Проблема 28 - Данил Владимирович Харин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взгляд его был устремлен за окно. Вечерняя Москва 2032 года была поистине впечатляющим, завораживающим зрелищем. Еще четыре года назад ничего подобного и представить было нельзя. Динамическая подсветка, объемные рекламные проекции, лазерные мини-шоу прямо в облаках. Все это выделяло на фоне темноты стройные силуэты вновь выросших в центре небоскребов и тщательно отреставрированных старых зданий. Они перемежались огромным количеством зелени и удивительным образом гармонировали между собой.
По левой стороне дороги начался небольшой парк, в глубине которого прятался всемирно известный стадион, который больше не принимал спортивные соревнования, превратившись в спортивный музей. Искусственного света стало меньше. Только старые добрые чугунные столбы уличных фонарей. Правда, свет в них нынче был намного ярче и ровнее. Набережная, отделенная от воды резной оградой позапрошлого века и вымощенная почерневшей от времени плиткой, была абсолютно пуста. Она представилась Завьялову декорацией к историческому фильму с Прохором Захолустиным. Автомобиль плавно притормозил, свернул к обочине и остановился. Пассажир открыл дверь и рывком выбрался наружу.
Самый жаркий за последние девять лет август готовился передать свои права эксцентричному сентябрю. На западном горизонте армия тяжелых серых туч собиралась под знамена заходящего солнца, чтобы со дня на день пойти в атаку на болезненно вылизанный, до боли аккуратный, невыносимо правильный Чистый город. Воздух пронзительно пах водой. Темная, молчаливая река, казалось, замерла в своем бетонном желобе. Словно прервала свое неизбежное движение к далекому океану, чтобы полюбоваться на творение человеческих рук и предаться своим, недоступным человеческому пониманию размышлениям. Только редкие порывы совсем теплого еще ветра, прогоняли по ее поверхности мелкую рябь.
Мужчина стоял спиной к тротуару, опершись о резную ограду набережной. Вид его чуть ссутулившейся фигуры, замершей на фоне сказочного разноцветья вечернего неба, заставил сердце полковника тоскливо сжаться. Воспоминания, запертые старым воякой в темной комнатке на задворках мозга, зашевелились. Их скользкая рука вцепилась в ручку двери и принялась дергать ее изо всех сил. Воспоминания хотели вырваться наружу. Ладонь, замерла на кромке открытой двери автомобиля, из которого он только что выбрался. Мужчина, в который уже раз за этот бесконечный день, прикрыл глаза и медленно выпустил из легких весь без остатка кондиционированный воздух салона. Потом наполнил их воздухом, разбавленным речной прохладой и близкой осенью. Снова медленно выдохнул. Только после этого открыл глаза, взял с сиденья папку с бумагами и мягко толкнул дверь. Она закрылась с приятным тяжелым звуком. Одернув полы пиджака, Завьялов шагнул в сторону ждавшего его мужчины. Когда он подошел на расстояние нескольких шагов, человек заговорил, даже не обернувшись. В его голосе полковнику остро почувствовались нотки безбрежной тоски.
– Она вышла замуж. Даже ездила в свадебное путешествие в Европу, а теперь по субботам она готовит пасту с овощами, открывает бутылку вина и они смотрят кино на своей модной видеосистеме…
– Я не был на свадьбе, как ты можешь догадаться, – отозвался полковник, останавливаясь рядом. Он тоже оперся об ограждение, их плечи почти соприкоснулись, – Я вообще его в глаза не видел…
– И есть огромная вероятность того, что так и не успеешь увидеть, – Альберт качнул головой и даже в этом движении Завьялов уловил ту же тоску, что и в голосе.
– Думаешь? – отозвался он, не успев разобраться, задело его это предположение или принесло облегчение.
– Ты же знаешь, как часто теперь мужики ведут себя как… Я даже не знаю… – Альберт наконец повернулся, и Завьялов смог увидеть, как недовольная гримаса исказила такое знакомое, почти не изменившееся за четыре года лицо, – Они так не уверены в себе. Все время ноют. Все время сомневаются. Раньше хоть некоторые из них могли спрятать свои комплексы за заборами из длинных верениц нулей на их банковских счетах. Они вообще любили цифры. Количество звезд в отелях, цилиндров в двигателях автомобилей, квадратных метров в квартирах на Причистинке. Все эти цифры каким-то образом скрепляли их разрозненные представления о самих себе во что-то хоть немного цельное.
Полковник молча смотрел на реку, прекрасно понимая, о чем толкует беглый агент. И тот продолжал:
– А что получилось теперь? Как думаешь? Теперь никого в этом городе уже не удивишь никаким количеством звезд, цилиндров или чего бы то ни было. Теперь эти цифры расползлись по всем, более-менее вменяемым, представителям вида. Расползлись и потеряли свой чудесный скрепляющий эффект. И все эти оцифрованные личности развалились. Стали похожи на бесформенные кучки бумажного мусора.
Завьялов молча покивал. Ему нечего было возразить. А мысль Альберта устремилась дальше.
– Им по-прежнему хочется любви, – размышлял он, – Их по-прежнему тянет к красоткам с упругими попками. Но у них совсем нет какой-то здоровой самодостаточности. Нет спокойствия, уверенности, понимаешь? Они как попрошайки, честное слово. Как избалованные дети. Буквально выпрашивают любовь у понравившихся женщин. А если те, по каким-то, только им ведомым причинам, соглашаются подарить им ее, немедленно принимаются распускать нюни. «Ты меня не любишь. Ты меня не ценишь. Я видел, как ты разговаривала с этим типом из офиса. Ты хочешь уйти от меня. Хочешь разрушить всю мою жизнь». Тьфу! Мне хочется не то, что блевать, мне хочется застрелиться, чтобы не видеть всего этого.
Альберт сморщился, изображая крайнюю степень отвращения.
– Думаешь, муж Евы такой же? – полковник повернул голову полковник, ловя короткой челкой очередной порыв ароматного ветра.
– Знаю, Константин Федорович. Знаю!
– Ты смотришь за ней, верно? За Евой, – голос Завьялова прозвучал чуть взволнованней, чем следовало, – Ты никуда не уезжал из Москвы? Все это время был здесь и присматривал за ней.
– Не уезжал, – признался Альберт, смиренно опустив подбородок на грудь, – И присматривал. Краем глаза.
Полковник закрыл глаза и шумно вдохнул успевший уже чуть остыть воздух. Мимо них торопливо проехала машина полиции. Проблесковые маячки станцевали свой молниеносный двухцветный танец на тротуаре набережной.
– Ты знаешь, – произнес он тихо, – я даже рад это слышать. Не знаю как это возможно. Не знаю почему. Но факт есть факт.
Альберт лишь пожал плечами.
– Но если он такой, как ты говоришь? Почему она вышла за него? – Завьялов взглядом проследил стремительный полет птицы от одного берега до другого, – почему сейчас терпит эти его… Как ты там говорил? «Выпрашивания любви».
– Вот и я сначала удивлялся, – мгновенно отозвался Альберт, – С чего, вдруг, Еве терпеть это нытье? Я знал ее другой. Совсем другой. Что должно было случиться? Что могло перепутаться в ее голове?
