Любовь как сладкий полусон - Олег Владимирович Фурашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меж тем, «под шумок», Кропотов приложился-таки внеочередной раз к стакану. Хватанув «храбрости», он заявил ходатайство на спич. Застолье просьбу уважило и, пополнив гранёные ёмкости, предоставило ему слово.
– Я парень простой…, – начал тот. – Хотел уж уходить, но тут опять налили.
– Кто бы говорил!
– И кто бы сомневался!
– Даже слишком простой!… – загомонили в компании.
– Простота хуже воровства, – на правах друга съязвил Юрий, намекая на то, что аппетит отдельных штатских способен устроителю вечера причинить ущерб, превосходящий потери сельского хозяйства Китая от воробьёв и саранчи.
– Не перебивайте! – с хмельной ультимативностью потребовал Виктор. – А не то я сяду и молчком весь коньяк выдулю…
– О, тогда молчок, молчок!
– Лучше из двух зол выбрать меньшее!
– Говори, Витюша, говори, – засмеялись и загомонили слушатели.
– Так вот, я парень простой, – отёр Кропотов рукавом рубашки со лба пот, насыщенный коньячными парами. – У меня, что на уме, то и на языке. А на уме – тот ведмедь из зоопарка, напротив которо сидит…этот… гебемот. И мишка с него цельный день глаз не сводит. Гебемоту это надоело, и он спрашивает: «Миша, чё ты на меня пялишься?». А ведмедь – ему: «Я вот смекаю: как было бы славненько твоим хлебальником да медок хряпать!»
Как, вероятно, изрёк бы Лев Толстой по поводу бесхитростности совхозного шофёра: все трезвые люди трезвы по-своему, все пьяные люди пьяны одинаково. И застолье засмеялось не столько над аллегорией, сколько над её автором. Лишь Шутова, переживая за тостующего, дёрнула его за рукав и проворчала:
– Ну и к чему ты это сказал?
– Чок! – важно прищёлкнул языком Виктор, почему-то переходя
на псевдоукраинскую мову8, – Да к тому, моя гарна дивчина, шоб я своим хлебаль…хлебаль-ни-ком завсегда хряпал, как сейчас. Шоб мы уси жили, як Эдуард!
После несколько подобострастной здравицы в честь Хорина, возникла заминка, вызванная приёмом внутрь горячительных напитков и изысканной закуски.
Воспользовавшись паузой, Кропотов вальяжно и не без светского лоска, как интеллигентный человек, кое-что познавший в вопросах этикета, извлёк из кармана брюк уже знакомую Юрию свежевыстиранную тряпицу, снятую им с бельевой верёвки перед выходом из дома, и элегантно принялся вытирать ею свой лоб. При ближайшем рассмотрении этого предмета, им оказался мужской носок сорок четвёртого размера.
От несуразного зрелища свидетели так и покатились со смеху, в изнеможении некультурно показывая на Виктора пальцами. Тот, не вникнув в подоплёку происходящего, отнёс комичность мизансцены на счёт своего остроумия. Он согласно закивал компаньонам: дескать, знай наших, мы тоже не лаптем щи хлебаем. И усерднее прежнего принялся промокать «платком» шею и подбородок. Смех перерос в гогот.
Юрию понадобилось вырвать носок и продемонстрировать его во всех ракурсах владельцу, чтобы до того дошёл истинный смысл происходящего. «Батин носок! Гадом буду, батин носок, – недоумённо бормотал Кропотов, вертя в руках объект потехи. – Чё он мне его засунул?»
Веселье долго не утихало. А у Харина настроение стало просто великолепным. Кому как, а уж ему-то льстивый спич замараевца явственно пришёлся по нутру: он с удовлетворением принял изрядную меру коньяка – мало уступавшую кропотовской. Откушивая подсахаренные дольки лимона, расслабившийся Эдуард не переборол терзавшего его искушения. Передавая Шутовой тарелку с балыком, он повторно склонился к Кондрашову и прошептал, багровея от внутренне переживаемого срама:
– А-а-а…как у Виктора с этой…с Илоной Блю-блюватой?
– С Илонкой? – был немало поражён его информированностью о структуре замараевского населения визави. – Да никак. По-моему, они уж давным-давно не контачат.
– А-а-а…говорят, что Виктор по мужской части злой, как…как недо-недовздрюченный ка-козёл? – не отставал бизнесмен, которому добротное спиртное крепко ударило в голову.
– В смысле? – перестал жевать первый в жизни ломтик авокадо паренёк.
– Ну, он как бы…того…, – замялся бизнесмен, лихорадочно перебирая в памяти выражения из «письма доярки», – злы-злыдень писюкастый.
– Чего-о?! – подобно Лукину разинул рот юноша, едва не выронив оттуда содержимое. – Злыдень…чего?
– Ну, это…вы па-потише говорите, Юрий, – встревоженно огляделся самозваный дознаватель. – Говорят, что он силён…эх-ма…по мужской части?
– Да я об этом как-то не справлялся. Меня, в принципе, только девушки волнуют, – поскоморошничал деревенский насмешник, выдерживая тон общения, взятый с Хориным.
– Мальчики! – постучала Стелла по краю тарелки. – Нас один Виктор развлекает, а вы без конца шепчетесь. Думается, настала пора и Юре, так сказать, здравицу молвить.
Как и проба аллигаторовой груши, это было первое публичное застольное выступление Кондрашова. Прежде, в семейной обстановке, он произносил только «прикольные» реплики и пил лимонад и детское безалкогольное шампанское. По этой причине сейчас, поднимаясь на ноги, он торопливо перебирал в памяти те заздравные речи, что произносил его отец в присутствии гостей.
– Этот тост третий по счёту, – заговорил юноша. – И меня всегда поражало то, что он традиционно посвящается женщинам. Ведь, уж если пить за Родину-мать, за маму и за любимую девушку, то в первую очередь. Потому для меня он первоочередной. Принимая во внимание вышеизложенное, я предлагаю выпить за украшение нашего вечера, за наших милых дам, одно присутствие которых пьянит во сто крат сильнее, чем этот чудесный напиток!
И Юрий, подняв стакан повыше и продемонстрировав рубиновый напиток «на просвет», добавил: «По старой доброй
традиции мужчины пьют до дна и стоя».
Мужчины традицию поддержали. Девушкам, по-видимому, тост понравился, так как они тоже осушили стаканы с шампанским. Стелла даже чмокнула Кондрашова в щёку. Тому весомая порция вина, а пуще того поцелуй любимой женщины, ударили в голову. И он, чтобы не захмелеть, принялся ожесточённо поглощать первый в своей биографии плод манго. Нынче у него многое происходило впервые.
– Про женщин мало га-гаворить красиво, – прервал кратковременное затишье за столом Хорин, которого насторожил поцелуй Кораблёвой, и теперь он с подозрением начал «отслеживать» вслед за Виктором также и Юрия. – Самое главное, женщинам надо а-абеспечить красивую жизнь.
– Во-во! – поддержал предпринимателя Кропотов, взирая на того влюблёнными глазами. – Ващще, ты скажи, Эд, как ты добился этой фигни? – И он воспроизвёл обнимающий жест над шикарным угощением. – Вот сегодня ты клёвую сделку провернул в Ильске, да?
– О`кей, – ответил ему бизнесмен. – Я скажу. Я добился «этой фигни», или, как принято говорить в Штатах, просперити, изменив себя и свой стиль на а-американский. Надо не баклуши бить, чем отличаемся мы, русские, а работать сто часов в сутки. И сле-следовать новым достижениям. Ноу-хау, хай-тэк9…Я к тому же ди-и-диверсифицируюсь…
– Эт-то чё ещё за зверь такой? – окончательно обалдев от учёных словечек, вылупился на него Виктор.
– Ди-и-версификация означает экспансию, вторжение капитала в нехарактерные прежде для его профиля, но пе-перспективные виды деятельности, в новые отрасли, – снисходительно пояснил ему предприниматель. – Строго говоря, именно за тем я и пы-приехал в Ильск. У вас есть хлебозавод, которым руководит а-адин чудила
…Не-некто Безматерных.
– Между прочим, классный хлебушек печёт чувак! – вклинился
в монолог Хорина Виктор, пытаясь показать осведомлённость.
– Вау! – пренебрежительным возгласом ответил бизнесмен. – Какое там! Да-дапотопное
