Гаттак - Евгений Ильичёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Итак, разведка или клирикторат?
— Личный секретарь Бора, — сказал Гаттак тоном, который не тянул на издевку. Мужчины на мгновение оторопели, что не ускользнуло от внимательного взгляда Гаттака, но вскоре взяли себя в руки.
— Кнесенка, он врет, — прошептал один из дознавателей, тот, что был по ее правую руку. — Длань Бора скорее подохнет, чем раскроется.
Кнесенка? Ого, удивился Гаттак, в рапорте этого не было. Значит, повстанцы и неподконтрольные Бору деревни низших выстроили свою вертикаль власти. Скопировали кнесовский политический строй столетней давности. Любопытно. Интересно, какую роль в этой иерархии играет Мечников?
— Разведчик он, — уверенно сказала Марша. — А раз раскрылся, значит, мы делаем именно то, что он и задумал.
Девушка прошлась вокруг Гаттака и встала напротив.
— Спрашивать тебя о твоем задании, очевидно, глупая затея, — просто констатировала она. — Ни побоями, ни пытками мы от тебя тоже ничего не добьемся.
— Это верно, — согласился Гаттак, улыбнувшись. Вышло скверно, улыбка на разбитом в кровь лице выглядела, должно быть, жутковато. Маршу это, впрочем, никак не тронуло.
— Ладно, — сказала она, — сворачиваемся. Выключайте его и забирайте с собой. Тут он мне не нужен.
— А вам не кажется, — возразил все тот же голос, — что именно этого он и добивается? Проникнуть к нам.
— Я знаю, чего он добивается, — сказала Марша, выходя из пыточной комнаты. — Ему нужен ОН.
— Значит, в расход?
— Нет. Он не велел. Этот высший представляет для Него какую-то ценность.
— А этот Он, — вмешался в разговор Гаттак, — не Мечников часом?
Все присутствующие в подвале разом засмеялись.
— А говорили, у высших с чувством юмора плохо, — прокомментировал, отсмеявшись, все тот же мужской голос. — Ладно, выключайте его. Сперва пожжем ему мозги, а после переправим на ту сторону.
— На ту сторону чего? — удивился Гаттак. Почему-то фраза про сожженные мозги его никак не задела.
— На ту сторону Пустоши, — спокойно ответила Марша и вышла.
Итак, нужно было что-то предпринимать. Гаттак понимал, что на принятие решения у него не больше минуты. Скорее всего, его вырубят уколом или газом. Путь «на ту сторону» был, видимо, не близкий. Если оказать сопротивление сейчас, Гаттак ликвидирует одну маленькую ячейку подпольщиков, и не факт, что успеет добраться до самой Марши. Уйдет она, и все — пиши пропало, в поселке она больше не появится. Она уже догадалась, что клирики взяли и ее, и ее отца на карандаш.
Гаттак понимал, что при его уровне подготовки освободиться не будет архисложной задачей, тем более что наручники он снял еще до того, как его посадили на этот пыточный стул, и сейчас просто держал их в руках, лишь имитируя свою беспомощность. Картинка боя уже отчетливо сформировалась в его голове. К нему подойдут сзади, он вскинет голову, разобьет затылком нос одному из троих мужиков и в ту же секунду выведет из строя того, что стоит у двери — для этого хватит одного удара в кадык. Следующий получит удар дверью, которую Гаттак толкнет ногой, совершая прыжок к двум оставшимся боевикам. В полете он перевернет или, если повезет, разобьет лампу, а там уже дело техники — обезоружить одного и завладеть оружием другого. Затем он перестреляет тех, кто, вероятно, прибежит на шум. На все про все уйдет минута, не более. Но за это время Марша может уйти, нельзя было так рисковать. Марша Фарр — единственная ниточка к руководству подполья. А возможно, и к самому Мечникову, учитывая ее ранг кнесенки. Остается второй вариант — разыгрывать карту пленника до последнего.
Выбрав тактику, Гаттак смиренно дождался укола в шею. Вопреки своим ожиданиям, сознания он не потерял. Вещество, которое ему вкололи, очевидно, было сильнейшим миорелаксантом. Гаттак понял это сразу после того, как из его рук, звонко брякнув о пол, со звоном выпали наручники.
— Гляди-ка, — послышался голос откуда-то издалека, — а он и вправду не так прост. Я даже не заметил, как он освободился.
— Тем хуже для него, — ответил ему второй голос, — нужно было сразу сопротивляться. Сейчас уже не получится.
К величайшему сожалению Гаттака, голос оказался прав. Разведчик все чувствовал, все слышал и все осознавал, но телом своим не владел. Полный паралич всей мускулатуры — руки висели плетьми, голова болталась на груди. Если бы его не придерживали, парень наверняка рухнул бы со стула.
Да, подумал Гаттак, дело дрянь. Особенно волнительно было осознавать, что наряду с двигательной мускулатурой начала отказывать и диафрагма. Каждый новый вдох давался ему все труднее и требовал огромного усилия воли. Еще несколько секунд, и он вовсе не сможет контролировать процесс дыхания. Сколько он протянет без воздуха — две, три минуты?
Убедившись, что Гаттак действительно не способен оказывать сопротивление, один из его надзирателей довольно грубо спихнул своего пленника на пол, однако голову его для чего-то придержали, парень даже не ушибся. Кислорода становилось все меньше, началась гипоксия. Гаттак готов был стерпеть любые пытки, включая и пресловутую пытку водой — этот курс он прошел, еще будучи кандидатом. Но задохнуться вот так он готов не был. Вернее, сам Гаттак как разумное человеческое существо готов-то был и пытки терпеть, и даже умереть за свою идею — не был готов его организм. Мозг, отчаянно нуждавшийся в кислороде, начал активную борьбу за жизнь. Надпочечники выбросили огромное количество гормонов в кровь, сердце заколотилось в груди с невероятной частотой, лишь усугубляя положение — для такой активности сердечной мышце тоже нужен был кислород. Гаттаку действительно стало страшно. Умереть вот так, ни на шаг не приблизившись к своей цели — для него это было хуже самой смерти.
Но умереть ему не дали. В самый последний момент, когда он уже терял сознание, ему в горло насильно пропихнули какую-то трубку. Послышался шипящий звук, Гаттак ощутил, как его грудная клетка самопроизвольно раздулась, замерла на секунду, а после сдулась, как шарик. Затем цикл повторился, затем еще раз, и еще раз, и еще. В голове просветлело. Подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, догадался он.
— Не все переживают «прожарку», — сообщил Гаттаку один из его мучителей. Спокойно так сообщил, между делом. Парень не видел его лица, так как просто не мог открыть глаз, но голос на всякий случай запомнил. — Но для того, чтобы сжечь ваши сраные импланты, необходимо, чтобы ты, дружище, был в полном сознании. Иначе мы добьемся только одного — избавимся от средства слежения за тобой, но цели своей не достигнем.
«Интересно, какая там у них цель? Еще один вид изощренной пытки?», — промелькнуло в уме.
Голову Гаттака смазали чем-то липким и холодным, а затем надели плотную шапочку. Разведчик почувствовал металлические пластины на своем черепе, в зубы сунули скрученную в толстый жгут тряпку. Так вот, значит, что за прожарка его ожидает. Странно, он думал, что это будет не буквальное поджаривание мозгов током, слово «прожарка» он скорее воспринял фигурально. Но нет, судя по всему, ему и правда пропустят ток через голову.
Как только Гаттак подумал об этом, его сознание пронзила острая боль. Длилось это ощущение не больше двух секунд, но и их вполне хватило, чтобы понять: это самая страшная пытка из всех, к которым его готовили.
— Так, ну, пробный пуск на два процента ты вытерпел, — спокойно сказал голос. — С почином. Ты уж потерпи, дружище. Поверь, так будет лучше и тебе, и нам.
Следующий разряд Гаттак уже не выдержал. Он потерял сознание еще до того, как напряжение ослабло.
Глава 17
Массер
— Что с его лицом?
— Его пытали.
— А ожоги на голове?
— Не знаю. Я такое вижу впервые.
— Н-да, я тоже такого раньше не видел. Как он вообще выжил?
— Сама ужасаюсь.
Голоса Гаттак узнал, но не сразу сообразил, что именно происходит. Кто-то убрал со лба мокрое полотенце, сквозь закрытые веки он увидел приглушенный свет. Затем на лоб и лицо вновь легла холодная мокрая ткань, и свет опять пропал.
«Боже, как же хорошо, холодное… А можно еще пару раз вот так — горячее убрать, а холодное приложить? Корра, ну пожалуйста. Еще холоднее, горю
