «футбольный процесс».

На приподнятой эстраде за гигантским массивным столом сидели судьи, а чуть левее присяжные. Эстраду отделяли от остального зала ширмы из толстого пуленепробиваемого стекла. Их сдвигали, когда судили террористов или особо опасных уголовных преступников. Но сейчас ширмы были раздвинуты, и судьи в своих черных мантиях представали во всем своем величии, а голый череп председателя, в котором отражался свет ярких ламп, сверкал как символ чистоты и справедливости.

Сбоку сидели секретари, стенографисты, какие-то клерки... По бокам эстрады помещались места для участников процесса, слева для прокурора, справа для адвокатов.

Прямо перед эстрадой возвышалась трибуна, на ее пюпитре покоилась поношенная толстая библия в черном кожаном переплете.

Публика располагалась на деревянных скамьях в некотором отдалении от эстрады, где восседали судьи. Публика на все заседания приходила приблизительно одна и та же — светские бездельники со связями, околоспортивные деятели, журналисты, наиболее влиятельные болельщики, кое-кто из бизнесменов, считавших, что могут почерпнуть в «деле» поучительное и для себя. Кто в этой толпе избранных был представителем «организации», сказать трудно, но что они присутствовали, можно было не сомневаться.

Однако если публика в основном не менялась, то нельзя было сказать того же о присяжных. Гор, адвокат Бручиани, твердо и последовательно отводил одного из них за другим.

Выглядело это так. Секретарь зачитывает список присяжных.

— Есть ли возражения, отводы? — спрашивает судья-председательствующий и тут же устремляет взгляд в сторону Гора.

— Есть, господин судья, — неизменно отвечает Гор, подняв руку, словно прилежный ученик. — У защиты возражение против введения в состав присяжных Зенона, Рабле, Кордона.

В зале ропот.

— Основания? — вздохнув, спрашивает судья, в глазах у него тоска.

— Видите ли, господин судья, — неторопливо, вслушиваясь в собственную речь, говорит Гор, — мы не можем в таком деле рассчитывать на объективность людей, для которых некоторые продажные футболисты являются образцом не только спортивной, но и гражданской доблести.

— Возражаю против слова «продажные», — взвивается адвокат «Рапида», — это еще надо доказать.

— Согласен, — судья кивает головой.

— Беру обратно «продажных», — соглашается Гор (в зале легкий смех), —но настаиваю на отводе.

— Основание? — раздраженно повторяет судья.

— Сын кандидата в присяжные Зенона ходит в школу в сине-голубой вязаной шапочке. Для каждого непредвзятого человека (Гор устремляет на судью многозначительный взгляд), подчеркиваю, непредвзятого, ясно, что если сын присяжного носит цвета «Рапида», то вряд ли его отец может быть объективным. Что касается Рабле, то тут необъективность еще очевидней. У кандидата в присяжные есть собачка, заметьте, такса, которую он назвал Рапид. Понимаете, господин судья (в голосе Гора звучат медные трубы невыразимого сарказма), — назвать таксу кличкой мужского рода! Таксу... Мужского! Нужны ли еще объяснения?

— Да, но назвать собаку Рапид — это свидетельствует скорее об отрицательном отношении к этому клубу, вы не находите, господин адвокат? — насмешливо спрашивает судья.

— Не нахожу, — в голосе адвоката торжество, — любимая кошка Рабле зовется Шанель. Между тем «Шанель» единственные духи, которые любит его жена. Вот показания владельца парфюмерного магазина, бывшей прислуги, посыльного и...

— Хорошо, хорошо, — перебивает судья, — а Кордона? Почему вы возражаете против Кордона?

— Но, господин судья, — возмущенно вскрикивает Гор, — кандидат в присяжные Кордона ничего не смыслит в футболе! Разрешите, я докажу это задав ему пару вопросов.

— Задавайте.

— Господин Кордона, — обращается Гор к растерянно моргающему присяжному, — вы ведь знаете, что в футбол играют с помощью мяча? Не так ли?

— Так, — отвечает, помедлив, Кордона. Лицо его выражает сосредоточенность, — он ищет, где подвох.

— Господин Кордона, — быстро спрашивает Гор, — а что такое мяч?

— Мяч... — Кордона круглыми глазами смотрит на адвоката. — Мяч... Не знаю... — неуверенно бормочет он. — Ну, это такой... такая...

Но Гор не дает ему договорить.

— Вот видите, господин судья! — торжествующе кричит он. — Как же может участвовать в таком процессе присяжный, даже не знающий, что такое мяч!

— Отвод принят, — озадаченно мямлит председательствующий.

Разумеется, Гор отводил присяжных не потому, что кое-кто из них не мог словесно определить, что такое футбольный мяч. Цель его была совсем иной. Он стремился подобрать такой состав, который бы максимально был выгоден его клиенту.

Но не дремали и адвокаты «Рапида». И хотя их интересы были прямо противоположны, но приемы весьма схожи.

— Играете ли вы на тотализаторе? — спрашивали они очередного кандидата в состав присяжных.

— Да, — отвечал тот.

— Ясно, — вопил рапидовский адвокат, — что такой человек будет защищать интересы букмекера!

(Если б кандидат ответил «нет», его отвели бы по причине незаинтересованности в футболе, непонимания сути дела.)

Наконец, после месяца споров, отводов, компромиссов состав присяжных был определен.

— Ну, — спросил Бручиани своего адвоката па очередном ночном совещании, когда они сидели в рабочем кабинете ресторатора втроем — он, Гор и Джина, — какие у меня шансы?

Некоторое время Гор молчал, жевал губами, наконец сказал:

— Давайте все-таки определим главную цель, программу-минимум и программу-максимум. А то мы все ходим вокруг да около.

— Это вы ходите вокруг да около, — проворчал Бручиани и почесал густые черные волосы, — вы, юристы, иногда так увлекаетесь болтовней, что забываете о главном.

— Главное, — Гор говорил сухо, он обиделся, — доказать, что не вы обманывали «их», — он ткнул пальцем в потолок, — а футболисты вас. Так? Вы для «них» делали все, что требовалось. И не ваша вина, если эти обманщики — Зан, Корунья, игроки тянули с вас деньги, а сами обязательств не выполняли. Так?

— Ну так, — нехотя согласился Бручиани. — Поймите, я не хочу, чтобы меня нашли в каменоломне, на дне озера, хоть в пляжной кабинке с пулей в затылке. Я не хочу, чтоб Джипа стала вдовой, даже безутешной, — добавил он иронически.

— Вот-вот, — закивал Гор, — надо, чтобы процесс убедил их, что вы делали все, о чем с «ними» договорились, — словом, что вы честный человек. Если же суд посадит вас за жульничество, то это не так уж страшно — за мошенничество против частного лица больше трех лет и штрафа не дают, поборемся за минимальный срок — шесть месяцев. Ну, а штраф, надеюсь, вас не разорит...

— Уж если кто и разорит меня, так только вы, — огрызнулся Бручиани.

— Спокойно, дорогой, — вмешалась Джина, — действительно, главное обелить себя перед «организацией», а судьи — черт с ними. Я буду ждать тебя, приходить к тебе в тюрьму за инструкциями, возьму управляющего...

— Никаких управляющих! — закричал Бручиани. — Знаю я твоих управляющих! И вообще я не желаю за решетку!

— Вот-вот, — подхватил Гор, — это программа-максимум: выиграть процесс или хотя бы обойтись без наказания. А программа-минимум — отделаться пустяками. Но главная цель — убедить в своей невиновности не суд, а «их», — он снова неопределенно ткнул пальцем в пространство.

— И тогда, кстати, экономия будет, — невозмутимо заметила Джина, наливая себе что-то в бокал, — можно отпустить телохранителей, продать этот твой танк и вообще жить спокойно.