Шерлок Холмс и доктор Джекил - Лорен Эстелман

Я взглянул на своего товарища и только тут заметил, что, хотя он и достал револьвер, направлено оружие было не на Хайда, а скорее на пол под его ногами.

— Но Холмс!

Хайд рассмеялся — столь глумливо, что у меня кровь в жилах застыла.

— Слушайся своего друга. Он речёт мудрость. — Чудовище усмехнулось. — Честь, мужество — всё это пустые слова. Лицемерие! Уж меня-то самого, по крайней мере, в этом преступлении обвинить нельзя. Моя сущность достаточно проста, чтобы её разглядеть.

— Зло!

— Зло — по твоим меркам. Но ты, как и большинство людей, скрываешь свои истинные намерения. Я же именно то, что ты видишь, — не больше и не меньше. Эдвард Хайд, которого ты считаешь недостойным своего доверия. Ну, доктор, кто теперь из нас более честен?

— Ты говоришь загадками! Что ты сделал с Джекилом?

Хайд пропустил мимо ушей мой вопрос и обратился к Холмсу:

— Полагаю, это не простое совпадение, что ты появился здесь в самую решающую ночь? Ты подозреваешь истину, не так ли?

— Я заподозрил это почти два месяца назад, когда услышал твой голос за этой дверью, — ответил Холмс. — Однако до сегодняшней ночи я не был в этом уверен.

Реакция Хайда представляла собой смесь изумления и зачарованности. После некоторой паузы он проговорил:

— Я полагал, что Джекил — единственный человек, способный постичь сию идею. Причём подобное ему удалось лишь после трёх десятилетий исследований. Это он настолько туп или ты гениален?

— Ни то, ни другое. Пионер берёт на себя весь риск и прокладывает за собой дорогу для последователей. Исследования Джекила и события последних месяцев как раз и привели меня к подобному заключению.

— Ты несправедлив к себе.

— Возможно, зато от твоих действий более всего пострадал ты сам.

Хайд задумался над словами сыщика. Наконец кивнул, опустив свою огромную голову и затем подняв её снова на манер гигантской рептилии. В глазах этого человека я уловил безмерную скорбь, которая едва ли сочеталась с его обликом.

— Уверен, Джекил согласился бы.

— Стойте! — вскричал я. — Вы можете считать меня скудоумным невеждой, но весь этот разговор выше моего понимания. Где Джекил?

Хайд не отрывал глаз от Холмса.

— Он не знает?

Мой друг покачал головой.

— Хороший вопрос, доктор. — Убийца обратил свой взор на меня, и теперь в нём читалось одно лишь омерзительное высокомерие. По телу у меня побежали мурашки, и мне приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не нажать на спусковой крючок револьвера и не стереть это порождение зла с лица земли. — Ответ на этот вопрос потребовал бы слишком много слов и ценного времени — времени, которого у меня больше нет. Как у тебя со здоровьем, Уотсон?

Вопрос застал меня врасплох.

— Хорошо, — ляпнул я не подумав. — Превосходно.

— Ради твоего же блага надеюсь, что ты говоришь правду. То, что ты вот-вот увидишь, отправило Гесте Лэньона в могилу раньше срока. Смотри! — Хайд поднял дымящуюся мензурку к губам и одним глотком выпил желчную жидкость.

Эффект оказался мгновенным и потрясающим. Мензурка разбилась у его ног. Он пошатнулся назад, ухватившись за край стола, чтобы не упасть. Потом побагровел лицом, скрючился пополам и захрипел, задыхаясь.

— Он отравился! — вскричал я и подался вперёд. Холмс железной хваткой стиснул мне правую руку, и я остановился.

Хайд согнулся так, что лицо его оказалось всего лишь в десятке сантиметров от паркета. Руками он схватился за бока, словно обнимая себя. Он продолжал задыхаться. Всё его лицо заливал пот, капая с подбородка на пол. Черты исказились. По-видимому, он переживал смертельную агонию.

А затем начало происходить нечто поразительное.

Хайд медленно стал выпрямляться, и по мере этого тело его словно раздувалось, а черты разглаживались. Словно впадины наполняемой газом оболочки аэростата, складки и морщины на его несоразмерном одеянии распрямлялись и выравнивались. Обезьянья грива Хайда опала на лоб и невероятным образом начала смягчаться и светлеть: прямо у меня на глазах она сменила цвет воронова крыла на каштановый с прожилками седины. Черты лица раздвинулись, сморщенное тело сравнялось в пропорциях с огромной головой. Постепенно дыхание его восстановилось.

И вот на том самом месте, где несколькими секундами ранее стоял Эдвард Хайд, уже спокойно поднял голову и твёрдым взглядом голубых глаз встретил наши изумлённые взоры загадочно исчезнувший Генри Джекил.

XIX. Доктор Джекил и мистер Хайд

Я почувствовал, как у меня от лица отхлынула кровь, словно где-то в моей кровеносной системе внезапно открыли кран. Колени подкосились, и я ухватился за дверь. Револьвер с глухим стуком ударился о пол, но я даже не попытался его поднять.

Краем глаза я увидел бледного и потрясённого Шерлока Холмса, получив таким образом некоторое представление о том, как в этот момент выгляжу сам. Мой друг несомненно знал, что должно было произойти, однако, как оказалось, увидеть это воочию — совершенно иное дело. Челюсть у Холмса слегка отвисла, и он вытаращил глаза; при его невероятной сдержанности и невозмутимости это было равносильно истерическому припадку у обычного человека.

Генри Джекил пригладил дрожащей рукой взъерошенные волосы. Его немного покачивало, однако за исключением этих внешних признаков он не выказывал никаких симптомов вредного воздействия зелья, приведшего к столь шокирующему результату. Доктор слабо и безрадостно улыбнулся.

— Буду весьма признателен, если вы запрёте на засов дверь изнутри, — сказал он измождёно. — Мой слуга сбежал, и я опасаюсь, что вернётся он не один. — Когда, повинуясь кивку Холмса, я выполнил просьбу, учёный развернулся и нетвёрдо направился к камину, где весело потрескивал огонь. Там он рухнул в своё потёртое кресло, словно у него вдруг отказали ноги.

— Пожалуйста, садитесь. Полагаю, что должен объясниться перед вами, но, подозреваю, времени у меня немного. Вскоре Генри Джекил исчезнет с лица земли, и никакие силы небес или ада не смогут вернуть его обратно.

По обеим сторонам камина стояли деревянные стулья с прямыми спинками. Я выбрал один и опустился на него. Холмс остался стоять, повернувшись к огню спиной. Машинально он вытащил из кармана жилета почерневшую вересковую трубку, набил её и прикурил от уголька из камина. Великий сыщик восстановил своё обычное спокойствие, по крайней мере внешне.

— Начинайте с самого начала, доктор.

Джекил отмахнулся:

— В этом нет необходимости. Несомненно, вы знакомы с моими замечаниями относительно того несовершенного вида, что именуется человеческой расой. Во время обучения в университете я стал одержим идеей, что в каждом из нас бок о бок сосуществуют два человека, один — возвышенный, а другой — низменный. Я пришёл к убеждению, что моё подлинное призвание заключается в том, дабы посвятить всю свою жизнь искоренению более незрелого «я», которое и губит столь многих достойных людей. И для осуществления этого прежде всего необходимо было разделить эти две составляющие. К окончанию университета я уже установил, что подобное разделение возможно осуществить химическим путём, и мне оставалось лишь определить требуемые компоненты. Поскольку число сочетаний было практически бесконечным, я всецело осознавал, что могу умереть задолго до того, как достигну своей цели. Однако к тому времени я надеялся найти преемника, который захотел бы продолжать работу после меня. С этой целью я постарался заручиться поддержкой моего друга Лэньона, но, познакомив его со своими теориями, добился лишь осуждения их как «антинаучного вздора». Этим-то моментом и датируется разлад между нами, которым вы ранее интересовались в ходе своего расследования.

Чтобы вы не приняли меня за какого-то там мученика, я должен признаться, что мотивы мои были отнюдь не всецело альтруистическими. Я родился в богатой и уважаемой семье, и всю жизнь меня изводили предостережениями, что существуют определённые вещи, которых не должен делать ни один Джекил, рискуя в противном случае бросить тень на честь семьи. Вследствие этого, являясь тем самым несовершенным сочетанием противоположных устремлений, я стремился изведать запретные для меня удовольствия. Первый шаг — отделение возвышенной личности от низменной — мог бы высвободить моё другое «я», чтобы без всякого риска испытать сии развлечения. Скандал, в который я из-за этого стремления оказался замешанным в студенческие годы, отнюдь не остудил мой пыл, но, наоборот, укрепил меня в решимости продолжать и достичь этой первой цели. Затем, пообещал я самому себе, я буду изо всех сил стараться, пока не выполню более достойную работу. Как же мы глупы в юности!

Прорыв был достигнут приблизительно два года назад. Некий белый порошок — он останется неназванным, — будучи смешанным с раствором, верность которого я определил уже давно, оказал искомый мною каталитический эффект. Я выпил его, достигнув результатов, свидетелями которых вы только что были, правда в обратном порядке. Я подробно описал свои первые впечатления под воздействием препарата, адресовав сию исповедь Аттерсону. Она, кстати, так и лежит незаконченной вон на том столе. Жаль, что я не могу передать словами хотя бы часть той свободы, что испытал в своём новом «я». Создание, которое мне суждено было наречь Эдвардом Хайдом, оказалось молодым и совершенно не обременённым оковами совести. В отличие от всех нас, Хайд был совершенным существом, в том смысле, что порочность его была чистой и неподдельной. Лицемерие было неведомо этому человеку, ибо самые омерзительные мысли явственно читались на его лице. Этим-то и объяснялось абсолютно безосновательное, казалось бы, отвращение, охватывавшее каждого, кто с ним встречался.