«Ближние люди» первых Романовых - Вячеслав Николаевич Козляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Тайный советник»
Избавиться от Морозова не удалось. Осталась «морозовщина» — насаждавшийся первым боярином режим власти, направленной на извлечение прибыли. Люди боярина Бориса Ивановича Морозова могли смениться в приказах, но перемены затронули лишь самых одиозных судей и дьяков, пострадавших от погромов толпы летом 1648 года. Уже год спустя осужденные царем Алексеем Михайловичем на казнь, а по сути на расправу толпе, думные люди были «реабилитированы». Посмертно им были возвращены чины, а на помин души отосланы большие вклады. Что же говорить о тех, кто пережил «гиль» и «мятеж» в Москве, но остался на своих местах в приказах, куда эти люди попадали чаще всего с ведома боярина Морозова! К народному «мнению» боярин Борис Иванович, скорее всего, был равнодушен и не считал его сколько-нибудь серьезной преградой главному — влиянию на царя, которое он полностью сохранил. Если не укрепил после общих пережитых волнений.
Подпись первого царского советника оказалась даже поставлена под Соборным уложением 1649 года! Вспомним, как оно принималось, с чего началось движение против бояр, «продавших власть» в Москве. В преамбуле Уложения ничего не было сказано о влиянии «мира» на события и принятие решения о работе над составлением законодательного кодекса. Но и подпись Морозова под ним, особенно на фоне отсутствия подписей других бояр — Никиты Ивановича Романова и князя Якова Куденетовича Черкасского, спасших царя от гнева подданных в Москве, выглядит очень красноречиво. Морозову важнее было подписать документ, чтобы показать, что он по-прежнему у дел. В то время как у других бояр оказались «принципы», и они выразили свое несогласие с тем, как были нарушены клятвы от имени царя, обещавшего перемены в Думе.
Имя Морозова продолжало оставаться «громким»; никто не верил, что царский боярин переменится и откажется от того, что он делал в самые первые годы правления царя Алексея Михайловича. После принятия Соборного уложения самыми заметными событиями в Московском царстве стали восстания в Пскове и Новгороде 1650 года. Выступления в городах на Северо-Западе России были связаны с застарелыми проблемами русско-шведских отношений, восходящими еще к составленному на излете Смуты Столбовскому договору 1617 года. Тогда было решено устроить обмен пленными и в связи с передачей Швеции ряда территорий обеспечить переходы в подданство местных жителей. В 1648 году Швеция стала победительницей в Тридцатилетней войне, а вместе с ней — и ее союзник, московский царь, упомянутый, правда, лишь где-то на полях Вестфальского мира. Укрепить союз со Швецией должен был новый договор, предусматривавший возможность обмена православных душ… на хлеб. И души эти были совсем не мертвые, а живые. Речь шла о всё том же нерешенном вопросе с переселенцами на русско-шведской границе, измененной по Столбовскому мирному договору 1617 года. Русское посольство договорилось заплатить шведам за возвращение подданных поставками хлеба. Но это вызвало повышение цен на хлеб в Новгороде и Пскове, где стали ходить слухи, будто эти города хотят передать Швеции. Условия договора, конечно, предварительно обсуждались царем и Боярской думой, и, возможно, здесь мы видим след еще одной «операции», придуманной Борисом Ивановичем Морозовым. Во всяком случае, когда из Пскова и Новгорода повезут немедленно вздорожавший на фоне больших закупок хлеб, там снова вспомнят имя Морозова.
На местах давно уже никому ничего не объясняли, считая «торговых мужиков» недостойными участия в царских делах. Но ведь это были Новгород и Псков с их вековыми традициями особого устройства и самоуправления. Так в 1650 году единая, «централизованная» система московского самодержавия еще раз была испытана на прочность в столкновении с живыми порядками вольных городов.
Главной причиной восстаний в Новгороде и Пскове стало отсутствие доверия к окружавшим царя боярам. В условиях хлебной дороговизны даже самые невероятные предположения могли стать побудительным мотивом для действий. Как и в Москве в 1648 году, говорили о «вине» боярина Бориса Ивановича Морозова, подозревая его и других членов Думы в заговоре, имевшем целью сдачу Новгорода и Пскова шведам! Ходили самые невероятные разговоры об отсылке Морозовым своей «казны» в Швецию, врага ожидали под стенами крепостей уже к Пасхе 1650 года. Себя же восставшие новгородцы и псковичи, захватившие власть в городах и не подчинявшиеся царским воеводам, видели патриотами, желавшими сохранить свои города в составе Русского государства. Логика подобных выступлений подразумевает быстрое обучение самоорганизации, после спонтанных первых действий началось противостояние всесословных мирских органов в Новгороде и Пскове с московскими властями. Из Москвы на подавление восстаний было отправлено войско во главе с князем Иваном Никитичем Хованским. И если в Новгороде всё завершилось относительно быстро, то в Пскове дело растянулось на несколько месяцев. Царю подавались челобитные с предложением перемен, и в какой-то момент было решено послать к псковичам представителей московских чинов; они и договорились о сдаче города, несколько месяцев находившегося в руках восставших, на милость царя Алексея Михайловича[140].
Имя Бориса Ивановича Морозова неоднократно вспоминалось в то «мятежное время». Он был первым, к кому новгородский воевода окольничий князь Федор Андреевич Хилков, изгнанный с воеводского двора, послал неофициальный отчет о произошедшем. А 17 марта 1650 года еще устно приказал проезжавшему через Новгород псковичу Марку Жиневлеву, «чтоб он объявил боярину Борису Ивановичу, что ныне в Новегороде учинился мятеж и гиль великой». В грамотке, отправленной с едва ушедшим от погони гонцом в Москву, воевода Хилков обращался к боярину Морозову: «Государю Борису Ивановичю искатель твоего жалованья и скормленик Федька Хилков челом бьет». Такие уничижительные в отношении авторов грамоток обращения были нормой, хотя очень показательно, что окольничий князь Хилков в своем обращении называл себя морозовским «вскормленником». По словам воеводской грамотки, «по грехом, государь, в Новегороде учинилась смута большая». Воевода описал ход событий, начиная с «первой дурости», объявившейся 15 марта, когда через Новгород в Псков ехал датский посланник, захваченный восставшими. После чего под звуки беспрестанно бившего два дня «всполошного» колокола был разграблен двор гостя Семена Стоянова и других «лучших людей». Воевода Хилков связал выступление в Новгороде с действиями псковичей и написал о главной причине начавшейся «смуты»: «А за то, государь, в них злоба и вкоренилась,
