Необыкновенное обыкновенное чудо. О любви - Жука Жукова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какое сопровождение? – Федорчук готов был растеряться.
– Как какое? Для Михалны. С «Поля Чудес».
– А ну дыхни. – У Федорчука мелькнула мысль, что ему повезло еще больше, чем показалось сначала.
– Да не пил я, сынок. Говорю ж, нас в районной больнице ждут. В машине, слышишь, Михална. Ей в Москву, к Якубовичу на «Поле Чудес» ехать, честь района защищать, а она ногу сломала. В районе сказали, быстро починят и за победой отправят. Так что давай, сопровождай. За это она тебе привет прямо в эфире передаст и не только. Грушовку уважаешь?
– Уважаю. – Федорчук все-таки растерялся.
– Семь литров возьмешь? Чумаком заряжена. Здоровье попрет, как почки весной.
– Ну, только если заряжена.
Выскакивая из кустов, Федорчук рассчитывал на другое. Но в свете страданий бабки в машине, ее важности для всего района и безвыходности ситуации готов был уже и на жидкую валюту.
– Заряжена, зуб даю. У нас в Веселом все это знают. Первака еще литру налью, как ко мне приедешь, и перцовки две по семьсот. Лады?
– Лады, – согласился Федорчук.
* * *
У Михайловны оказался вывих первой степени. Врачи вправили голеностоп, наложили тугую повязку и отправили с тем же эскортом домой, под неусыпный надзор Лексеича и местного фельдшера Васьки.
Через три дня повязку благополучно сняли, оставив для лечения только теплые компрессы. Нога Михалны быстро шла на поправку, чего нельзя было сказать о ней самой. Михална стала молчаливой и раздражительной. Дальше своего двора не ходила. Больше не завтракала у Верки и не приглашала подругу к себе. Лексеича игнорировала. Но самым опасным симптомом, по мнению Митрохи, стал отказ от «Поля Чудес». С того самого дня, как Михална побывала на переговорах с Москвой, она больше не посмотрела ни одной передачи.
– Михална, ходь сюды, – как-то вечером в очередную пятницу позвал ее Лексеич. – Глянь-ка, я телевизор на веранду поставил. Будем здесь чай пить да твое «Поле Чудес» смотреть. Под сверчков – само то.
Михална сделала вид, что ничего не слышала, но Лексеич не сдавался.
– Верка скоро придет. Обещала пирогов принести. Люська, Митроха с Варюхой, Колька с Маруськой, и герой наш – Серенька – тоже будут. А чего? Давно уж так не сидели… все вместе.
Через полчаса шум на веранде сообщил о гостях. Запахло травяным чаем и шишками из самовара. Заиграла музыкальная заставка некогда любимой передачи. Послышался голос ведущего.
– Михална! – Верка фурией влетела в хату. – Скорее! Там Якубович про тебя говорит.
– Ой, Верка, не стыдно тебе? – с укором проскрипела Михална. – На какое вранье уже пошла, чтоб меня выманить.
– Да какое вранье! – разозлилась Верка. – Историю твою на весь мир рассказывает. Про подготовку, про переговоры, и про ногу твою – все как было. Идешь?
– Ну, коли врешь, Верка… – пригрозила Михална и с вызывающим видом вышла на веранду.
«Такая история получилась, Леонид Аркадьевич, – услышала она голос Якубовича. – Кто виноват здесь, кто прав, не знаю. То ли телеграфистка, которая перепутала адреса, то ли те незнакомые мне люди, что назвали четырнадцать хуторов на Кубани одним названием, а может сама Михална. Уж слишком она хотела на вашу передачу попасть. Все мечты на эту одну поменяла. У меня тоже была мечта. Хотел жениться я на Михалне и отвезти ее в Санкт-Петербург, чтобы вместе увидеть белые ночи и разводные мосты. Но раз уж она хочет на ваше „Поле Чудес“, то так тому и быть. Люблю ее с юности и до сего дня, и если теперь это ее мечта, то пусть она и сбудется.
Прошу вас, позовите ее на игру. Но только обязательно прямо в эфире, чтобы она от вас самого это услышала. По-другому теперь не поверит.
Заранее благодарю за всё. Владимир Алексеевич Савин».
– Вот такое письмо я получил из хутора Веселый, что в Краснодарском крае. – Якубович свернул листок, с которого читал все это время. – Но вот что для меня здесь самое важное. Никогда бы мы не узнали эту захватывающую историю, если бы не любовь Владимира Алексеевича Савина. Ведь, согласитесь, только любовь способна подвигнуть на такие поступки. Можно ли не выполнить эту просьбу? – Он потряс письмом. – Я вот не смогу! Поэтому – уважаемая Зинаида Михайловна Орешкина из хутора Веселый. – Якубович улыбнулся и посмотрел прямо в камеру. – Того самого, где живет Владимир Алексеевич Савин! Приглашаю вас приехать к нам в студию и сыграть в «Поле Чудес». Сейчас на экране вы видите номер телефона. Позвоните нам. Приезжайте. И обязательно привезите мне грушовку Митрохи, шаль с подсолнухами и пироги вашей соседки Веры.
Михайловна остолбенела. Губы затряслись.
– Ты чего, – обнял ее Лексеич. – Ногу дочиним и поедем на поле твое, за сервизом.
– За холодильником, – всхлипнула она, оглядывая собравшихся на веранде односельчан.
Все улыбались и ждали ответа.
Михална прижалась к плечу Лексеича и залилась счастливыми слезами.
* * *
Свадьбу Лексеич и Михална сыграли осенью. Гулял весь хутор. В район расписываться ездили на Колькиной машине с куклой на капоте.
– Что примечательно, ни разу не заглохли! – рассказывала всем Верка.
Любовь Баринова
Μαρια
По прилету на Корфу на меня напала жестокая лихорадка, вознамерившаяся прокипятить мне мозги и выпотрошить все внутренности. Дни в аду, принявшего облик номера отеля Potamaki Beach, куда запихнули меня друзья, решив, что для плавания на яхте я больше не подхожу, казалось, никогда не кончатся, однако за день до вылета, проснувшись, я с удивлением понял, что выздоровел. Я принял душ, натянул шорты и рубашку и спустился на завтрак. Заказал поджаренные вафли. К ним взял несколько коробочек джема. Люблю сладкое. Зацепил сверкнувшими на солнце щипчиками кусочек зеленоватой дыни. Нажал кнопку на кофемашине, она весело заурчала и отмерила порцию черного напитка.
Да, мне было определенно лучше, желудок поскрипывал от голода, голова не кружилась. Все еще не веря свалившемуся счастью, я взял тарелку с едой, чашку с кофе и вышел на террасу. Сел за свободный столик. С буддийским умиротворением вытянул ноги. Солнце, заигрывая, принялось, как гусь, щипать меня за лодыжки.
Никакого плана, как провести этот день, у меня не было. Напившись кофе, я решил прогуляться. От побережья, где выстроились в ряд отели, вверх, к горам уходила дорога, вдоль которой располагались одно-двухэтажные дома с небольшими патио, заставленными кадками с цветами. Я отправился по ней. Время от времени мои кроссовки ловили узорчатые тени мандариновых деревьев, могучих платанов или сосен, а слух – греческую речь,
