Звёзды — холодные игрушки - Сергей Лукьяненко

Конечно, мы не возражали… Планета вновь возникла на экране, и я дернулся в кресле, невольно потянулся к экрану.

Сейчас, когда рептилоид «подчистил» изображение, снял покров облаков, планета выглядела глобусом. На стороне, обращенной к нам, были два материка.

Один — квадратный.

Другой — круглый.

— Меня немного пугает раса с такими представлениями о красоте, — прошептал Данилов. — Карел! Ты ничего не путаешь?

Планету вновь затянули облака. Но даже сквозь них очертания материков оставались вполне угадываемыми.

Квадрат и круг.

— Нет, это чушь! — неожиданно резко воскликнула Маша. — Это ведь нерационально! Ненужно! Если не хватает суши, если у них такое… такое перенаселение… можно создавать новые материки, плавучие острова, подводные поселения, орбитальные города, в конце-концов! Но так, под линеечку и под циркуль! Бред!

Тихо засмеялся дед:

— Забавные братцы нашлись у нас во Вселенной, Карел!

Рептилоид выгнул гибкую шею. Он очень старался при разговоре смотреть в глаза собеседника, видимо, полагая это хорошими манерами.

— Только поэтому мы привлекли вас, люди, — сказал он. — Мы уверены, что более близкое знакомство с этой расой убедит вас, что внешнее сходство — не главное.

— А может они всего лишь помешаны на геометрии? — укоризненно спросил дед. — Вы — Счетчики. Они — Геометры. Вот и увековечили свои любимые формы.

Рептилоид довольно долго думал, прежде чем уточнить:

— Ты шутишь?

— Да.

— Это хорошо. Если ваш бог существует, то лучше бы он не дал им обмерить Землю. Из Австралии, конечно, получится симпатичный параллелограмм, а из Америк — треугольники, но понравится ли вам это?

Он старательно засмеялся. Я даже не вслушивался в их нервный треп. Пустое. Все пустое. Я смотрел на экран, на припорошенные облаками материки. Ведь и облака тянутся над планетой слишком аккуратно! Это не просто игры ветров, это чей-то деятельный разум прикрыл одни участки сплошным покровом туч, другие — подставил свету чужого солнца.

Геометры?

Космические корабли сокрушительной мощи, полный контроль над климатом и планетарной корой, технологии, позволяющие перетащить сквозь пространства звездные системы… джамп, кстати, этого не позволит никогда.

Геометры?

Имечко для расы подобралось удачное. При взгляде на их мир иного и не возникало. Я смотрел на круг континента, распластанный посреди океана, на ровненькую береговую линию. Почему-то я знал: весь берег — это сплошной, бесконечный, пляж. Усыпанный мелким, чистеньким, золотистым песочком…

Предвиденья — это чушь. Во всяком случае, я в этом всегда был уверен. Но сейчас, глядя на чужую планету, я видел себя на том берегу. Бегущим по линии прибоя, в безнадежной попытке уйти от погони — или догнать кого-то. Бесконечный бег по кругу, боль изнемогающего тела, отчаянье и одиночество.

Я буду там.

Я это знаю.

— Петр!

Повернувшись к деду я виновато улыбнулся:

— Извини. Что-то я раскис.

— Петя, как ты оцениваешь размеры планеты?

— Землеподобная, — я пожал плечами. — Размеры не важны, сам тип атмосферы, наличие воды и облаков свидетельствуют об этом.

— Сможешь посадить там челнок?

Я уставился на Данилова, но и он, похоже, ждал моего ответа.

— Дед, та посадка… она случайна. Челноки не сажают в пустынях и на дорогах.

— А соляные озера в Америке?

— Ну… извини, там тоже трассу чистят…

— Андрей Валентинович, — укоризненно сказал Счетчик. — Я не думаю, что потребуется партизанский налет на планету Геометров.

Не только мне понравилось дедово определение…

— У расы, столь развитой в плане космических технологий, наверняка имеются системы дальнего обнаружения.

— Карел, челнок, да еще с химическими двигателями — это пылинка, по сравнению с нормальными звездными кораблями.

Видно деду не хотелось отказываться от своей идеи.

— Андрей Валентинович, мы декодировали их язык, — сказал Счетчик.

— Да?

— Слово «бдительность» на языке Геометров звучит одинаково со словом «расслабленность».

— Бр-р! — дед потряс головой. — Ты в своем уме?

— Я расслаблен и отдыхаю… я бдителен и отдыхаю. Это звучит одинаково.

— Скажи это на их языке.

— Не могу. Я не изучал фонетику.

— А что еще интересного есть в лексике Геометров?

— У них нет слова мир, — сообщил Счетчик. — У них есть только глагол, обозначающий состояние борьбы за мир… продвижение-к-миру…

— Может быть стоит отправиться к Сильным и поклясться в верности? — задумчиво произнес Данилов.

— Лучше отправиться к Алари, — сказал дед. — Пока я своими глазами не увижу всего того, что показал Счетчик…

— Я не врал. Вы убедитесь.

Как и следовало ожидать, он стал куда более уверенным в себе, оказавшись вне Земли.

— Как далеко находится флот Алари? — спросил дед.

— Сто тридцать три световых года.

— Двенадцать джампов? — воскликнул Данилов.

— Одиннадцать, если я все рассчитаю правильно.

— Можем претендовать на книгу рекордов Гиннеса, — сказал Данилов без энтузиазма. — Так далеко от Земли еще никто не уходил… Дадим час на реанимацию «Волхва» после каждого прыжка… если не будем спать, то дел на полсуток. Считай курс, Карел.

Рептилоид поплыл к навигационному пульту. Поменялся бы он местами с дедом, что ли…

Все-таки нам понадобилось не одиннадцать джампов, а тринадцать. Скорее всего не из-за ошибки Счетчика, а из-за погрешностей навигационной системы.

После шестого прыжка мы все-таки сделали перерыв на еду. Дед и Маша, похоже, от питания в невесомости получали живейшее удовольствие. Я и сам когда-то любил этот процесс охоты за парящими кусочками мяса и каплями сока. Давным-давно…

— А ведь ощущения, которые дает джамп, и впрямь невозможно передать словами! — рассуждал дед. — Какие-то бледные все аналогии. Клубника со сливками, теплая морская вода, дивная музыка, творческий экстаз… н-да, оргазм, наконец. Все — не то!

— Мой навигатор… Ринат… говорил всем так: «словно две прелестные девушки массажируют тебе спину, пока ты тянешь через трубочку холодный коктейль, лежа на суфе в восточной бане».

— Он серьезно? — поразился дед.

— Нет, наверное. Но люди как-то теряются, и перестают уточнять.

Маша в обсуждении не участвовала. Молча ела, поглядывая на деда, лицо у нее раскраснелось, и стало даже симпатичным. Она ведь действительно в него влюблена, черт возьми! Я почувствовал какую-то нелепую, безумную ревность. Замечает ли дед ее поведение? Или, как истинно кабинетный ученый, не способен применить свои знания, когда они касаются его лично?

Ошибку курса Счетчик признал после девятого джампа. Мы все-таки сделали еще два прыжка, но к точке рандеву так и не вышли.

— Промахнулись на двадцать шесть миллиардов километров, — сказал рептилоид, несколько раз проверив координаты. — С самым примитивным сверхсветовым двигателем мы прошли бы это расстояние за сутки!

— А с джампером — за два часа, — Данилова выпад в сторону любимого челнока явно задел.

— Если я не ошибусь…

Впервые Счетчик прямо признал, что и его способности имеют границы. Я как раз парил у одного из иллюминаторов, любуясь звездами. Совершенно чужой узор созвездий. А если рептилоид не сможет вывести нас к Алари? Ресурсов челнока хватит на неделю, мы ведь летим удвоенным экипажем. Здесь так легко заблудиться, в этой бескрайней пустоте. Слишком большие у нас шаги. Слишком близорукие глаза…

— Готовьтесь к прыжку, — сказал Счетчик.

Кнопку джампера, как и положено, нажимал командир корабля. Но власть Данилова над событиями уже была полной иллюзией. Мы были вынуждены предоставить Карелу все навигационные расчеты. Ни я, ни Саша, ни Ринат не вывели бы челнок к точке, удаленной от Земли на сто тридцать световых лет…

Когда мы пришли в себя после двенадцатого прыжка, то долго оставались в креслах. Словно какое-то нервное истощение нахлынуло на всех, одновременно. Счетчик, так здорово державшийся всю дорогу, снова, как в первый раз, начал скулить. Мы лежали, изнемогая от неповоротливости и тяжести своих невесомых тел, звезды искрами сияли в иллюминаторах, тишину резал стон рептилоида, но не было сил даже зажечь фонарик…

— Когда-нибудь, — прошептал Данилов, — мы станем умными и сильными… мы придумаем что-то помедленнее джампа, но пригодное для полетов между звездами. И тогда мы соберем все челноки в одну большую эскадру, и зашлем их к ядрене фене… чтобы никогда больше… никогда…

Я его понимал. Это удовольствие губит нас, выжимает все, что есть в душе, что можно было бы приберечь для настоящих дел. Сильные расы без труда превратят нас в извозчиков, ведь труд этот так невыносимо, так чудовищно приятен! Лучше бы мы корчились от боли и ужаса, как Счетчики…