Мама, я люблю дракона (сборник) - Юлий Буркин

– Дайте мне! Дайте я! – запрыгал вокруг стола Генка и потянул лапы к бутылке. – Чтобы стрельнуло!

– Пусть откроет? – предложил я.

– Да пусть, конечно! – согласился Валерий Иванович. – С прилетом, Сережа! С возвращением! Ну, и как там?… – и тут же разочарованно махнул рукой. – А-а! Вам же ничего нельзя рассказывать!

Да, о Рамаде гражданским пока ничего конкретного рассказывать нельзя. По идее, ему и маме нельзя рассказывать даже о том, что живет тут, у них под носом. Теперь-то я знаю, откуда оно взялось.

«Да ты мне в прошлый раз, помнишь, штуковину красивую подарил, блестящую, сказал, что это плод какого-то инопланетного растения? – кололся по дороге домой Генка. – Там я его личинку и нашел, выкормил и воспитал…»

Господи, ты, боже мой. Сколько раз нам повторяли: из космоса на Землю – НИЧЕГО! НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ! Но мы всё тащим. Правдами и неправдами. Как-нибудь да протаскиваем. Каждый хоть раз да приволок оттуда какой-нибудь «сувенир».

«Я, главное, потом нашел фотографию этой штуки в одной сетевой базе, – продолжал он. – Оказалось, это шишка рамадской лиственницы. Я сразу догадался, что там ты и служишь…»

«Ох, уж эта мне утечка! Ох, уж эти чертовы гражданские ученые!»

«Стоп! – сказал я, когда мы подошли к самому дому. – Генка, скажи, ты уверен, что он безопасен?»

«Да конечно! Он добрый! Тупой только, зато все мыть любит, и все, что хочешь, съест. Хоть железо, хоть помои. А без спроса ничего не тронет. За полгода ни разу такого не было! Мама уходит, говорит, – «Помой пол». Только она вышла, я зову: «Мелкий, Мелкий! – Он приползает, я ему: – Съешь всю грязь с пола и весь мусор!» Мама приходит – чистота и порядок…»

«Подожди. Откуда он знает, что такое «грязь» и что такое «мусор»?

«Да он все понимает! Он ласковый. Только лом недавно съел. Нечаянно».

Ёлки! А мы их там мочим, как последних паразитов, давим, как клопов. А он, видите ли, «ласковый и все понимает»… С ним, видите ли, в контакт надо входить и жить душа в душу…

Вдалеке зажужжало, и на горизонте появилось желтое пятнышко маминой элки.

«Генка, – сказал я торопливо. – Да ты соображаешь ли, черт полосатый, что ты весь космос с ног на голову перевернул?!»

«Ничего я не переворачивал, – пожал плечами Генка, – я просто пол не люблю мыть».

… – Сережа!

– А? – очнулся я.

– Ты уже на Земле, – улыбнулась мама. – Давай-ка чокнемся. За приезд. Хотя, я, конечно, сок. Ты, надеюсь, надолго?

Я глотнул шампанского и сказал:

– Нет, мама, мне уже завтра придется уехать. И вам бы тоже надо. Скоро тут будет немножко неуютно…

Я вздохнул. Придется все-таки нам все им рассказать. Прямо сейчас. А куда деваться?

– Да, кстати, – вспомнил я, оттягивая неприятное. – У меня же есть для всех подарки…

Не висит, не болтается…

Оказывается, это так здорово, когда тебе дарят что-то такое, чего ты не ожидал, даже не знал или не задумывался о существовании этого, но стоило тебе его получить, как сразу понимаешь: вот оно – то, что мне было по-настоящему необходимо!

Обычно подарки предсказуемы и, по реакции на них, делятся на две разновидности: «ну вот, блин, так я и знал…» и «наконец-то, хоть кто-то додумался». Непредсказуемые же подарки, как правило, справедливо наводят на мысль, что эта штуковина уже не в первый раз переходит из рук в руки в надежде, что найдется, наконец, придурок, который ей обрадуется…

Но в этот раз Кристина попала в яблочко. При чем, в такое, которого я и не видел! Говорят, талант стреляет в десятку, а гений поражает цели, о существовании которых никто не предполагал… Кристина – подарочный гений! Я и думать не думал, что хочу этого, а теперь – не могу нарадоваться …

С моего уютного седьмого неба меня сбросил вызов домашнего коммуникатора. Я нехотя включился. На экране появилась рожа Чуча, и я сразу понял, что он чем-то сильно недоволен.

– Всё, хватит с меня! – сказал он, даже не поздоровавшись. – Работа – работой, а гражданские права – это святое!

– Ну, да, – осторожно согласился я.

– И я не намерен терпеть, что их попирают, – продолжал он. – Тем более, в отношении меня.

– А кто их попирает? – поинтересовался я, не слишком, правда, уверенный в том, что хочу это знать. Так, чисто, из вежливости.

– Кто-кто?! – взорвался Чуч. – Да вы все!

– Лично я ничего у тебя не попираю, – возразил я.

– Попираешь, попираешь! – заверил Чуч. – Попираешь и ущемляешь. Ты ведь – член группы.

– Ты тоже – член, – пожал я плечами.

– От члена слышу, – не пропустил Чуч мимо ушей двусмысленность. – Если бы тебе сказали, что в интересах группы ты обязан делать то, чего тебе не хочется или не делать того, что хочется, ты бы ведь взвыл, что мы тебя ущемляем, так? Вот я и взвыл.

Я почувствовал, что этот бестолковый разговор начинает мне уже надоедать, нервно поёрзал на диване и, приняв положение поудобнее, заметил:

– Я тебе ничего такого не говорил.

– Ты-то, да, не говорил, кто ты такой, чтобы говорить?.. А вот Петруччио сказал, и от лица всей группы, то есть, и от твоего тоже.

– Так бы сразу и сказал, что это тебе Петруччио на хвост наступил.

– Так ты знаешь? – нахмурился Чуч.

– Про что? – не понял я.

– Про хвост, – отозвался тот.

– Про хвост? – повторил я, чувствуя себя так, словно меня поймали с поличным.

– Ты чего побледнел? – присмотрелся Чуч ко мне. – А-а, – хлопнул он себя по лбу, – ты подумал, что я тебя прохвостом назвал? Нет, я сказал, – «про хвост», в смысле, – «о хвосте». О моем хвосте.

– О твоем хвосте я ничего не знаю, – сказал я, как можно спокойнее.

– А чего тогда ты так разволновался?

– Тебе показалось.

– Ну, ладно, – махнул он рукой. – Короче, дело в том, что я решил отрастить себе хвост, здоровенный, мохнатый, а Петруччио мне запретил. Говорит, что это не соответствует имиджу группы.

– Вообще-то, он продюсер, и у него есть такие полномочия, – произнес я, чувствуя, в собственном голосе предательскую хрипотцу. – Хотя и до определенных пределов… Но в этом случае он, по-моему, прав. Мы же не для леопардов работаем. Зачем тебе хвост?

– Что значит, зачем? Хочу и всё. Прикольно. Сейчас многие себе отращивают.

– Мало ли, что многие делают. Сейчас многие, например, пол себе меняют, а ты не хочешь?

– Не, это не то. Если бы я захотел пол сменить, а Петруччио запротестовал бы, тут я бы его понял. Он контракт с вокалистом заключал, а получилась бы вокалистка – совсем другой человек.

– А ты смотри шире: он контракт с человеком заключал, а с хвостом – это уже не человек, потому что людей с хвостами не бывает.

– Ерунда это всё! – скривился Чуч. – Еще как бывают! Во-первых, ты сам знаешь, и раньше иногда рождались люди с хвостами, только они это скрывали, или им их ампутировали, а, во-вторых, сейчас их наоборот имплантируют любому желающему – быстро и безболезненно. И человек при этом остается человеком, зато становится ближе к природе.