Фарватер - Марк Берколайко

– Но вы хотя бы картежники, хотя бы удачливые, хотя бы точно знаете, что играете в подкидного дурака. А наши-то воители, вожди, вожаки – с важным видом сели за партию с гигантской ставкой, не умея просчитать ближайшие перемещения коня… В конце 18-го предложил им совместные с эсерами диверсии в вашем тылу: поначалу склады и железные дороги, потом некоторые военные заводы… Посмотрел бы, как вы повоевали, оказавшись в нашем положении: с вечной нехваткой снарядов, патронов, обмундирования… Так генералы и адмиралы ручонками от ужаса замахали: ах, нет, нет, что скажут союзники?! Никак не могли взять в толк, что союзникам чем больше в России взорвано, тем лучше – скупать потом дешевле бы вышло!.. Но это все уже неважно… Это все из разряда «После драки кулаками…»

И, будто увидев впервые, с любопытством несколько секунд разглядывал Землячку.

– Вы, стало быть, поставили на Сталина? Поздравляю, угадано верно! Еврейки вообще прозорливее евреев, так же как русские женщины – русских мужчин. Это нас с вами роднит… Думаю, кстати, что еврейки вскоре станут массово выходить замуж за русских, втайне мечтая повторить деяние Юдифи[38] – откромсать во имя блага своего народа головы любящих их мужчин… А может, кто знает, даже и любимых ими, однако благо народа превыше, правда?..

Перейду, впрочем, к планировавшемуся взрыву линкора, но двигаться буду постепенно, так сказать, ab ovo, из яйца. А что это я вам латынь перевожу? Вы ведь гимназию закончили, а уж могильщиков-то своих Государство Российское обучало хорошо.

Так вот, «в яйце», мадам, у нас то, что ваша так называемая партия была в политической полиции вечным объектом насмешек. На дружеских попойках с господами из этого ведомства всегда спрашивал: «Что там ваши коверные, эсдеки?» Обратите внимание, об эсерах – ни слова. Помянешь к ночи этих дьяволов, очередного государственного мужа укокошат.

И еще раз посмеялся.

– Как все были ошарашены, когда именно эсеры на выборах в Учредительное собрание получили большинство! Народ-то, оказывается, любит террористов, поверил, что именно они ему землю дадут!.. И тогда вы решили стать еще большими террористами. У клоунов всегда ведь все гипертрофированно – как гипертрофированна была ваша всегдашняя грызня на съездах и конференциях, ваши дурацкие конспиративные ужимки. И это притом что каждый третий был информатором, даже Малиновский, депутат Государственной Думы, был информатором… Кстати, ваш шофер Василий был одним из многочисленных моих агентов… Вы не упустили случай поставить его к стенке, считая старательным осведомителем ЧК… Мадам, как же можно допускать такие «зевки»?.. Многие в вашем штабе работали на меня – и о миссии Бучнева я узнал на третий день после его вербовки. Да, чтоб не забыть: ваше с ним приключение в Марселе долгое время фигурировало в качестве весьма пикантного анекдотца. Дело-то в том, что вас вели, считая передаточным звеном между кошельком Ленина и курьером, плывущим из Одессы с большой суммой неправедно добытых денег. Хорошо вели, профессионально, а потом вдруг – бац! – и выяснилось, что дамочка «прилетела» в Марсель на крыльях любви, а вовсе не по партийному поручению! Причем, на радость всему отелю, – далеко не платонической любви!.. Забавно… особенно если учесть нынешний финал анекдотца.

И никому ведь не показалось дурным предзнаменованием, что Бучнев вовсе не похож на сатира, гоняющегося за всеми подряд нимфами, даже и очень сомнительной красоты. Никто не понял, что он – некое олицетворение России: та же необыкновенная привлекательность, те же витальность и полная непредсказуемость…

И так же, как этот «Иван-добрый молодец» позарился на уродливую еврейку, Россия вполне может позариться на уродливую еврейскую власть.

«Вдавливает…» – смятенно думала Землячка. И черт бы с ним, что бунт ее плоти стал объектом похохатываний… но Георгий утопил ее великий замысел… а она так явственно видела этот взрыв, она так мечтала, что потом, в Марселе…

Шебутнов уже не сидел, он расхаживал по комнате, но Землячка не чувствовала в его перемещениях никакой угрозы.

Он просто говорил…

– Да, вы, эсдеки, были коверными, но какими же идиотами оказались мы! Не поняли, что в русском цирке можно сколь угодно искусно ходить по канату, жонглировать факелами, извиваться под куполом, фокусничать – однако самые восторженные овации сорвут самые примитивные коверные… И сорвали!.. Снимаю шляпу, только перестаньте своим противным клоунским фальцетом голосить об интернационале обездоленных! Вы ведь доподлинно знаете, что интернационал есть только один… Представляю, как хохотали Ротшильды, когда антисемит Александр Третий брал у них деньги для промышленного развития антисемитской России… Впрочем, все, что случилось, было предсказуемо: мы, по бездарности своей, разрушили державу, вы, по непомерной жадности, прибежали на развалины поживиться… Но знаете, что меня веселит и утешает? То, что вы в конечном итоге оказались не умнее нас. Да-да, мы позволяли проявить себя лишь самым одаренным из вас и – у страха глаза велики! – приписали их талантливость всему народу. Но вот плотины рухнули, из местечек хлынула толпа посредственностей, принялась служить своей власти, а заодно, как и свойственно массе, оттеснила и задерьмила все лучшее, всех тех, кто чудом из нее вырывался. И выяснилось, что еврейские посредственности самодовольны и наглы не менее, чем русские, – а ведь любому народу грозят беды тем большие, чем большую силу обретают в нем посредственности!

Землю обетованную вы сами когда-то завоевали, сами же и потеряли – что ж, такое случалось много раз и со многими, с нами, например, случилось сейчас… Нет, не просто случилось, nobis maxima culpa[39] – и воздаваться нам за нее будет бесконечно долго и страшно. А вы… Вы решили, что пора унижений закончилась, и принялись на разрушенном мародерствовать – tuum maxima culpa! Но эта земля обетована вам не была, торжествовать придется недолго! Дождетесь же!!!

Задохнулся, закашлялся – и неожиданная пауза дала Землячке возможность немного успокоиться. «Меня не так-то легко вдавить, – решила она. – И незачем паниковать, ведь когда сообщила Кобе, что стивидор погиб и задание не выполнил, – ни полслова упрека не было. А больше ничего сообщать не буду, только нужно Бучнева поскорее ликвидировать – и все!.. Абсолютно необходимо поскорее ликвидировать… И все!.. Все!»

– Мне ваше кликушество, гражданин подполковник, надоело! Через десять минут вас поставят к стенке… Но, может быть, хотите попроситься к нам на службу? В ЧК вы не нужны, но для организации работы военной разведки и контрразведки… Что ж, готова поставить этот вопрос перед Реввоенсоветом республики. Даже лично перед товарищем Троцким.

– Заткнись, дура, – как-то очень беззлобно, почти ласково, попросил Шебутнов. – Зачем ты хочешь казаться еще мерзее, чем есть на самом деле? К чему тебе прикидываться искусным игроком? Ты ведь посредственность, выдвинутая на авансцену мародерка… Где были жалеющие всех тварей божьих глаза Бучнева, когда он в Марселе соглашался с тобою встречаться?

– Моему терпению есть предел!

– Дотерпишь, осталось совсем мало, – и заговорил еще медленнее и весомее. – Бучнева не взяли в первый же день пребывания в Севастополе, он стивидорствовал и без помех получал динамит только потому, что его, как последнюю надежду, хранил я.

– Что?! – во второй уже раз взвизгнула Фурия. Вот теперь она действительно отказывалась верить. – Он – тоже ваш?!

– Нет, он – ничей, непростительно сам по себе… Линкор был напичкан дельцами, политиками, генералами, их барахлом, отродьем, бабами, холуями… – и я решил, что всю эту свору следует уничтожить, чтобы не мешали уже ушедшим, не путались у них под ногами. Я думал… – и по лицу его потекли слезы, исчезая в клочковатой, рыже-седой бороде, – я много пил и думал: а вдруг эвакуация – это исход, наподобие вашего, из Египта… Вас тогда вышло намного меньше, но вы сумели размножиться, сохранить свой воинственный и заносчивый дух, древний язык… так почему бы нам, исшедшим сейчас, не сохранить себя, наше героическое терпение, великую речь? Да, у вас есть Тора, говорил я мысленно всем вам, ненавистным, вы читаете ее ежегодно, каждую неделю – и это вас скрепляет. Но у нас есть «Евгений Онегин», думал я и пил, так нужно читать этот Богом внушенный роман по главе в месяц – вот возможность сохраниться, вернуться, воссоздать! Только название должно стать другим, на которое Пушкин не решился: «Книга Татьяны» – и эта Книга много чище и светлее «Книги Юдифи»!.. «Я другому отдана; я буду век ему верна» – как дивно! – только она ошибалась, жертвенная девочка, не «другому», а своему – пути, служению, кресту!

Пусть это был пьяный бред, но с той поры я не выпил ни капли и теперь знаю твердо – провидческий бред!

Но самое главное, ни одного из нас, все просравших, не должно было быть в этом исходе, мы бы все испортили нашей вечной завистью, интригами, склоками, вонью! Ни одного не должно было быть, – потому что мы предали наш путь, наше служение, наш крест, давно предали, еще в феврале 17-го! А теперь, убегая от смерти, продолжали предавать, навлекая возмездие на всех русских – оставшихся и исшедших.