Клокотала Украина (с иллюстрациями) - Петро Панч

— Монастырские? — спросил Кривонос.

— Бискупские были [Бискуп – католический епископ], вашець, — ответил старик. — Думаете, я не носил оружия? Царствие небесное гетману Павлюку, что под Кумейки водил нас...

— А вы его до виселицы довели. Ну, что лучше: с панами-ляхами биться или мириться?

— Только дайте оружие! Научили народ паны, голыми руками душил бы.

Младший предостерегающе толкнул товарища локтем. Кривонос заметил и сказал:

— Мы не из таких. А оружие будет, человече, собирайте компанию. Дай им, Мартын, что там у нас осталось.

— Куда пробираетесь? — спросил Мартын.

— Может, даст бог, до Сечи дойдем.

— Нам назад ворочаться нельзя, — сказал другой. — Мы шляхтича убили.

— В Черном лесу таких, как вы, полно. Туда и направляйтесь!

Еще за версту до монастыря начались зеленые сады. Высокие волошские орехи чередовались с маслинами и сливою, виноградными лозами и раскидистыми яблонями. Это была монастырская слобода. В каждом садике белела хата, крытая гонтом или камышом, а под окнами хат поднимались высокие мальвы и пышные георгины.

III

До обедни оставалось еще довольно времени, поэтому казаки направились к Антониевым пещерам, поклониться мощам древних святых. Деревянная церковь с двумя высокими куполами стояла на склоне горы. В притворе собралась кучка богомольцев со свечками в руках. Старенький чернец пошел впереди, и все они по узкой лесенке, высеченной в известняке, спустились под землю.

Мрак и сырость охватили богомольцев, как только перестал проникать к ним дневной свет. Головами они касались свода, а плечи кое-где едва протискивались между гладкими стенами из желтого известняка. В стенах вырыты были кельи и ниши, где, казалось, не уместиться бы и ребенку. Но чернец глухо сказал:

— Дивен бог во святых своих, и все хотения его — в них. В сих пещерах пустынники проводили годы своего жития без хлеба, без света, а питались только злаками. Некоторые закрывались в своих кельях, и им подавали пищу в щель. Господи, внемли их молитвам! Иван Многострадальный выкопал себе яму до пояса. В ней провел несколько лет, так и помер, но и доселе продолжает стоять, как живой.

Черные, мохнатые тени перебегали по стенам, заглядывали в ниши, а когда туда достигал свет от свечек, видны были гробы. В них лежали голые и одетые в мантии или в черные рясы бородатые чернецы, опоясанные железными поясами. Лица чернецов иссохли, потемнели, такими же были и руки, выставленные из-под покровов. Не изменились только волосы.

Чернец шел вперед по извилистым ходам пещер и монотонно говорил:

— А Иван Преподобный затворился в пещере и провел в ней многие годы. Его брат Феофил тоже жил пустынником на Святой горе. Когда он пришел проведать Ивана, то не застал уже его в живых и поселился в его келье. Так и жил пустынник до конца дней своих. После смерти понесли его хоронить, и свершилось чудо. Славен господь бог, иже на небеси! Яма была тесная, и его брат, уже несколько лет как умерший, чтобы дать место единокровному, повернулся на бок. Так и доселе лежит, нам во удивление и во славу господа бога, с поджатыми коленями.

Тут же была подземная церковь, в которой Антоний и Феодосий отправляли службу, а теперь служили по субботам чернецы. На низеньком иконостасе образа до сих пор сверкали, как новые.

Следом за чернецом шла старенькая бабуся, повязанная платком.

— Пан-отче мой добрый, — сказала она, — прости меня! Про Чоботка ты бы еще... Он, говорят, наш заступник был перед супостатами. Где он, сердечненький, упокоился?

Чернец не обратил внимания на бабусины слова и продолжал:

— Святые отцы Антоний и Феодосий по приходе сюда выкопали под горою церковь, а сами поселились в пещерах и долго вели жизнь пустынников вместе со своими учениками, а когда надумали заложить здесь монастырь, явилась им на горе среди леса пресвятая дева в огненном сиянии, а деревья вокруг охвачены были пламенем. И сказала им пресвятая дева: «Воздвигните здесь монастырь и большую церковь во имя мое!» Тогда святые отцы вышли из пещер и сотворили церковь, небесам подобную. А вот в сей пещере лежат нетленные кости двенадцати строителей праведных, своими трудами воздвигших сей храм во славу божию.

Максим Кривонос осветил пещерку свечой. В ряд лежали скелеты из мелких, должно быть детских, косточек, между которыми попадались и вовсе не похожие на человеческие. Он удивленно поднял глаза и встретился с недобрым взглядом монаха. В следующей пещерке лежали мощи человека огромного роста. На левой руке заметен был след от раны. Это, верно, и был Чоботок, по прозванию Илья Муромец. Рассказывали люди, напала как-то на Илью Муромца вражья рать, как раз когда он обувался. И так как не мог он в поспешности ничего захватить, то стал защищаться чеботом, который не успел еще обуть, и одолел всех врагов. Кривонос хотел спросить у чернеца, где же эти чеботы, но ни монаха, ни богомольцев впереди уже не было, даже не слышно было их шагов. Кривоноса обступила тишина, и только где-то время от времени звонко капала вода, как бы отбивая минуты. Он, ошеломленный, оглянулся; ходы в пещерах были путаные, и выбраться из них на свет без поводыря было невозможно. Язвительная усмешка искривила его губы: «Пускай бы какой-нибудь шляхотка над казаком посмеялся, а то чернец».

Он свистнул с такой силой, что огарок свечи у него в руке погас.

Где-то поблизости послышался такой же свист, а может, то отозвалось эхо, но Кривонос все же, держась за стенку и неуверенно ступая, двинулся вперед. Сзади чудились какие-то шаги, словно за ним гнались скелеты монахов, святость которых он взял под сомнение. Волосы зашевелились у него на голове: только теперь Кривонос понял недобрый взгляд монаха. Страшной карой надумал покарать его чернец. Должен верить, хоть и видишь перед собой овечьи кости вместо человеческих!

Наконец впереди забрезжил огонек, и послышались возбужденные голоса. Мартын держал чернеца за подрясник и, казалось, не знал только, чем его лучше прикончить. Чернец торопливо клал на него кресты и кричал:

— О господи, за грехи ты караешь нас гладом, мором и казаками! Сгинь, сатана!

Кривонос захохотал так, что богомольцы даже съежились, а чернец стал креститься и того чаще.

— Брось его, Мартын! Хочешь мучеником сделать? Да он спит и во сне это видит.

Вырвавшись из рук казака, чернец поспешил по ступенькам наверх, и через минуту на богомольцев повеяло погожим, душистым воздухом. Солнце слепило глаза, лазурь струилась над садами, и в небе, как тонкое кружево, плыли прозрачные облака.

— Не божеское это дело, — сказал Кривонос, — бежать при жизни света белого, солнца ясного!

— Нечистый, верно, прислал тебя из пекла! — сказал чернец, глядя на него испуганными глазами.

— Хуже, пан отче, из самого Запорожья. Что ж, и отцы начальники понимают так казаков?

— Каждому воздается по его заслугам.

— На за твои заслуги, чернече! — Максим Кривонос высыпал ему на ладонь несколько серебряных монет. — Поди к владыке, скажи: от пана кошевого есть дело, и приношение товариство прислало. А меня найдешь в большой церкви.

Растерявшийся чериец снова принял смиренный вид и низко поклонился.

— Да благословит тебя бог, но только преподобный отец митрополит давно уже никого не принимает, за него архимандрит наш Иосиф правит.

Кривонос слышал, что митрополит Петро Могила болен, а Иосиф Тризна, игумен Печерского монастыря, может вскоре стать киевским митрополитом, и сказал:

— Иди к отцу игумену, к нему-то и относится мое дело.

Возле церкви мордастый чернец с копною черных волос на голове торговал «святой водой», потчуя богомольцев из ковша в форме креста. Кривоноса томила жажда, и он тоже взял ковш — и залюбовался. Ковш был золоченой бронзы, старинной византийской работы, с драгоценными инкрустированными изображениями святых и с греческими надписями. Прозрачная вода колыхалась в голубом корытце и еще больше возбуждала жажду. Кривонос попросил и себе «святой воды» и, вместо того чтобы пригубить, как делали другие, выпил три полных сосуда.

IV

Через сад казаки вышли к верхней лавре. Над главными воротами точно висела церковь с высоким многогранным куполом и множеством круглых окошечек. Два привратника охраняли железные ворота, которые сейчас были открыты, и в них свободно проходили богомольцы. Прямо перед ними тянулась широкая дорога к большой церкви, которая снаружи похожа была на белый иконостас, а по обе стороны дороги стояли опрятные кельи монахов с палисадниками под окнами.

На площади перед большой церковью поднималась в небо деревянная колокольня, рубленная в четыре угла. Мартын вынужден был придержать шапку на голове, чтобы разглядеть на колокольне крест. По витой лестнице внутри колокольни можно было подняться наверх, где висело пять малых и больших колоколов, но самый большой колокол — «Балык», в двести пудов, — висел на другой колокольне, пониже. Она тоже стояла на площади, через дорогу.