Свита Мертвого бога - Владислав Гончаров

Вступление к «Демайну и Целлере». Мелодия, услышанная пару лет назад на площади в Дане, где давал представление уличный театр, и сразу же ставшая любимой – до дрожи, до холодка в спине! Покорная ее ходу, она протянула руку вперед, повела ею, словно распахивая незримую штору. Вот, сейчас… Взвыли рожки, ударил бубен, и она понеслась по залу в неистовой пляске, выплескивая в отчаянных движениях все, что скопилось на душе.

Мимо скользнула гибкая фигура, затянутая в золото с красным – сквозь круговерть танца девушка смутно припомнила, что сегодня вроде бы уже видела в толпе этого парня, шныряющего туда-сюда с таинственным видом. Снова плохо отдавая отчет в своих действиях, влекомая лишь сиюминутным порывом, она ухватилась за роскошный вьющийся хвост, доходивший почти до лопаток, и властно рванула к себе его обладателя. Уж ты-то не посмеешь отказать мне!!!

Он повернул к ней лицо – и на какой-то миг не стало музыки, зала, толпы, даже самого Элори… Она видела лишь необыкновенное свечение цвета кожуры лимона, затопившее и радужку, и белки, в контуре пронзительно-черных ресниц. На тонких бледно-золотых губах расцвела совершенно непередаваемая улыбка – лукавая, даже чуть насмешливая, и в то же время бесконечно изумленная…

Впервые за год, проведенный в Замке, ее глазам предстал человек, который не прятался, как в скорлупе, под маской, призванной скрывать не только облик, но и чувства. Она привыкла, танцуя, видеть перед собой звериные морды или пугающе неподвижные лики странных цветов… А здесь, по большому счету, и маски-то не было – лоб закрыт широкой золотой лентой, пропущенной под волосами, и от нее отходят, обрамляя глаза, две петли с подвесками в виде мелких золотых капель. Оттенок кожи, изысканно именуемый «матовым», то есть смуглый и бледный одновременно… говорят, по ту сторону моря он широко распространен, на ее же родине его дает лишь смесь алмьярской и старой меналийской крови, встречающаяся весьма нечасто. И, разумеется, краска на лице, куда же без нее в Замке, но самая малость – темная растушевка вокруг глаз на алмьярский лад да золото на губах, ничего общего с вызывающей разрисовкой «черных цветов». Она сама поразилась, как успела разглядеть все это за какую-то секунду…

В следующее мгновение сильные руки, словно пушинку, подняли девушку в воздух, вознося над толпой. Всплеснув рукавами, как крыльями, ибо это и в самом деле походило на полет, она рассмеялась, почти оскалилась прямо в неподвижную маску Элори, ощущая, как ее неистовство, ничуть не уменьшив своего накала, переплавляется из ярости – в радость, из досады – в торжество.

Затем она соскользнула вниз, каждый миг чувствуя своим телом тело партнера – и мир закружился вокруг них двоих ослепительным калейдоскопом, не успевая за темпом их танца. Прежде она никогда не считала себя способной на такое – но искусство этого человека было столь велико, что рядом с ним умения самой девушки уже ничего не значили. Он вел ее уверенно и ловко, ей оставалось лишь покориться и полностью отдаться стихии движения.

Однако рано или поздно всему приходит конец. Растаяла в воздухе последняя скрипичная нота, и юноша в ало-золотом отступил на шаг, отвесил небрежный поклон и поспешил затеряться в толпе, а девушка так и осталась обессиленно сидеть на полу, глотая воздух и счастливо смеясь.

Следующие два танца она пропустила без всякого сожаления – это были вайлэзские придворные «балеты» с поклонами и плавным вышагиванием, которые тот, кто рожден в Меналии, и танцами-то не считает. В ожидании новой достойной музыки девушка решила обойти зал по кругу, желая поразглядывать толпу. Но не успела она проделать и трети пути, как снова увидела перед собой хвост роскошных темных волос, слева от которых горел огненно-красный шелк, а справа загадочно мерцал золотой.

Припомнив свои детские проделки, она пристроилась за спиной странного партнера, неслышно ступая за ним шаг в шаг. В конце концов он, словно почувствовав ее присутствие лопатками, обернулся – и снова на девушку глянули два озера ярко-лимонного огня. Умом она понимала, что такие пронзительно светящиеся глаза должны пугать, но глаза юноши ничуть не пугали – наоборот, притягивали странной теплотой и обещанием радости.

– Снова ты? – только и произнес он; это были первые слова, слетевшие с его губ. Интонация, выражение лица – все отчетливо говорило, до какой степени он потрясен ее настойчивостью.

– А ты надеялся остаться для меня лишь мимолетной тенью? – отозвалась она с торжествующей усмешкой.

Теперь она могла рассмотреть его подробнее. На первый взгляд он казался не старше ее самой, однако девушка хорошо знала, сколь обманчива может быть внешность обитателя Замка. Его вьющиеся темные волосы, едва ли не более великолепные, чем у самого Элори, на свету явственно отливали медью, и этот такой человеческий, безыскусный оттенок казался еще теплее рядом с немыслимой гладкостью кожи. Двухцветный камзол оказался таканским не только по «гербовому» делению, но и по покрою – узкий, длиной до середины бедра, с пышными рукавами, да и черные штаны, обтягивающие, как вторая кожа, тоже пришли из таканской моды. Мягкие сапожки повторяли цвета камзола – левый алый, правый золотой. И ни перстней, ни даже усыпанного каменьями пояса, который так и просился к его наряду; единственное украшение – звезда о восьми лучах из дымчатого топаза, подвешенная на цепь с «алмазной гранью» звеньев…

Первый раз девушка поймала себя на желании узнать, кто таков ее партнер в дневной жизни. Вроде бы ничто в нем не выходило за обычные человеческие рамки, однако эта открытость сама по себе выглядела необычно, чтобы не сказать – невозможно для Замка. Кто же он такой, если не боится?!

– Ты в выборе уверена ль своем? – неожиданно спросил он, снова озаряясь своей неподражаемой лукавой улыбкой. Услышав из его уст эту реплику, достойную героя классической пьесы – да хоть тех же «Демайна и Целлеры»! – девушка растерялась, не зная, что ответить, и осознавая, что и ее собственная реплика рядом с этим дерзким ответом превратилась в слова из пьесы… Как хорошо, что под полумаской с вуалью не видно жаркого румянца, залившего ее лицо от сильнейшего смущения!

– Уверена, – бросила она, стараясь не обращать внимания на то, как дрожит ее голос. – Идем же в круг, – она потянула его за руку и прибавила: – И впредь не смей дразниться!

Да что же это такое – снова попадание в проклятый классический размер, и снова совершенно случайно! Что это с ней сегодня происходит? Она и смотрела-то эти пьесы всего два или три раза в жизни, отлучаясь из монастыря в город!