Дети блокады - Лев Разумовский

4 июня. Сегодня подписывались на военный заем. О подписке в Горький послала телеграмму: «Стопроцентной подпиской на новый заем вместе с Армией Красной врага разобьем, 9375 ленинградцы для армии просят принять!».

5 июня. Снова пахали и боронили на себе. Как много сил отнимает огород! Днем пашем, а утром к шести часам надо идти поливать. Сейчас я одна. Мама на работе, а Лева пошел по избам подписывать крестьян на военный заем. Плохо это дело идет здесь. Темень здесь страшная. Война для них — это не кровь, жертвы, потери людей и территорий и жестокая борьба за судьбу родины. Война для них — это хлеб с мякиной, это увеличенные налоги, это пустые и скучные гулянки без парней и утяжелившийся труд без помощи мужиков.

16 июня. В детдоме ЧП! Множество детей чем-то перетравились и теперь лежат с температурой, болями в животе и рвотой. Мы полагаем, что отравление от грибов. Сварили грибной суп два дня тому назад, и несколько ребят сразу почувствовали себя к вечеру плохо. Сразу не сообразили, в чем причина, и на другой день снова грибной суп. Мой отряд весь лежит. Странно, что другая половина детей и взрослых, тоже евших этот суп, ничего не почувствовала. Все воспитатели мобилизованы на ночные дежурства.

19 июня. Вот когда мы воочию убедились, что значит жить в такой дыре, за сорок километров от станции. У нас все вверх дном! Говорят, что среди грибов оказались мухоморы. Приехали врачи из Мантурово, секретари райкома, прокурор и начальник НКВД. Ужасно! Умереть в Угорах, пережив голодную зиму в Ленинграде и эвакуацию. Умереть от каких-то грибов! Вот уже третий день у нас болтаются врачи, и до сих пор точно не установлен источник отравления. Они ведут себя чуть ли не как следователи. Ищут виноватых. Додумались до того, что это может быть диверсия и чуть ли не со стороны самих работников детдома. Паники и слухов много. Идут разговоры, что это было приготовлено и отравлено для армии. По сути, это все ужасно. Дети страдают, количество заболевших растет.

Что будет? Вчера ночью я дежурила в церкви — стоны, крик, стеклянные глаза. А мы, взрослые, мечемся около них, не зная, чем помочь, не зная, как спасать.

20 июня. Сегодня с высокой температурой и болями в животе свалилась Эсфирь, которая двое суток не отходила от больных детей. Лежит в церкви вместе с ребятами.

18 июня. Ужасный день! Семьдесят детей и двое взрослых отравлены! Два дошколенка в тяжелом состоянии. В моем отряде пять больных. Хуже всех Тамаре Кнурр. Я ее перетащила на руках в церковь. За Фаиной и Алей приехала сестра и увезла их и заодно Шавкета. Сегодня ночью дежурю у больных, а завтра с утра работаю в отряде.

21 июня. Ночь с 18-го на 19-е была очень тяжелой. В церкви со всех сторон стоны. Мантуровские врачи — размалеванные бестолковые вертихвостки. В ужин всех детей еще накормили черными сухарями с маслом и простоквашей. Начались жуткие боли. Всю ночь давали грелки, делали компрессы, растирали животы, малюток качали на руках. Сердце надрывалось, когда они тянули ручонки и кричали. Эсфирь, дежурившая вторую ночь, уснула. Татьяна Максимовна тоже.

С утра окучивали картофель, к восьми опять дежурство в церкви. Из взрослых ребят почти никто не пострадал, кроме Ани Кипровской.

Вторая ночь была спокойнее первой. Делали уколы камфарой Нине Крепковой. Очень плохо было моему Толику и Юрочке Кнурр. Я им принесла грелки. В какой-то момент мне показалось, что у Толи нет пульса. Продежурила до шести, два часа поспала и пошла в группу.

Вдруг прилетел самолет из Горького с доктором. Эта женщина стала по-деловому лечить всех. Заставила переменить всем больным белье, обследовала в кладовой продукты, допрашивала Николая Васильевича Рогова, сразу потребовала для осмотра детские горшки и через два-три дня поставила детдом на ноги! В благодарность ей — цветы, праздничный ужин и концерт — лучшие выступления из программ прошлых праздников. Ребят уложили — и на собрание с Мантуровским начальством и начальником всех детдомов Горьковской области Левиным. Мнение начальства о детдоме самое хорошее. Воспитание правильное. Хозяйство удовлетворительное. Дети в хорошем состоянии, как дома.

2 июля. В свой свободный день пошла за земляникой на косогоры «Отрады» — имения, в котором когда-то жил Фонвизин. От барского дома остался один остов. Крестьяне разобрали дом на доски, рамы; нетронутым остался только парк. В этом парке детдом дважды устраивал праздники.

Во вторник местный праздник — Тихонов день. Все население перепилось, в урочище местные ребята передрались.

У нас справляли день рождения Толи и Вовы Павловых. Всю собранную землянику отдала именинникам. Девочки-вожатые подарили им свое печенье.

Третий и четвертый отряды отправились на реку сгребать сено, а второй — в лес по ягоды. Началась гроза с проливным дождем.

Наступила ягодная пора. Каждый день отряды собирают ягоды на общий стол и для дошколят. Одновременно учимся плести корзины из ивовых прутьев. Заготавливаем сено со вторым отрядом на той стороне Унжи. Заодно купались и немного позагорали на нашем пляже. Места там красивые. Кругом поляны белые — ковер из ромашек — красота!

Лето 43-го года. Мы с Ревеккой поехали в Мантурово за продуктами. Получили там мешок сушеной картошки и впридачу мешок сухих грибов. Лошадей на обратный путь мы не достали, поэтому согласились на предложение погрузить продукты в лодку и плыть по течению Унжи от Мантурова до Угор — это примерно сорок километров. Грести не надо, лодку течение само понесет.

Поплыли. Привезли продукты, сдали на кухню. На другой день повара наварили на обед грибной суп. Все ели, радовались. А ночью половина детдома легла с болями в животе, с рвотой и поносами. Это произошло 13 июня 43-го года. Я сразу позвонила в сельсовет в Мантурово. Вызвала помощь: санитарного врача, главного эпидемиолога. Пока добирались, мобилизовала всех взрослых для оказания помощи детям. Мучились мы с ними всю ночь и следующий день. Температура у ребят все поднималась. Особенно тяжело было с дошколятами. А врачей из Мантурова нет как нет. Я снова в сельсовет, звонить. А мне говорят:

— Приехали они. Уже вчера. В избе лесника пьют.

Я бегом туда. Открываю дверь, а там дым коромыслом! Две женщины — эпидемиологи, санитарный врач и начальник Мантуровского НКВД Кудреватых пьяные в дымину. На столе полупустой графин со спиртом, который привезли для уколов детям, огурцы, хлеб… Не то чтобы детей лечить — встать от стола не могут, так напились!

Я бегом на почту. Даю телеграмму в Горький: «В детдоме массовое отравление. Прошу срочную помощь. Местной помощи нет. Директор д/д 55/61 Саренок». Оттуда сразу же прилетел самолет с очень хорошими врачами, которые немедленно взялись за дело — начали всем больным промывать желудки и делать все необходимое.

К сожалению, двух дошколят потеряли. Спасти их не удалось — очень были тяжелые, и помощь опоздала.

Потом меня потянули в суд в Горький. Эти трое из Мантурова, когда протрезвели, чтобы свалить вину на меня, дали показания, что отравление произошло из-за нелуженых котлов. Однако вскрытие желудков погибших детей показало, что смерть наступила от грибного яда.

Суд состоялся 27 августа. Санврачу дали пять лет, Кудреватых сняли, а мне — принудиловка на полгода. Двадцать пять процентов зарплаты.

Кудреватых уже давно обиду на детский дом затаил, и виновницей этой обиды, видимо была я.

Когда Ольга Александровна уехала за своими детьми в Сибирь, она оставила меня исполняющим обязанности директора. В это время, как на грех, нагрянул начальник Мантуровского НКВД со своей подругой. Они оба были сильно под мухой. Я представилась ему, а он сказал, что хочет посмотреть наших детей и поговорить с ними, на что я ему довольно сухо ответила, что у нас сейчас тихий час, дети спят и я их будить не намерена.

С тем он и уехал. Потом ко мне подошла медсестра Валя и спросила, как мне понравился начальник НКВД. Я ответила:

— Не понравился. На территории детского дома не должно быть пьяных…

Откуда мне было знать, что Валя в детдоме работает по совместительству, а основная ее должность в ведомстве Кудреватых?

Мои нелицеприятные слова немедленно были переданы в Мантурово и аукнулись Ольге, когда ей потребовался пропуск с подписью Кудреватых для какой-то деловой поездки. В пропуске он ей отказал, сказав, что ее заместительница распускала про него ложные слухи, будто он пьет. Ольга еще поддала жару, сказав, что ее завуч никогда не врет, после чего разговор о пропуске закончился.