Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель - Генри Олди

– Что ты видишь в будущем? – спросил Персей.

– Ничего. Тьма, пронизанная молниями. Я больше не провидец. Не змей, не провидец… Зять ванакта! Я получил то, чего хотел. Дионис дал товар и взял цену. Хочешь убить меня за это имя?

– У меня есть более веские причины убить тебя.

– Прошлое изменилось, сын Зевса. Мы с тобой изменили прошлое! Мы – боги? Нет, мы глупцы. Не удивлюсь, если завтра окажется, что это я – сын Зевса. Ты же – бог смерти Танат. Твоя жена – Медуза Горгона…

Хрипя, фессалиец затрепыхался в мертвой хватке Персея. Лицо его налилось дурной кровью, зубы стучали. Персей тряс его, как ловчий пес – загнанную, полумертвую от усталости лису; ударил спиной об алтарь, чуть не выбив дух – лицом к лицу, словно намереваясь вцепиться в жертву зубами. Казалось, сын Златого Дождя взбесился. Рослый, дородный Меламп в его руках обратился грудой ветоши. Будь у взгляда когти, Меламп ослеп бы – глаза мучителя впились в глаза бывшего провидца, желая вырвать, выцарапать…

И все кончилось.

– Ты пошутил, – кивнул Персей. – Ну да, ты пошутил…

Меламп сполз к его ногам.

– Ш-ш… – подтвердил он. – Шутка.

За колоннадой храма возмущались аргивяне. Они рассчитывали на убийство. Где оселок, о который мы станем чесать языки? Когда убивают не тебя, сплетня слаще меда. И вот, нате вам – никакой радости.

– Ш-ш… – повторил Меламп. – Шрам.

– Какой шрам?

– У Бианта. У моего брата исчез шрам.

– Где?

– На ноге. Там, где нас разделяли, – в глотке Мелампа заклекотали журавли. Даже Персей не сразу понял, что это смех. – Я не змей, герой! Ты еще герой, а я уже не змей! Нас с братом никогда не разделяли! У Бианта нет шрама!

– Ты в своем уме?

– А ты?

Вместо ответа Персей стал изучать статуи – в храме их было три. Первая, вырезанная из кипариса, изображала мальчика лет пяти – пухлый шалун, украшенный козьими рожками, играл со змеями. Вторая, из кедра, являла взору женственного юношу, похожего на Кефала. В венке из плюща, юноша указывал тирсом на восток. Третья – на нее пошел старый дуб – воплощала Косматого в облике зрелого мужчины. Борода и волосы его были всклокочены, извиваясь кублом гадюк.

Вся троица стояла на низких постаментах из гранита.

– Ты уже бог? – вопрос был адресован юноше. – Или еще смертный?

Персей повернулся к ребенку:

– Бог? Нет?

Рука его метнулась к третьей статуе:

– Ты? Кто ты сейчас?

– Это имеет значение? – тихо спросил Меламп.

Персей вытащил из ножен кривой меч.

– Нет. Ты прав.

Во тьме, кипящей молниями – той, что заменила фессалийцу дар прозрения – полыхнул ярчайший перун. Тьма выцвела застиранной тканью. На бледном, как сосновая доска, фоне обозначились контуры – царапины от ржавого ножа. Меламп вгляделся, морщась. В затылке колыхалась густая, жаркая боль. Контуры пришли в движение – Персей, да, конечно же, Персей. Силуэт размазан между статуями; высверк клинка, кривое жало выносит приговор – катится вниз голова рогатого малыша, голова юноши прыгает лягушкой по каменному полу, летит прочь голова бородача…

Тьма надвинулась, и видение пропало. Персей стоял четвертой статуей – мраморной. Ладонь его лежала на рукояти, но меч вернулся в ножны. Головы трех Дионисов смотрели на героя, покоясь на местах, отведенных им скульптором. Меламп вздохнул: почудилось. Этого еще не хватало – кощунство в храме, на глазах возлюбленных земляков.

– Когда бог становится богом, – брови Персея сошлись на переносице, – в этот день рождается его прошлое. Что бы ни было на самом деле, правда не имеет значения.

– Кто тебе это сказал?

– Жена.

Меламп вспомнил, как его били об алтарь, и промолчал.

– Так бог или нет? Еще или уже? В любом случае не все потеряно. Я ведь помню: когда бог умирает, его прошлое рождается снова.

– Это то, о чем я думаю? – фессалиец указал на меч Персея.

– Мне оставили серп Крона [87]. Как залог клятвы.

– Он и впрямь…

– Да. Ему все равно, что резать. Он так стар, что не делает различий между тобой и Аполлоном. Мне следовало бы помнить об этом. Один раз я поддался милосердию, согласившись на твое предложение. И проиграл. Второго раза не будет. Я пощадил тебя, Меламп. Трясись от страха до конца твоих дней! Если у меня заболит живот – ты первый на подозрении, отравитель. Я знаю, зачем сохранил тебе жизнь. Но и Косматый сохранил мне жизнь! Там, в горах – помнишь? – он погнал тебя спасать Персея, своего лютого врага. Выходит, Косматый тоже знает, зачем я нужен ему живым. Богу требуется герой? Ничего, разберемся…

Меламп встал с колен.

– Что произошло между тобой, – спросил он, – и Медузой? Там, на западе?

– Это известно всем.

– Что было по возвращении с запада?

– Это известно всем.

– А на самом деле?

– Это известно всем, – в третий раз повторил Персей.

– Значит, об этом не знает никто. И ты еще хочешь понять Диониса? Узнать, какое оружие он принес с востока? Какими путями идет к цели? Ведь это известно всем, а значит, этого не знает никто…

Змейка-улыбка путалась в кудрявой бороде Мелампа. Последнее, что осталось от змеиной природы фессалийца.

7

– Ногу! Ногу хватай!

Не в силах усидеть на месте, Амфитрион вскочил со скамьи. Он весь дрожал от возбуждения. Внизу, на арене, сбывалась мечта – там сошлись два борца. Один, жилистый, с рыжей гривой волос, походил на льва. Другой, приземистый крепыш, – на медведя. Мускулистое тело «льва» блестело на солнце полированной бронзой. Масла на него не пожалели. «Медведя» тоже умастили перед схваткой. Но из-за курчавой поросли, которой борец был покрыт с ног до головы – точь-в-точь учитель Деметрий! – он не блестел.

Амфитрион желал победы медведю. Леохар, прыгающий рядом – льву.

– Ногу!

Презрев мудрый совет, медведь сгреб соперника в охапку. Сдавил могучими лапами, с утробным рыком рванул на себя и вверх. Лицо борца сделалось сизым от напряжения. Он громко пустил ветры, но никто не засмеялся – все ждали броска. Лев утратил опору, ноги его оторвались от земли…

– О-о! – взвыли трибуны.

Лапы медведя поехали на скользком от масла теле. Зато лев вцепился в противника – не отодрать! В итоге упали оба. Повозились, выясняя, чья ломит, вскочили – и закружили по арене, примериваясь, как лучше взять очередной захват.

Леохар выдохнул с облегчением.

– Я ж говорил, – буркнул Амфитрион. – Надо было ногу хватать.

– Это запрещено.

– Кем? Тобой?!

– Ну, хотят запретить. Чтоб за ноги вообще не хватали…

– Пускай сначала запретят. А пока можно – хватай да вали!

«Хорошо, что дедушка не убил ванакта, – в сотый раз порадовался мальчик. – От покойника что за польза? Один траур. И никаких тебе состязаний. Хотя… Могли б на тризне устроить. В честь умершего. Нет, вряд ли. Откуда честь, если тебя Персей прикончил? За предательство? Ехали б мы сейчас в Тиринф, злые как собаки….»

– Ы-ы-ы! – согласились трибуны.

Стадион бушевал с раннего утра. Сперва зрителей радовали бегуны, потом перешли к интереснейшему – к борьбе. Хотя на состязаниях все интересно! И кулачные бои, и пращники… Уж тут-то мальчик знал, кто его любимец – Кефал! Ну и, конечно, гонки на колесницах. Только атлеты-силачи – люди-горы, спорящие, кто поднимет самый тяжелый камень – оставляли Амфитриона равнодушным. А дискоболов он побаивался. Ну, как опять кого-нибудь зашибут?

Историю дедушки он знал назубок.

Борцы сошлись. Лев исхитрился сделать подножку, но навалиться на соперника всем весом опоздал. Медведь кувыркнулся через бок с ловкостью, которой от него никто не ждал, и оказался на ногах. Круглая площадка располагалась перед «пращой», где сидели судьи, отцы города и уважаемые гости. Борцы были видны, как на ладони. Здорово, когда твой дедушка – великий герой! Ничего, вот вырастем – и мы тоже…

– У-у-у!

Медведь прорвался ко льву вплотную. Пыхтя так, что боги, и те оглохли бы, он ухватил соперника за бедро и подмышкой. Бросок через спину – лев грохнулся на арену, подняв облако пыли. Медведь упал сверху, выкручивая льву правую лапу, но почти сразу отпустил противника и встал. Держать льва было незачем – тот лежал без движения, оглушен падением.

– Победа!!! – первым заорал Амфитрион.

Воздев над головой кулаки, он скакал горным козлом.

– А-а-а!!! – откликнулись трибуны.

– Ти-ме-нет! Ти-ме-нет!

У медведя, оказывается, было имя.

Пока судья объявлял победителя, пока очухавшийся лев обнимался с медведем, хлопая того по спине – взгляд Амфитриона устремился в дальний конец арены. Там разминались пращники. С расстояния стадии [88] много не разглядишь, но Кефала он высмотрел. Фокидец крутил пустую пращу, да так, что ремень сливался в один сплошной круг. Мальчик пожелал приятелю удачи, и его вниманием вновь завладели борцы.

Плечи приятно ныли после разминки.

Кефал ощущал себя кувшином, до краев налитым упругой силой. Главное – вовремя остановиться. Пойдешь на поводу у лени – растянешь связки на броске, рука дрогнет, и ядро уйдет мимо цели. Перестараешься – усталости не избежать. Юноша вытер пот со лба и уставился на тыльную сторону ладони. «Закон летнего дождя». После разминки рука, которой ты утерся, должна быть влажной. Сухая – толку не будет, мокрая – перебор.