Последнее желание гейши - Ольга Володарская

– Вынос в двенадцать. Погребение в час, – ответила Мадам.

– Отпевать будут?

– Афа некрещеная.

– А крест носила, – заметила Далила.

– Как украшение… В Бога она не верила.

– Как и я, – прошелестела Жизель.

– Бог есть, даже если вы в него не верите, – убежденно сказала Багира, усадив Марго в кресло рядом с Мадам. – Он нас спасет…

– Тогда почему он не спас те двадцать миллионов человек, которые погибли в войну? – все так же бесстрастно спросила Жизель. – Где он был, когда их сотнями сжигали в крематориях?

– С ними.

– С ними его не было. С ними были горе и страх… – Она уставилась пустыми глазами в мертвое лицо Афродиты. Всем было ясно, что горюет она не по двадцати миллионам жертв Великой Отечественной, а по одному человеку, погибшему на рельсах. – И ничего больше… Пустота!

– Опять травы накурилась? – нахмурилась Мадам. – Вечно ты, как косяк задавишь, ахинею несешь…

– Я ей говорила, пей лучше водку, – встряла Далила, – но она не слушает: чебарит и чебарит! И ладно бы на нее, как на других, трава действовала, так ведь нет! Все хохочут, звездам улыбаются, а Жизель сядет, в одну точку уставится и бормочет всякий вздор…

Жизель никак не отреагировала на их слова, только перевела взгляд с лица Афродиты на свои руки.

«Интересно, – подумала Марго. – Эти искусственные пальцы могут сжимать пистолет? Могут крепко его держать, нажимать на курок? Жизель часто жаловалась на то, что до сих пор не свыклась с ними, не научилась действовать ими, как родными руками. Протезы не слушались ее, поэтому она постоянно что-то роняла: то вилку, то сумку, то стакан. Писать и вовсе не могла. Тогда зачем ей понадобился пистолет? Оружие, которым не сможешь воспользоваться, бесполезно… Значит, ей по силам его удержать! Значит, когда надо, она способна заставить чужеродные конечности действовать…»

Жизель заметила пристальный взгляд Марго, повернула к ней свою гладкую змеиную голову и хрипло спросила:

– Что смотришь? Пытаешься прочитать мои мысли?

– У тебя есть пистолет? – выпалила Марго, не успев подумать, стоило ли задавать этот вопрос или нет.

– Есть, а что?

– Зачем он тебе?

– Для самозащиты.

– Покажи.

– Он дома. – Жизель отвернулась от Марго и вперила свой взгляд в восковое лицо покойницы. – Сегодня мне ничто не грозит, ведь так, Афа?

– Вот до чего докурилась, уже с мертвецами разговаривает! – сокрушенно покачала головой Далила.

– Я только с ними и разговариваю… С живыми неинтересно… – Жизель облизнула сухие губы. – Раньше у меня был один собеседник, теперь три… – Она улыбнулась своей фирменной улыбкой Ганнибала Лектора. – Если завтра еще кого-нибудь убьют, круг моего общения расширится!

– Не могу больше ее слушать, – психанула Багира. – Скажите ей, Мадам, пусть заткнется!

Жизель рассмеялась, от ее смеха по коже Марго побежали мурашки. Похоже, последние смерти довели несчастную балерину до полного сумасшествия.

– Совсем с катушек съехала, – озвучила Далила мысли Марго. – Если так пойдет, то через пару дней тебя в смирительную рубашку запеленают…

Жизель, не переставая хохотать, встала со стула, вытянула свои протезы вперед и медленными шагами стала приближаться к Далиле.

– Ты чего? – струхнула та.

– В одном черном-черном доме, – замогильным голосом заговорила Жизель, – была черная-черная комната, в этой черной-черной комнате стоял черный-черный гроб…

– Уйди от меня, – в панике воскликнула Далила, отступая. – Ненормальная!

– Из черного-черного гроба…

– Замолчи!

– Вылезла черная-черная рука! – Жизель выбросила протезы вперед, молниеносно обхватила пальцами шею Далилы. – И задушила глупую проститутку! А потом ей ничего за это не было, потому что она сумасшедшая! – Закончив свою страшную сказку вполне нормальным голосом, Жизель отпустила шею насмерть перепуганной Далилы. – Так что не вякай, а то быстро тебе шею сверну! И не смей больше называть меня ненормальной!

Далила заревела и кинулась к Мадам, чтоб та ее пожалела. А Жизель как ни в чем не бывало опустилась на стул, сложила черные-черные руки на коленях и тихо, даже нежно сказала, обратив взор на Афродиту:

– Прости, дорогая, за этот спектакль, но я не смогла сдержаться… Она меня достала…

Она замолкла, наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием свечей и всхлипами Далилы. Когда пауза затянулась настолько, что всем стало не по себе, в гостиную ворвался звонкий голос Черной Мамбы:

– А вот и мы!

Затем в комнате появилась она в компании с Евой. Мамба была одета в свободное красное платье до щиколоток, расшитое золотой вышивкой, а Ева в черную юбку, белую рубашку и скучный пиджачок, сшитый из полушерстяного материала расцветки «гусиная лапка».

– Вы чего так вырядились? – спросила Багира.

– Я в траурных одеждах моего народа, – разъяснила Мамба. – Я, конечно, не знаю, из какой африканской страны мой отец родом, но у многих негритянских племен именно красный является цветом скорби…

– А я всегда так хожу, – заявила Ева, доставая из кармана черный платок в мелкий белый горох. – По мнению моих домашних, именно так одеваются барменши…

Повязав платок, она перекрестилась на икону, потом подошла к гробу, пристально посмотрела на белое лицо покойной.

– Как живая… Гримировали, что ли?

– Нет, – ответила Мадам. – Только спиртовой компресс сделали…

– Надо же, как сохранилась…

– А Венеру когда отдадут? – спросила Мамба, из чего Марго сделала вывод, что девочки уже в курсе произошедшего несчастья.

– Дня через два, не раньше…

– А хоронить кто будет, тоже мы?

– Нет, у нее куча родственников: мать, брат, племянники… Даже муж бывший объявился… – Мадам поправила кокетливый беретик из черного бархата, которым покрыла голову (платков она не носила) и, не скрывая обиды, добавила: – И все меня проклинают!

– Почему?

– Я, видите ли, погубила их Валечку!

– А вы-то тут при чем?

– Мол, если бы я не сделала из нее развратную женщину, она была бы жива!

– Это они вам сказали?

– Сказали? Щас! Орали в четыре глотки! Мамаша, братец, племяшка и муженек! – Она беззвучно выругалась. – А громче всех козел этот безрогий! Он, оказывается, официально не был с Венерой разведен. И теперь на квартиру претендует и на тачку…

– А остальные?

– Лижут ему жопу, чтобы наследник не забыл о них, когда будет добро Валькино присваивать! – Мадам выругалась еще экспрессивнее. – Налетели, как мухи на падаль! Никого не было, пока жива была! Ни одна скотина даже с днем рождения не поздравляла, не говоря уж о том, чтоб апельсинов принести, когда она в больнице лежала… А теперь нате – целая свора родственников! – Она занесла кулак над ручкой кресла, чтобы долбануть по ней, но вовремя остановилась, вспомнив о лежащей в двух шагах от нее покойнице. – Я хотела им помощь предложить, а они решили, будто я собираюсь Валькино богатство у них отсуживать… Придурки!

– А у Афки родственники есть? – спросила Ева.

– Нет, мать ее умерла много лет назад, отец еще раньше… Алкаши они были.

– Кому тогда все ее добро достанется? У нее всего полно…

– Да уж, – поддакнула Далила. – У Афки добра было поболе, чем у Венерки… Квартира шикарная, тачка, цацки, меха…

– Думаю, она оставила завещание, – предположила Мадам. – Сейчас все так делают…

– И кому она могла все завещать?

– Лучшей подруге, любимому человеку, приюту для беспризорных собак, детям-инвалидам… Мне продолжить список?

Далила ответить не успела, так как в этот момент на пороге гостиной показались брат и сестра Ли. Игорь поздоровался со всеми кивком головы, усадил Катю в кресло, постоял несколько секунд у гроба, склонив голову, потом удалился в кухню.

Пару минут женщины сидели в полной тишине (на этот раз ее не нарушал даже треск свечей – они догорели и погасли), пока Мадам не пробормотала:

– Сидим, как дуры… И ни одна не знает, что надо делать.

– Молиться, – подала голос Ева.

– Ты молитвы знаешь?

– Нет.

– А кто знает?

Все молчали.

– Ну хотя бы «Отче наш…»?

– Я, – робко выговорила Багира. – Только не до конца… Меня бабушка ей в детстве учила…

– А разве армяне христиане? – удивилась Катя. – Я думала, все кавказцы мусульмане.

– Мы, армяне, чтоб ты знала, приняла эту религию раньше русских. А теперь помолчи, басурманка, я молиться буду.

Она подошла к гробу, наклонила голову, закрыла глаза, сложила ладони лодочкой и зашептала молитву. Остальные начали креститься. Даже обряженная в траурные одежды африканских предков Мамба.

Спустя минуту Багира замолчала.

– Все что ли? – спросила Ева.

– Все.

– Это молитва такая короткая или твоя память?

– Молитва.

– А «аминь» ты сказала? – забеспокоилась Катя, три месяца назад по просьбе жениха примкнувшая к христианскому миру, и считавшая, что без «аминь» ни одна молитва не дойдет до ушей господа.