Дневники 1928-1929 - Михаил Пришвин

Будьте добры в течение двухнедельного срока ответить мне, согласны ли Вы признать возможную ошибку Вашего мастера в продаже негодных сапог и обещаетесь ли в Октябре по осмотре заменить их другими самого высокого, соответствующим цене, качества.

Если Вы не дадите ответа, то, не имея возможности сейчас подать в суд, я зарегистрирую этот факт для предупреждения других охотников в этой же самой газете «Московского Охотника», где Вы сделали свою публикацию, и передам сапоги на хранение местным властям до Октября с соответствующим замечанием о них местных экспертов.

Михаил Пришвин

Ваше письмо адресуйте: Сергиев, Комсомольская, 85, Михаилу Михайловичу Пришвину.

11 Июля. Обошлось без дождя, но барометр стал падать. Я ходил в Заболотье, чтобы на своей лодке ехать на экскаватор, но лодку мою плут Лахин угнал. Так у меня весь день пропал. К вечеру, однако, приехал Даувальдер с Дубцом, и хоть в натаске собаки я немного продвинул дело вперед.

Весь Заболотский край облетела легенда о писателе-охотнике. Сегодня я шел в Заболотье по новой гати. Рабочие мостили ее. «Что вы описываете?» — спросили меня. Впереди была рожь. Я сказал: «Рожь описываю». Удивил. «А можете гать описать?» И, окружив меня, стали рассказывать, что они нанимались на одно дело, а делают два. Я в свою очередь рассказал им, что встретилась женщина, поклонилась мне до земли и просила заступиться: деверь выгнал из дому. Что мне было делать? «Вот так и с вашей гатью», — сказал я и пошел дальше. На обратном пути эти же рабочие остановили меня, и у нас был такой разговор. «Что видел?» — «Много всего». — «Видел ерша с золотым пером?» — «Что ерша! я видел карася с хвостом». Все засмеялись. Счастлив острый находчивый человек на Руси, легко и весело ему ходить…

Учитель Автономов из Заболотья (родом крестьянин из Шепелева) просил меня описать день 1-го Августа на озере. Человек делает 300 выстрелов, убивает 50 уток и пускает 100 подранков. Дичь в это время не берут. Местные охотники обслуживают Московских (в пятницу выспросить его). Подвиги Крыленки. Приехал с билетом научной охоты и давай бить уток в запрещенное время. Ему сказали, он ответил: «Это стоит 50 руб., получите!». «Пусть суд решает», — сказали. «Неприятность, конечно, — сказал он, — вы мне сделаете, — а суд возьмет те же 50 руб.».

После того местные охотники тоже начали палить в запрещенное время.

Даувальдер в отчаянии: Дубец не делает стоек и от бекасов отвертывается, понюхает и отвернется. С ним то же происходит, что со всеми членами семьи Кенты: очень тугой в натаске. Я посоветовал ему отправить Дубца по тетеревам, а потом перейти на бекасов. Мы взяли Кенту, Нерль, Дубца. Кента нашла выводок. Дубец довольно страстно носился по следам. Потом Кента нашла выводок бекасов на краю луга, переходящего в болото, там, где высокие луговые травы сменялись низкой осокой. Бекасята вывелись только сегодня, может быть, несколько часов тому назад, еле-еле могли передвигаться и не отошли на аршин от родной скорлупы. При них держались два старых бекаса, которые, один за другим взлетев из-под Кенты, сели от нас в несколько десятков шагов. Я подвел Нерль к бекасенку. Она стала, Даувальдер стал подводить Дубца. Нерль, вероятно из ревности, ринулась вперед. Я ее отлично вздул. Считаю случай, позволивший мне ее наказать, драгоценным. После того я взял Дубца и подвел его к бекасенку, он его не видел, но чуял и тянулся до тех пор, пока не наткнулся носом. И вот какие бывают собаки: он, испуганный, отпрыгнул! Я очень ласкал его, уговаривал опять приблизиться. Он мало продвинулся, но сделал стойку и даже лапу подогнул. Даувальдер был в совершенном восторге.

Этот латыш говорил, что нужно великое терпение служить у мужиков. Их неопрятность чудовищна, нравы ужасны (напр., отец учит ребенка ругаться по-матерному и когда достигнет, даст ему за это баранку, а еще многие отцы идут в чайную, едят там колбасу, а семья всю неделю пьет чай без сахару, и т. д.). Власти все из мужиков и просто, не загадывая ни о чем, делают себе карьеру.

Говорит, что <1 нрзб.> слух о войне. Бедный латыш очень боится возвращения голода 19–20 гг. Я успокаивал его тем, что подобные войны и катастрофы так часто не бывают в истории. Но сам я, коснувшись возможности катастрофы, представил себе жизнь свою во всей ее эфемерности. Такое малодушное состояние (отзвук прежнего плена) продолжалось недолго. Я подумал: «Тучи иногда закрывают солнце, и на земле бывает темно, но за тучами солнце продолжает посылать лучи в мировое пространство». Ефрос. Павл. вполне согласилась со мной, но прибавила: «Нас может все ужасно коснуться со стороны детей… да…» После того мы замолчали.

12 Июля. (8-й урок).

Работа по тетеревиному выводку в болоте.

Весь день буря, только к вечеру стихло, и удался хороший вечер. Ходил с одной Нерлью в школу на то место, где вчера нашли выводок бекасов.

Между украйной луга и болотного леса неширокая полоса нетопкого болота с веселой бекасиной остренькой осокой. Вижу кол, поставленный нами вчера для заметки недалеко от выводка. Нерль начинает приискивать и ведет манерой Кенты, выглядывая из травы носом вверх. Я уверен, что она ведет по бекасам. Мог бы спорить сколько угодно, что это выводок. Нерль делает стойку. Вылетает тетеревенок. Она проскочила за ним несколько шагов. Я крикнул, вылетела матка. Нерль сделала еще стойку, и уж я держал, держал ее, потом уложил даже и, разобрав траву, подпихнул тетеревенка. Их было шесть, чуть больше скворца, и все в разброде. По всем маленьким Нерль, находя, делала стойки, после того зашилась в следах.

Есть простой способ оттягивать собаку от следов: надо самому не стоять, а уходить, и собака уйдет. Я пошел поглубже в болото, Нерль бросила тетеревей и за мной. Скоро она опять закопалась, пошла тихонько с поднятой вверх головой, и затем вылетел старый бекас. Это, конечно, еще не значит, что она будет теперь подводить и к бекасам: возможно, случайность. Но все-таки теперь остается только практика. А поиск у ней теперь такой разумный, как у старой, опытной собаки. Притом она до смешного точно копирует все манеры матери, как будто тогда, во время совместных прогулок с ней, была аккумулятором, всё ее вобрала в себя и теперь разряжается.

Такой маленький человек, трус жизни, воспитанный войной, революцией, голодом, живет в каждом из нас, и мы разными способами скрываем в себе такого человека. Д-р не скрывает и прямо говорит, что ему невыносима мысль о судьбе его детей, когда газеты, радио и все кругом говорят о войне, о том, что «отдохнули», пора… «Ведь я специалист, хороший специалист по молочному делу, я хочу работать, жить, а дальше смотреть так, чтобы не бояться за судьбу детей своих, не могу, у меня этого нет».