Сонька. Конец легенды - Виктор Мережко

— Гарантии вашего выступления на сцене?

— Моей карьеры. Причем карьеры успешной.

— Но вы ведь непрофессиональная актриса?!

— Кто вам сказал?

— Вы сами об этом говорили.

— Я пошутила.

— Но я ведь тоже немного разбираюсь в актрисах!

— В актрисах. Но не во мне.

— А что же в вас особенного?

— А вы не догадываетесь?

Директор сглотнул сухость в глотке.

— Даже не могу предположить.

Бессмертная сняла очки, чуть приподняла локон волос, показывая шрам.

— Видите?

— Что это? — не сразу понял директор.

— Шрам.

— Что из этого?

— Меня пытались убить, но промахнулись.

— Даже такое было в вашей жизни?

— Представьте.

— Кто этот негодяй?

— Некий артист… А теперь вот так, — Табба неожиданно сняла с себя парик. — Так я вам никого не напоминаю, Гаврила Емельянович?

Тот отшатнулся.

— Госпожа Бессмертная?

— Вы удивлены?

— Удивлен. Причем крайне.

— Врете. Вы ведь едва ли не с первого моего появления здесь поняли, что я никакая не Жозефина Бэрримор. Поняли и продолжали играть дурочку.

— Со второго, — уточнил Гаврила Емельянович. — Первый раз я ничего такого даже не заподозрил, клянусь. — Вытер вспотевший лоб рукавом, спросил: — А ради чего вы ломали со мной комедию?

— Из пустого интереса.

— Талантливо, ничего не скажешь.

— Теперь вы готовы взять меня в театр?

Филимонов молчал, изумленно разглядывая бывшую актрису.

— Я размышляю, — наконец сказал он. — Что будет с публикой и обществом, если я решусь на подобный шаг.

— И что же будет?

— Я даже придумал заголовки для газет: «Изуродованная, но не побежденная!» «Героиня дна снова на сцене!» «Квазимодо наших дней!»… Представляете? Билеты нарасхват, народ висит на люстрах, поклонники вешаются на собственных галстуках!

— Представляю, — бывшая актриса размахнулась и отпустила Филимонову хлесткую болезненную пощечину. — Запомните, я буду мстить. Мстить театру, публике, вам. Это будет особый Квазимодо наших дней! — Она вскочила и быстро покинула кабинет.

На парадной лестнице, с растрепанными волосами, держа в руке парик и очки, Табба едва не сбила с ног удивленного Гришина, миновала насмерть испуганного Изюмова, пересекла вестибюль и исчезла в сером, наливающемся сыростью дне.

Егор Никитич вошел в кабинет, повесил фуражку на вешалку, взглянул на растерянного директора и спросил:

— Что за фурия выскочила от вас?

— Госпожа Бессмертная.

— Это была она?

— А вы не узнали?

— Честно говоря, нет. С чем приходила?

— С мордобоем, — ответил Гаврила Емельянович, показав красную, вспухшую щеку.

— Приставали?

— Хуже. Даже не прикоснулся.

Гришин взял из буфета бутылку с водой, жадно выпил.

— Значит, спектакль отменяется?

— Он был, но быстро закончился.

— А как быть со вторым действующим лицом? С Ибрагимом Казбековичем? Намерены подставить вторую щеку?

Филимонов болезненно рассмеялся.

— От пощечины князя полголовы может слететь.

— Что верно, то верно. Может и саблю достать!.. Будем дальше разыгрывать оперетту?

— Опасно, — вздохнул директор.

Но вы ведь час назад изображали из себя отчаянного храбреца и декадента, — с насмешкой заметил Гришин. — Вам даже жить надоело!

— У господ артистов есть такое понятие: заигрался. Теперь давайте думать, как выкручиваться.

— Думайте вы, а я буду созерцать. По вашей же схеме.

Директор взглянул на часы, постучал по стеклу ногтем.

— С минуты на минуту горец будет здесь. С чего начнем?

— Начинайте с женщин. Во-первых, их у вас в вертепе предостаточно. Во-вторых, это любопытно любому мужчине. А в-третьих, подобный разговор всколыхнет чувства горячего князя.

В дверь раздался стук, и в кабинет вошел князь Икрамов.

— Милости просим, князь, — немедленно откликнулся хозяин кабинета.

Тот поздоровался за руку с каждым, вопросительно улыбнулся.

— У вас такие лица, будто готовите мне сюрприз.

— В такое время живем, ваше высокородие, — развел руками директор. — Что ни день, то сюрпризы. — И тут же суетливо поинтересовался: — Чего желаете?.. Чай, кофий, чего-нибудь с градусом?

— Желаю сюрпризов, — засмеялся Ибрагим Казбекович.

— Видна горячая кровь, — заметил с усмешкой Гришин.

— Виноваты родители. Итак, сюрпризы?

Гаврила Емельянович едва ли не силой усадил его на стул, сам уселся напротив. Следователь остался стоять в своем излюбленном углу.

— У мужчин главные проблемы связаны с кем? — спросил Филимонов. — Правильно, с женщинами.

— У меня, как правило, с ними проблем не возникает.

— Значит, счастливый вы человек, князь… А вот у меня постоянно!

— Актрисы?

— Не только… Но это отродье — в первую очередь. Желаете поразмышлять?

— Простите, не желаю. Предпочитаю об этом размышлять в одиночестве.

— А если вместе?.. Вдруг и выйдем на что-нибудь весьма занимательное?

Икрамов пододвинул к себе пепельницу, достал пачку папирос, с едва скрываемым раздражением закурил.

— Может, достаточно, господа, нарезать крути? Начнем говорить напрямую?

Неожиданно подал голос Гришин:

— Я, Гаврила Емельянович, не привык к жонглированию. Мне ваша манера противна! По этой причине предоставляю право самостоятельно изложить вашу версию, сам же вынужден откланяться и заняться другими, более важными для меня делами. Пардон!

Он взял фуражку, откланялся и направился к двери.

— Остановитесь! — резко окликнул его Икрамов.

Тот замер, будто споткнулся, повернулся к князю.

— Слушаю, ваше высокородие.

— Вернитесь на место!

Гришин вернулся.

Вид князя был взбешенный.

— Вы, как мой подчиненный, обязаны немедленно изложить причину, по которой я был приглашен сюда. В противном случае сегодня же вы будете изгнаны со службы, без малейшего права занять когда-либо какую-либо должность в Департаменте полиции!

— Речь идет о мадемуазель Бессмертной, ваше высокородие.

— Конкретнее!

— Полчаса тому она была здесь.

— Еще конкретнее!

— Дама под вуалью, дама, визитировавшая в театр, дама-налетчица — одно и то же лицо. Это госпожа Бессмертная.

— Почему же вы ее не арестовали?

— Это высокой точности предположения. Однако прямых улик у нас пока еще нет.

— И вы для этого пригласили меня?.. Или вы желали устроить здесь мне очную ставку?!. Этого вы желали?

— Именно так, ваше высокородие. Нам представлялось важным, чтобы вы встретились с этой особой лицом к лицу.

— И после вы готовы были задержать ее?

— Не исключено. Если бы к этому было ваше распоряжение.

— А прямые улики? А доказательства? А санкция на арест? Или вы решили сделать из меня шута, чтобы затем шушукаться за спиной?

— Виноваты, ваше высокородие, — склонил голову Гришин. — Готов немедленно подать прошение об увольнении со службы.

— Желали помочь, вышло совсем напротив, — вздохнул Гаврила Емельянович.

— Асланбек! — позвал Икрамов.

Дверь открылась, и в кабинет вошел могучий и угрожающе спокойный ординарец князя.

— Слушаюсь, ваше высокородие, — произнес он с сильным кавказским акцентом.

— Видишь этих господ?

— Вижу, ваше высокородие.

— По двадцать ударов плетью!.. Каждому!

— Сейчас?

— В следующий раз.

Затем Икрамов бросил взгляд на каждого, укоризненно качнул головой.

— Стыдно, господа. За это вызывают на дуэль. Но я на первый раз прощаю. — Ткнул пальцем в Гришина. — От вас же прошения об отставке я не приму. Доведете дело до завершения и тогда хоть к чертям собачьим! — и с силой захлопнул дверь.

Филимонов подошел к следователю, прошипел со слюной на губах:

— Мразь! Пакость! Трус! Вы подставили меня, как мелкая дешевка! Я вам этого не прошу!.. Не прошу и не забуду! Никогда!

Тот отвел его руку в сторону, ответил спокойно и холодно:

— Запомните и вы, Гаврила Емельянович. Я однажды пережил подобный позор, когда пытался покончить с собой. Сегодня я пережил его второй раз. Третьего не вынесу! И если госпожа Бессмертная не пристрелит вас, то это сделаю я! Запомните это, повелитель вертепа! — Надел фуражку, оттолкнул директора и быстро покинул кабинет.

…Табба быстро вышла из пролетки и, не обратив никакого внимания на раскланявшегося Илью, заспешила к дому. В руках она по-прежнему держала парик, очки и шляпку.

Поднялась по широкой парадной лестнице, миновала гостиную и чайную комнаты, спешно вошла в свою спальню.

Катенька, увидев актрису в возбужденном состоянии, спросила:

— Что-то произошло, госпожа?

Та оглянулась, прикрыла дверь, негромко сообщила: