Особые отношения - Дуглас Кеннеди

— Ну, раз ты так говоришь… — Но голос его звучал недоверчиво.

— Извини, что нагрубила.

— Comme d’habitude[27], — был ответ. — Не возражаешь, если я пойду поработаю?

— Как хочешь.

— Если что-то понадобится, я наверху.

И он ушел.

Comme d’habitude. Идиот. Уделил жалкие полчаса мне и своему собственному сыну (в первый день его появления в доме) и поспешил удалиться к себе в святая святых. А как оскорбился, когда я чуть-чуть огрызнулась в ответ на его лекцию «О преимуществах материнского молока перед искусственной смесью»! (И откуда только он это знает? Не иначе, наткнулся на статейку в «Кроникл», в разделе для женщин. Наверное, потратил на чтение аж целых пятнадцать секунд.) Не сомневаюсь, как только Джек снова начнет реветь, мой муженек объявит, что ему необходимо выспаться (ведь должен же кто-то в этом доме зарабатывать на жизнь), и уединится на диванчике в тиши кабинета А мне великодушно предоставит возможность бодрствовать всю ночь.

Именно так все и случилось. Особенно обидно, что я сама же и предложила Тони спать отдельно. Дело в том, что, когда он спустился вниз — около часу ночи, — Джек снова начал подвывать, и лишь получасовым кормлением мне удавалось хоть на время прервать его горестный плач. Когда Тони обнаружил нас с Джеком в гостиной, где я укачивала сына, пытаясь одновременно краем глаза смотреть телевизор, я изо всех сил постаралась говорить ровно и ласково.

— Бедняжка, — сказал Тони. — И давно ты с ним так?

— Порядочно.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Иди ложись. Тебе нужно выспаться.

— Ты уверена?

— Не может же он кричать всю ночь. Рано или поздно выдохнется.

Ключевыми словами оказались «рано или поздно»: Джек не замолкал ровно до 3:17 утра (я в это время смотрела новости Би-би-си — а они в углу экрана всегда показывают точное время). К этому времени грудь у меня была не только «разблокирована», но и абсолютно, досуха пуста, потому что всю ночь я только и делала, что кормила Джека Проплакав пять часов кряду, он сыто булькнул, чуть срыгнул молоком и погрузился в крепкий сон.

Я не могла поверить своему счастью. Поскорее поднялась в спальню, стянула неряшливую, мокрую майку, приняла горячий душ и отправилась в кровать, рассчитывая, что усну как убитая.

Ничего подобного. Я уставилась в потолок, мечтая о сне. Не вышло. Я взялась за книжку, благо у кровати их скопилась целая стопка Прочитала пару страниц «Женского портрета» (а что, в конце концов, я же была американкой в Европе). Но даже Генри Джеймс с его трудным, мрачноватым языком меня не убаюкал. Подождав, я встала, заварила себе ромашкового чаю, забежала посмотреть на Джека (он не просыпался), проглотила два аспирина, и снова улеглась. Углубилась в приключения Изабеллы Арчер, надеясь, что сон меня настигнет, и…

Как-то неожиданно оказалось, что уже пять утра. Я дошла до того места в романе, где Изабель собирается разрушить свою жизнь, выйдя замуж за злобное ничтожество, Гилберта Озмонда, и я думала о том, что у Эдит Уортон в «Обители радости» есть что-то похожее, и о том, какие же длинные у Джеймса предложения, и о том, что уж если он не смог меня усыпить, то и никто не сможет, и…

Джек снова начал плакать. Я отложила книгу. Отправилась в детскую. Сняла грязный подгузник. Помыла грязную попку. Надела ему чистый подгузник. Взяла его на руки. Уселась на стул. Он присосался к левому соску. Я напряглась в ожидании боли. Но…

Чудо из чудес — молоко пошло без всяких проблем.

— О, это очень хорошая новость, — сказала Джейн Сэнджей, которая зашла навестить нас днем. — Сколько уже было кормлений без блокады?

— Только что покормила в третий раз за день.

— Похоже, процесс пошел, — отозвалась Джейн.

Я радостно кивнула, а потом добавила:

— Теперь еще хорошо бы поспать хоть чуть-чуть.

— Он что, всю ночь «гулял»?

— Он-то нет — только я.

— Что ж, будем надеяться, что это была случайность и плохая ночь не повторится. Но, должна сказать, вы здорово справляетесь, учитывая, все обстоятельства. Я бы так не смогла, уж поверьте.

— У вас нет детей?

— Да вы что, разве я похожа на сумасшедшую?

К двум часам следующей ночи я всерьез начала опасаться, что схожу с ума. Тони весь вечер был на каком-то ужине с иностранными журналистами и ввалился пьяный в два часа — я сидела перед телевизором в гостиной с ребенком на коленях, Джек безутешно плакал, несмотря на то что был вполне сыт после продолжительной кормежки, растянувшейся на целый час.

— Все еще не спишь? — спросил Тони, пытаясь сфокусировать на нас взгляд.

— Не по своей воле. А ты еще держишься на ногах?

— С трудом Тебе ли не знать, что такое вечеринка с журналюгами.

— Если честно, уже почти не помню.

— Может, тебе чем-нибудь помочь?

— Помоги — дай мне по голове дубинкой.

— Прости, я все же не пещерный человек. Может, чаю?

— Завари ромашкового, если не трудно. Хотя это все равно не поможет.

Я как в воду глядела: чай не помог. Потому что Тони так мне его и не принес. Он отправился в нашу спальню со словами, что хочет в туалет, а потом исхитрился упасть прямо в одежде точно поперек кровати и отключился. Если бы я захотела спать, это было бы обидно — я бы никаким образом не смогла приткнуться к Тони, так неудачно он расположился. Но мне кровать была ни к чему — потому что спать не хотелось, голова была совершенно ясной… хотя Джек угомонился только к трем часам утра.

— Две ночи без сна? — переспросила Джейн Сэнджей назавтра. — Это меня беспокоит. С ребенком-то все нормально, он, вы говорите, ухватывает по четыре часа ночного сна… а вот вы совсем не отдыхаете. Для вас четыре часа, конечно, недостаточно, но все же это было бы лучше, чем не спать совсем. Как вам кажется, в чем причина?

— Понятия не имею — единственное, сейчас чувствую себя немного перевозбужденной.

— Да, к материнству так сразу не привыкнешь. Муж хоть помогает вам по ночам?

— Он сейчас очень загружен на работе, — поспешно ответила я, не желая обсуждать с посторонним человеком почти полное отсутствие у Тони интереса к ребенку.

— Может, вам взять ночную няню на пару ночей, чтобы хоть немного вас разгрузить? То, что вы не спите, на самом деле очень плохо.

— Да я понимаю. Но уверена, сегодня наверняка буду спать без задних ног.

Мои надежды не оправдались. И Джек тут был ни при чем. Наоборот, юный джентльмен уснул сном праведника в десять и не тревожил меня до четырех часов утра. Великолепный шестичасовой интервал, превосходная возможность для глубокого животворящего сна. Вместо того чтобы ее использовать, я пила чашку за чашкой травяного чая, провела час в горячей ванне с успокаивающими ароматическими маслами, смотрела по телевизору бесконечный, из одних разговоров, фильм Эрика Ромера (и то сказать, кому, кроме французов, может прийти в голову мешать легкий флирт с пространными цитатами из Паскаля), начала читать «Сестру Керри» Драйзера (можете считать меня мазохисткой) и изо всех сил старалась не разбудить мужа, который в кои-то веки решил провести ночь на нашем брачном ложе (мне даже показалось, что он был настроен на секс, но «от усталости из-за бессонной ночи и похмелья» вырубился, не успев начать).

Десять-десять. Одиннадцать-одиннадцать. Двенадцать-двенадцать. Один-один. Два-два. Три-три…

Я затеяла некую игру с электронными часами, стараясь взглянуть на циферблат как раз в тот момент, когда на нем высветятся два одинаковых числа. Полная тупость, это развлекает только в состоянии полного изнеможения, которое настигает вас после двух бессонных ночей.

Тут (я почти успела дождаться счета «четыре-четыре») проснулся Джек, и начался новый день.

— Как спала? — спросил Тони, продрав глаза в девять утра.

— Пять часов, — солгала я.

— Ну хоть что-то..

— Ага, чувствую себя гораздо лучше.

Джейн Сэнджей предупредила, что сегодня не сможет зайти, и оставила на всякий случай номер своего мобильного. Разговаривать мне не хотелось. Мне необходим был сон. А поспать я не могла, потому что Джек, отоспавшись за ночь, бодрствовал весь день. И весь день мы с ним предавались нашим уже привычным занятиям.

В детскую. Снять грязный подгузник. Вымыть грязную попку. Одеть его в чистый подгузник. Взять его на руки. Сесть на плетеный стул. Задрать майку. Дать грудь. А потом..

К трем часам дня, когда он в очередной раз осушил запасы молока в груди, зрение у меня начало туманиться. Ничего удивительного после полных двух суток без сна. С моим восприятием перспективы тоже творилось что-то странное: я ощущала себя Гулливером в стране великанов, обычный стул вдруг казался отдаленным и высоким, как шпиль колокольни.

Впрочем, я вполне могла смириться с изменением масштаба кухонной мебели. Достаточно терпимой была и муть Перед глазами, и чувство, что в них насыпали песку.