Любовь как сладкий полусон - Олег Владимирович Фурашов

Начальник усадил паренька за приставной столик и вручил ему газету. На четвёртой полосе праздничного выпуска были опубликованы два кондрашовских стихотворения и дан краткий отзыв об авторе. В конце рубрики выражалась надежда на то, что это не последняя встреча читателей с начинающим юным поэтом.

– Каково? – отвлёк «стихотворца» от приятного занятия директор.

– Кгм…Да как-то так…, – смешался Кондрашов.

Он понимал, что публикация про него – заслуга милой Стеллы. Так не заявишь же о том во всеуслышание.

– Молодец, Юрий! – похвалил его Анатолий Иванович. – Вишь, как про тебя главный редактор «Среднегорских новостей» Михайлов пишет. Ты имей в виду, что я слежу и за вашим ансамблем в целом, и за тобой – в частности. Про тебя и Лукин поощрительно отзывается. Говорит, что ты – творческий молодой человек, с фантазией, импровизацией. Ты, Юрий, помозгуй, так сказать, на зорьке ясной, об учёбе в институте культуры или ещё где. Культуру на селе надо возрождать. Домашние кадры ковать. Мы тебя по контракту завсегда направим. Каково?

– Спасибо, Анатолий Иванович, я помозгую. А можно мне газету на память взять?

– Бери, какой разговор. Как отец?

– …Отец? Пишет.

– Сколько ему ещё?

– Полтора года. Но могут и досрочно освободить. Он там…на пихтоварке за главного. Нормы перевыполняет. Старается.

– Вы с Лидией Николаевной передавайте сердечные пожелания Дмитрию Ивановичу и напомните, что Бурдин и совхоз его ждут.

– Спасибо, Анатолий Иванович! Обязательно передадим.

2

Выйдя от директора, Кондрашов в бухгалтерии получил премию, которую Бурдин выписал работникам к празднику. Рабочий день был укорочен на час, и потому Юрий прямо из конторы отправился в дальний конец села за подарками, зная, что дома его с нетерпением ждут мама, Венька и двойной праздничный ужин.

Выстояв очередь и закупив сладостей, юноша двинулся обратно. К тому периоду стало уже смеркаться, и на небе высыпали первые мерцающие звёздочки. Кондрашов неспешно брёл к дому, задрав голову и мечтательно уставившись в иссиня-голубую вышину, напоминавшую глаза Стеллы. Он грезил об этой замечательной девушке, о футболе, о поэзии, о светлом будущем…

Из состояния, пограничного с нирваной, его вывел резкий толчок в левое плечо. Мечтатель оглянулся – никого. Тут же последовал толчок в противоположное плечо, и он услышал знакомый ёрнический голос: «Вот только не надо воротить морду и делать вид, что не замечаешь старых друзей!»

Кондрашов повернулся направо и буквально натолкнулся на Виктора, по-лошадиному скалившего зубы.

– Кропот, привет! – смутился Юрий. – С наступающим! А я…кгм…задумался…

– Ладно, врать-то, – прервал его тот. – Стал знаменитым поэтом, и зазнался, ли чё ли?

– Вить, ну чего ты?

– Да ладно, ладно…Шутейно я. Медитируешь, что ли?

– Увлёкся малость…иными мирами, – признался паренёк, продолжая путь к дому.

– Бьюсь об заклад, про Кораблёву рассупонился, – иронично осклабился приятель, подстраиваясь под его шаг.

– И про неё – тоже.

– Облом и зряшные хлопоты, – скептически посулил Кропотов.

– Жизнь покажет? – в противовес ему оптимистично улыбнулся собеседник.

– Я чего базар-то завёл: ты идёшь сегодня на пьянку в клуб? – вернулся Виктор к разговору двухдневной давности. – Там бы и днюху твою отметили.

– Не, Вить, Новый год – праздник семейный. Встречу его и день рождения в кругу семьи.

– Зря. Наши все идут. Нинка Самохина – тоже. Я её зондировал, она с тобой, как бы, и помириться не прочь.

– Не, Вить…Спасибо.

– Зря.-а-а…Гляди, а то я пересплю с ней.

– А как же Шутова? Ты ж, вроде, говорил, что у вас с ней чувства? И вдруг – Самохина. Это ж измена. Хочешь наставить ей копыта?

– Изме-ена, – проворчал Кропотов. – Много ты понимаешь. Как говорил один мой хороший знакомый, заслуженный работник сексуального труда, измена мужской природе начинается с верности конкретной женщине. А вообще-то, Кон, ты – круглый дурак. Не нужна мне Самохина. Нинку ж Лукин обхаживает. Того и гляди, оттопчет…

– Её проблемы, – отмахнулся юноша.

– Так-таки не пойдёшь?

– Не-а.

– Будешь сидеть дома как запечный таракан, и мечтать о прынцессе? – стараясь больнее поддеть дружка, выходил из себя Виктор.

– Угу, – сам не сознавая почему, впадал во всё более

благодушное расположение Кондрашов.

– И будешь читать Гюгов и Золей?

– Ага.

– Чугунок ты с картошкой, Кон!

– Угу.

Приятели расстались на перекрёстке в разной степени взаимного недовольства. И не успел Юрий свернуть в переулок, как услышал, что задетый за живое Кропотов окликает его.

– Кон! Кон! – орал тот во всю мочь закалённой шофёрской глотки. – Желаю тебе в наступающем году наконец-то вылечиться от дебилизма и кретинизма! Привет психам и шизоидам, шуфлядкам и остальным яйцеголовым брахицефалам!

И невостребованный замараевский спичрайтер7 загоготал, вероятно, убеждённый в том, что его выпад – предел остроумия.

Юрий ничуть не озлился на выходку Виктора. Напротив, он посмеивался про себя и где-то, подспудно, соглашался с другом: да, не исключено, что он, Кондрашов Юрий Дмитриевич, 1980 года рождения, воистину слегка свихнулся. Это нельзя быть немножко беременным, а немножко «съехавшим» – вполне.

Недавно он прочитал статью о том, как учёные проводили

сравнительные исследования специфики внимания у подростков, страдавших слабоумием, и у контрольной группы их сверстников из обычной школы. С первым заданием, в ходе которого надлежало выбрать из беспорядочного набора букв несколько заданных литер, обе группы справились почти одинаково. Отличия «полезли наружу» при втором тесте, когда те же заданные буквы следовало выбирать из текста захватывающего рассказа. Вот тут-то олигофрены и дали «нормальным» сто очков вперёд, так как пунктуально, бдительнее роботов, не взирая ни на что, выполняли поставленную задачу. Обычные же ребята поневоле зачитывались произведением и допускали ошибки.

Аналогичным образом и у Юрия произошёл «сдвиг по фазе», потому что о чём бы он ни говорил, чем бы ни занимался, чтобы ни читал, а в его «мозгах набекрень», подобно заигранной пластинке, звучал один и тот же набор букв: «С-т-е-л-л-а…С-т-е-л-л-а…С-т-е-л-л-а…»

«Да, я чокнулся! – с обречённым восторгом, покорно констатировал он. – Зато никто на свете ещё так приятно не сходил с ума!»

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я

В О З М У Ж А Н И Е

Глава первая

1

Рано или поздно, всё тайное становится явным. Собственно говоря, то, о чём пойдёт речь, секретом за семью печатями и не было. Всего-навсего настал черёд проявиться тому, что прежде было завуалировано расстоянием.

На первую в наступившем году репетицию Кондрашов направлялся вместе с Виктором из дома Кропотовых. Виктор, уходя, уже выключил свет в прихожей и занёс над порогом ногу, да вдруг опомнился и, по-мужицки крякнув, выругался: «Зараза! Не повезёт…Хреновая примета, но придётся вернуться: носовой платок забыл». Он шагнул в темноту жилища, сдёрнул с натянутой над печкой верёвки, на которой сушилось выстиранное бельё, тряпицу и сунул её в карман брюк.

– Кого это вы, сэр, стремитесь поразить благородными манерами? – зацепил Кондрашов приятеля, выходя на крыльцо. – Уж, коль на то пошло, то джентльмен должен иметь три платочка: носовой, для лица и на непредвиденный случай для дамы.

– Ё-моё! – обрезал тот его. – Святая простота. Кавалер должен иметь при себе