Вагнер - Алексей Сидоров

Тематика «Кольца» наивна и сложна в то же время. Зрители, привыкшие воспринимать в искусстве только его «сюжет», пожимали плечами (как, например, в России В. В. Стасов и Лев Толстой): «какое нам до этого всего дело? Зачем нам древние боги? К чему нам Вотан?» Немецкий национализм радовался монументальному пересозданию северного мифа. Вагнер же отстаивал со всей страстностью значительность тематических моментов «Кольца» и возможность идейных выводов из них. «Что» и «как», «сюжет» и его оформление в «Кольце» друг от друга неотделимы. Эстетика Вагнера, как и эстетика Гёте, признает рядом с «как» и «что», с «сюжетом» и его «формой» еще «содержание» «Gehalt» в противоположность «Inhalt», не исчерпываемого «сюжетом». И это идейное содержание «Кольца» перерастает тематику, преображая ее в своеобразную картину переживаемой Вагнером действительности. Об этом можно найти много высказываний в его письмах. «Мир этот — царство Альбериха», пишет он Листу. И еще раньше, 15 января 1854 г., он применяет прямо к себе уроки драмы. «Ах, как отразилось на мне проклятие, тяготеющее над золотом!» В письмах к Рекелю, заключенному в тюрьму Вальдхейм, Вагнер пишет: «Мое произведение дает изображение самой действительности»… «Оно показывает природу человека в ее ничем неискаженной правде»… «То, что мы должны извлечь из истории человечества, — желание неизбежного, свободное осуществление необходимости…» «А затем — эта гибельная сила, этот действительный яд для всякой любви— золото…» «Один не может сделать всего. Необходимо соединение множества людей, необходимо, чтобы страждущая самоотверженная женщина стала истинной сознательной искупительницей мира, ибо любовь и есть это «вечно женственное (Вагнер здесь делает ссылку на Гёте) начало жизни». — Вотан — это «свод всей интеллигентности нашего времени, тогда как Зигфрид — это чаемый нами человек будущего»… «Я хотел дать образ совершеннейшего человека, как я его себе представляю… Он знает, что смерть лучше жизни, объятой страхом»… «Речь идет о том, чтобы чувством оправдать необходимость». «Лучше погибнуть совсем, лучше отрешиться от всяких наслаждений, чем изменить себе!»

Вагнер — не совсем убедительный комментатор своих произведений. Его устремленность к единой цели собственного искусства часто заставляла его менять сваи толкования и свои привязанности, забывать о том, что он любил и проповедывал недавно. В ран ней своей полуфантастической работе «Нибелунги» Вагнер говорит о кладе, который отвоеван Зигфридом у дракона. Для него это «символ всякой земной власти». «Миф представляет самое полное отражение народных воззрений на природу вещей и человека»… «Сокровища Нибелунгов — это сама земля во всем ее великолепии, которое мы… осознаем как нашу собственность». Зигфрид — солнечный бог, убивающий дракона ночи, сам убитый, как ночь убивает день и осень — лето; вместе с тем — миф о сокровище Нибелунгов — это историческая легенда о притязаниях германских средневековых феодалов на мировое господство. Но Вагнеру не совсем напрасно советовали переименовать драму в «Вотана», настолько последняя драма «мировой интеллигентности» оказалась для него более важной. Вагнер стремится в новых вариантах своего произведения завуалировать природно-символическую сторону мифа. В первой драме выступает в качестве мудрейшей из всех богинь Эрда (Земля). В третьей драме Эрда уже не мудрое, а наоборот, пассивное и обреченное существо. В наброске первой драмы оба великана носили совершенно прозрачно указывающие на их природно-символическое значение имена «Windfather eiffrost» что может быть переведено, как «Ветер и «Мороз». Это аллегорическая иносказательность Вагнером перелита затем в «человеческое». Зигмунд («Валькирия» — вторая драма) характеризуется как носитель весны, мая (во время его любовной сцены с Зиглиндой внезапно открывается дверь: «Никто не вышел — но один пришел»: ночь, лунный свет, очарование весенне-теплого леса), а Зигфрид, его сын, именуется «солнцем». Можно сколько угодно подчеркивать вагнеровскую близость к древней Эдде в характеристике богов; Ворон в голубом плаще и одноглазый, — господин бури, бог неба, Громовник, который и называется у Вагнера буквально «Доннер» (гром), бог, сколачивающий тучи своим молотом; Логе, бог огня, вариант Мефистофеля — образуют некую высшую касту; но их значение в том, что они правят «договорами». По существу реальной власти боги не имеют. Они подвержены смерти, беде, горю. Их обитель Валгалла достается им обманом. Самая воля к власти верховных богов ведет их к гибели. Трагедия Вотана в том, что «самый несвободный из всех». Чья же это трагедия? Вагнер не только Зигфрида извлек из своих занятий историей феодализма. Его боги олицетворяют собою это прошлое. Между Вотаном и императором Фридрихом Барбароссой связь вполне ощутима. Высшая власть — и высшая несвобода! «Боги» — это аристократия, феодализм.

Богам противостоят исконние владельцы богатств Нибелунги. Их Вагнер изображает самыми мрачными красками, а вместе с тем проклятие Альбериха торжествует и над Вотаном, — который был повинен в неправомерной жажде власти, и над Зигфридом, который в ней неповинен… Кто такие Нибелунги? Подземные стихийные духи, это трудящиеся, рабы, рудокопы. Им принадлежит добытое золото по основному праву. Но над ними царит Альберих. В его лице видели олицетворение современного капитализма, яркое и злостное воплощение идеи всевластия золота:

«Золотым кулакомВас, богов, захвачу я всех…»

И еще большая последовательность в образе гигантского червя Фафнера, овладевшего сокровищем Нибелунгов. «Лежу и владею — оставь меня спать». Убийство Фафнера представлялось Вагнеру и его комментаторам образом уничтожения капитализма, всякой собственности. В «Зигфриде» много «бунта», протеста против «власти имущих», того, что называлось потом «богоборчеством». Во всем «Кольце» нет более драматически сильной сцены, чем та, когда меч молодого Зигфрида разрубает покрытое знаками договоров копье верховного бога, осмелившегося преградить им дорогу молодости к ее счастью.

Почему же гибнут боги? Почему гибнет Зигфрид и недостойно обманутая им Брунгильда? Истолкование этого читается между строками Вагнера. Золото — «истинно», только в природе; вся культура, использование сил природы вне их первичной свободы, есть зло; Вагнера надо воспринимать как анархиста, стремящегося уничтожить все здание современной цивилизации, ставшей ему неприемлемой вследствие власти над нею капитала. Его герои. Зигфрид и Брунгильда, не отдают золота назад дочери Рейна, Вотан посылает просить об этом Брунгильду и в его словах звучат ноты «резиньяции»: свою гибель он знает давно, его трагедия разрешена в плане философского пессимизма. Он достигает внутренней свободы тем, что начинает жаждать того, чего хочет необходимость. Вагнер не знал еще Шопенгауэра, когда писал об этом «преодолении воли к жизни», как о подлинной свободе. Вагнер и Фрейю, богиню любви, характеризует словами: «фрейя — свобода». Но в царстве железной необходимости, — в реакционной Европе после 1848 г., — свобода мыслима только «внутри себя». Хотеть уничтожения; сказать торжествующему угнетению — «Что же, я готов, я сам хочу своей гибели: — это поставленный вверх ногами бунт революционера-индивидуалиста.